– Мы остановились у Мэриан, – медленно сказала Гейл. – Там нам никто бы не помешал.

– Нет, я не хочу...

Слова уплывали. Шляпа Анны качалась в ее руке, затянутой в черную перчатку, когда она шла по дорожке, ведущей к улице. Анна столько раз проходила раньше по этой дорожке, что машинально отклонилась обогнув поворот, где высокие кусты вытянули ветви, чтобы зацепить неосторожных. Но теперь кустов не было, их заменила низкая, аккуратно подстриженная изгородь, ни для кого не представлявшая опасности. «Никакой опасности», – подумала женщина. А она уже зашла далеко, почему бы не пройти весь путь до дома, где она выросла?

– Хорошо, пойдем туда. Можно пойти пешком? Мне этого хотелось бы.

Они повернули на север от часовни, прошли под высокими дубами и вязами, ветви которых, покрытые листьями, сплетались, образуя длинный туннель над улицей. Тонкие лучи света пронизывали листья, и Анна с Гейл шли сквозь них, как призраки, проходящие через солнечные стены. С другой стороны сквозь высокий кустарник и железные ворота, вделанные в высокие кирпичные стены, можно было мельком увидеть особняк из кирпича или серого камня. Здесь не было никаких при знаков жизни, за исключением случайного автомобиля, никто больше не шел по пустынным тротуарам. Анна помнила это еще по детским впечатлениям: в пригороде почти никто не гуляет.

– Куда ты уехала тогда? – спросила Гейл.

– В Сан-Франциско.

«Сияло солнце, – вспоминала Анна. Это было ранним апрельским утром».

– Там был квартал, куда приходили те, кто ушел из дому.

– Хейт-Эшбери, – кивнула Гейл. – Я читала об этом. Не могу представить тебя там, это так странно.

– Нет, не странно. Это было самое чудесное место на свете. Через какое-то время оно изменилось, и я переехала в Беркли, в колледж. А потом в Гарвард, чтобы учиться в юридическом институте.

– Юридический институт? Ты юрист?

– Да. В Лос-Анджелесе.

– А на чем ты специализируешься?

– В основном на разводах.

Гейл взглянула на нее.

– Ты замужем?

– Нет.

– Или разведена?

– Нет. Зато ты замужем, ты и Лео. А эти милые дети, которые сидели рядом, ваши?

– Да. Робин и Нед. Робин как раз исполнилось восемь, а Неду было десять в сентябре. Они тебе понравятся, они чудесные. И Лео тоже. Он был очень дружен с дедушкой. Он президент «Тамарак Компани». Дедушка доверял ему – и мне, я думаю, доверил нам защитить его мечту.

– Расскажи мне о Лео.

– Он очень серьезный, очень честолюбивый и очень заботливый. Вот мы и пришли. – Гейл остановилась. ? Но, конечно, ты и сама знаешь. Как удивительно, правда? То что ты здесь? И мы обе идем домой вместе?

– Да, – сказала Анна.

Исчезли пролетевшие годы, и она перешла через улицу, как будто пришла домой из школы в конце дня. Они прошли между кирпичными колоннами и по длинной подъездной дорожке поднялись к дому Мэриан. Безо всякой мысли, Анна посмотрела на боковую дверь, потом отшатнулась в то время как Гейл подошла к входной двери и открыла ее своим ключом. Оказавшись внутри, Анна заставила себя твердой походкой пройти через прихожую и вверх по лестнице, а потом до конца коридора второго этажа. Она открыла дверь и заглянула в комнату. Ее комнату. За окнами метались облака, в комнате было сумрачно и серо, как в тот вечер, когда она паковала дорожную сумку. Ничего не изменилось с того дня, как Анна ушла отсюда. Нет, кое-что изменилось. Не было свежих роз на столе, сочетающихся с розами, которые все еще виднелись повсюду: на занавесках, на подушке скамьи у окна, на обоях, на оборке салфетки туалетного столика, на кровати...

Женщина резко отвернулась и захлопнула за собой дверь. Этот звук показался взрывом в молчаливом доме. Когда Винс закрывал эту дверь, он делал это так осторожно, что не было никакого шума. Глубокий вздох вырвался из ее груди, как всхлип.

– Пойдем, – сказала Гейл. Она стояла на площадке лестницы, спускаясь в холл. – Попьем чаю, – подождала, пока Анна подошла к ней, и они спустились вниз. – Я не поняла, что ты имела в виду тогда вечером, когда ты сказала им... да, мне было девять лет, я ничего не знала. Я поняла только что это было ужасно – по тому, как ты выглядела и как все кричали друг на друга. Мэриан так и не сказала мне. Я все время ее спрашивала и спрашивала, где ты, почему ты уехала, почему никто не говорит о тебе...

– Они не говорили?

– Никто ни о чем особенно и не разговаривал. Дедушка говорил, что здесь, как в могиле. Это было, знаешь, это было ужасно. Я оставалась в школе после уроков и приходила домой как можно позже, и Мэриан нашла место, где я могла заниматься искусством и ремеслами, а летом я поехала в летний лагерь в Висконсине. На все лето. Когда ты уехала, все просто распалось. Мне это было невыносимо. Я ничего не понимала, и никто ничего мне не говорил, а больше всего я скучала по тебе. Просто не верится, что ты здесь, не могу поверить, что, на самом деле, говорю с тобой. Я так часто думала о тебе, ты знаешь, и так же сильно скучала по тебе. Я чувствовала себя так, будто тоже потеряла свой дом, свою семью.

– Так и было с нами обеими.

Словно не было никакого перерыва с того времени, когда она делала это в последний раз, Анна наполнила водой чайник и поставила его на плиту, включила газ, протянула руку к полке, чтобы достать кружки и заварочный чайник, поставила все на кухонный стол. Каждое движение было точным, ей не нужно было даже задумываться, где что лежит.

– Наваждение, – сказала она, встряхивая головой, – время будто вернулось назад.

– Как это случилось? – спросила Гейл. – Он угрожал тебе?

Мускулы Анны напряглись. Она села на стол рядом с высоким окном, выходившим на задний двор. Начался дождь, над озером сверкали молнии. Она помнила эти июльские грозы, яростные ливни, которые кончались через пятнадцать минут, удаляясь со все более слабыми раскатами грома, оставляя позади себя завесу тяжелого, горячего воздуха, когда им было трудно дышать.

– Я не могу говорить об этом.

– Даже сейчас? Через двадцать четыре года? Ты ничего не можешь мне рассказать?

Анна покачала головой. Гейл вздохнула.

– Я ведь ничего не знаю о тебе, а так хочу знать. Все эти годы у меня была сестра, но у меня не было сестры, а я продолжала любить тебя. Раньше я была слишком мала, но я всегда думала, что если ты когда-нибудь вернешься, мы могли бы стать хорошими друзьями. Все это время пока я росла, было такое, что я не могла рассказать подругам, и думала: если бы ты была здесь, я бы рассказала тебе. Как будто мы все время были рядом, хотя никогда не виделись. Есть в этом смысл? Так что не хочу давить на тебя и расстраивать, но если бы ты захотела поговорить со мной, я была бы рада. Дело в том, что я чувствую, как ты далека от меня. Все говорили, я не пойму то, что ты сказала в тот вечер, я не пойму, не пойму, и, наконец, я спросила у одной подружки в школе и она мне все объяснила, в гораздо больших подробностях, чем мне хотелось, но я еще ничего не знала о т е б е. – Она помолчала. – Не могла бы ты хотя бы сказать мне... долго ли это продолжалось?

Анна тиснула руки.

– Два года.

– Два года? Боже мой, тебе было тринадцать, когда он...? И ты никому не рассказала? Почему ты не сказала Мэриан?

Анна закрыла глаза. Она чувствовала себя больной и была расстроена. А чего она ждала? Что Гейл не будет задавать вопросов?

– Мэриан никогда не любила вникать в проблемы, – сказала Анна приглушенным голосом. – И... ? она выделила эти слова – он грозил убить меня.

– О, нет... Как кто-то в нашей семье мог... – Чайник резко засвистел, и Гейл выключила горелку. – Не могу себе представить, чтобы кто-то говорил так.

Она налила воды в чайник для заварки и положила чай. Ее движения были такими же точными и выверенными, как движения Анны. Потом поставила чашки перед собой и Анной, а сахар и сливки на равном расстоянии от чашек. Взяла из холодильника тарелку с лепешками, минуту погрела их в микроволновой печи и поставила на стол вместе с масленкой, подвинула сахарницу и сливочник так, чтобы вся композиция была правильной.

– Я тоже так делаю, – сказала Анна. – Ты когда-нибудь бываешь неряшливой?

– Никогда. Иначе я не спала бы всю ночь. А ты?

Анна покачала головой и улыбнулась. Так лучше, обе они начинают знакомиться друг с другом. Именно этого она хотела в часовне, когда они обнялись: начать прямо с сегодняшнего дня не обращать внимания на прошлое. Воспоминаний, связанных с Гейл почти не было.

И потом они были сестрами. Это слово казалось Анне странным и каждый раз, когда она произносила его, про себя, испытывала какое-то потрясение. Анна никогда не думала об этих словах, – сестра, отец, дед, дядя, тетя, кузина – в связи с кем-то, имевшим к ней отношение. Но теперь думала. «С е с т р а», – осторожно подумала она, глядя, как Гейл намазывает лепешку маслом, хотя не знала, что это значит: чем они должны быть друг для друга. Наверное, как они с Элинор, но гораздо ближе. Фактически, Гейл уже казалась ближе в некотором отношении. «Она такая, как я, – подумала Анна. – Слишком аккуратная, старается все держать под контролем. Боится быть неряшливой, потому что это иначе казалось бы, что вещи валятся из рук, как было раньше. И похожа на меня. Мне это нравится».

– Сколько лет ты ездила в летний лагерь? – спросила Анна.

– О, постоянно. Все лучше, чем остаться дома на лето, и кроме того, мне нравилось. В пятнадцать я стала там членом совета и оставалась им, пока не уехала в колледж. А ты скучала когда-нибудь по нас?

– Да. А в какой колледж ты уехала?

– Северо-восточный. Я никогда не отъезжала слишком далеко от дома. Не знаю, почему. Может быть, я боялась остаться, действительно, сама по себе. Я ведь никогда такой не была, ты знаешь. Из дома я отправилась в интернат, а Лео я встретила, когда мне было восемнадцать; он приехал работать к дедушке, и мы поженились, как только я окончила учебу. Если ты, действительно, скучала по нас, почему не звонила?