«В этот момент, – подумала она, – он, вероятно, наиболее опасен», – и поняла, что Чарльз тоже так подумал, потому что встал рядом с ней. Но она не могла перестать говорить. Ее гнев и боль изливались сейчас, потому что она никогда раньше ничему не позволяла разбить оледеневшие глубины ее души, и по мере того, как они высвобождались, начали просыпаться ее чувства. Теперь, когда рядом с нею был отец, была семья и ожидавший ее Джош, была сила, которую она создала в себе за долгие годы, Анна стремительно вырывалась на свободу.

– Один единственный раз, – сказала она с холодным презрением, – ты сделал сам свою грязную работу. Ты был таким храбрым, овладевая ребенком, унижая ребенка, побеждая ребенка. Ты должен гордиться этим воспоминанием. Удивительны воспоминания, которые хранят некоторые люди; злые люди бережно хранят воспоминания, которые вызвали бы кошмары у большинства людей и повергли бы их в пучину стыда и ненависти к себе. Но только не тебя; у тебя нет стыда, ты любишь самого себя за то, что делаешь. И думаешь, что никто не может остановить тебя или хотя бы помешать тебе, потому что ты сообразительнее остальных. Но ты не сообразителен, ты только хитрый. И поэтому семья взяла над тобой верх.

Винс направился к ней.

– Сука, – повторял он. – Сука, – повторял он монотонно, как псалом. – Сука. – Он шел, задыхаясь, еле сдерживаясь, чтобы не прыгнуть на нее и не обхватить руками ее горло. – Все это болтовня, нет аудитории, чтобы послушать твою ложь. Ты этого ждала, тебе нужна бы публика, чтобы ты выболтала всем то, что меня могло бы побеспокоить. Вся эта чепуха – убийство, динамит, фуникулер – ничего не значит; она тебе потребовалась, чтобы зацепить Чарльза. Ты стараешься уничтожить меня, как пыталась и раньше; только об этом ты и думаешь. Но кто поверил бы дешевому адвокатишке в сравнении с сенатором США? Тогда ты привлекла семью на свою сторону со всем остальным дерьмом. Послушай, ты, сука, то, что я делал с тобой...

Чарльз закрыл глаза, он похолодел, его затошнило. Он поверил Анне; он знал, что Винс лжет. Но теперь сам Винс говорил это. Чарльз как бы слышал голос Винса, угрожающего Анне; видел Винса, насилующего ее... Чарльз наклонился, подумал, что сейчас его вырвет. «Я не могу, – собрался он с силами. – Не могу казаться слабым, не могу дать Анну в обиду». Он выпрямился.

Винс продолжал говорить.

– Ты не была ребенком, ради Бога, ты бегала за мной, ты хотела этого. Но ты решила, что тебе это не нравится – холодная сука, Боже, какая ты была холодная – и ты ждала, чтобы использовать это против меня с тех самых пор, следя за мною, чтобы выбрать верное время и попытаться уничтожить меня.

Анна отрицательно покачала головой.

– Ну, тогда когда? – Это слово раздирало его. – Когда, ты, сука? Когда?

Она снова покачала головой.

– Я сказала тебе, что не сделаю это.

– Зато я сделаю, – резко прозвучал голос Чарльза. Анна посмотрела на него с тревогой в глазах. Винс обернулся, оказываясь лицом к лицу с Чарльзом, продолжая вопить.

– О чем, черт побери, ты говоришь?

– Я всем расскажу, – сказал Чарльз. Во рту чувствовался кислый вкус, но голос у него был ровным. – По каким бы причинам Анна не хотела держать это в тайне, то ее причины, а не мои. А я считаю, что пора прекратить скрывать эту историю.

Анна напряженно смотрела на него. Он не сделал бы ей этого, она знала, что не сделал бы. Но нельзя было утверждать с полной уверенностью, если судить по его лицу и голосу. Она подумала, что, наверное, он блефовал, но если она не была абсолютно уверена, то Винс тем более. «Он молодец», – подумала она с гордостью. Такой же хитроумный, как Винс. Может быть, даже лучше. Чарльз не смотрел на нее, устремив глаза на Винса.

– Дерьмо собачье, – выругался Винс, но голос у него стал тонким. – Если она не хочет говорить об этом, то и ты не должен.

– Я это сделаю вместо нее, – заявил Чарльз. – Боже мой, я не могу сидеть и смотреть, как тебя выбирают президентом. Как мог бы я допустить даже попытку с твоей стороны?

Винс почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Об этом он никогда не думал.

– Какое дело политикам до этого? – выкрикнул он. – Это семья сводит со мной счеты; благодаря мне вы приобрели такое положение, какого у вас никогда не было. Чем выше я окажусь, тем лучше для вас. Ты делаешь большую глупость, не учитывая этого.

– Я уже сделал много глупостей, в основном, в отношении тебя, – ответил Чарльз. – Мне не нужно то положение, которое ты обещаешь, Винс; для меня и моей семьи это означает лишь одни неприятности. Я не собираюсь сводить с тобой счеты. Чего я хочу, так это не подпускать тебя к Белому дому. Вот и все. И у меня есть средства, чтобы добиться этого. Я обнародую историю Анны, остановить она меня не сможет и постепенно научится жить с этим. А я подкину репортерам случай с шоссе, и то, как ты манипулировал славным парнем из Управления по охране окружающей среды, чтобы создать в Тамараке больше трудностей, чем должно было быть. И я расскажу им все, что мы узнали о загрязнении резервуара, о фуникулере, в том числе и о вагончике, который должен был упасть на землю и о том, кто там находился. Даже лучшие газеты не отказываются от сенсационных предположений, ты ведь знаешь; самое лучшее, что случается в их жизни можно определить, как «утверждение без особых оснований». Им даже не нужно делать выводов, читатели сделают это за них и назовут твое имя. Ты долго издевался над этой семьей, Винс, почему бы не сделать факты общеизвестными?

В глазах у Винса все поплыло. Он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

Чарльз все еще не смотрел на Анну, но знал, что она не сводила с него глаз, и чувствовал себя сильным. Никогда в жизни он не делал ничего подобного, и даже не пытался делать, и теперь, видя Винса слабым, он был удивлен и взволнован. Ни на кого нельзя смотреть, как на Бога, подумал он; мы даем им гораздо больше власти, чем у них было бы, обращайся мы с ними, как с обычными людьми.

Он знал, небезупречным было то, что он собирался сделать, – гораздо лучше было бы полностью выкинуть Винса из Сената и из общественной жизни – но считал этот маневр лучшим, что можно было бы предпринять сейчас. У него не было представления, что Винс мог бы сделать, если бы лишился сразу всего, и не было бы нужды соблюдать осторожность. А Чарльз знал, что со своим запугиванием он может зайти только так далеко. Он не принуждал бы Анну выносить свою боль на публику; он не сделал бы ничего, что нарушило бы равновесие, которое она создала для себя. Это лучшее, что я могу сделать, подумал он. А потом в голову ему пришла другая мысль, более веселая. Он мог бы проиграть осенние выборы. И ничего не получить.

– Ты этого не сделаешь, – проницательно заметил Винс. Он изучающе смотрел на Чарльза, прищурив глаза. – Она только что сказала, что не собирается делать это. Она только что сказала это. Ты с нею не говорил на эту тему, ты не знаешь, чего она хочет. Ты не станешь принуждать ее, если она не захочет.

– Говорю тебе, я это сделаю, – ответил Чарльз. Он был очень спокоен, но возбуждение нарастало. Он знал, что уже победил. – Анна поймет. И найдет способ примириться с этим. Кроме того, ей стыдиться нечего.

– Это было двадцать пять лет тому назад, – сказал Винс. – Всем наплевать.

– Не имеет значения. Мы все равно пойдем на это.

Их глаза встретились, и впервые в жизни Винс отвел глаза. Его плечи поникли. Он подошел к ближайшему креслу и упал в него. Ни один звук не нарушал тишины, воцарившейся в комнате.

Он сидел ссутулившись, положив руки на подлокотники кресла. Ничто больше не ускользало, все застыло на своих местах. Винс знал, что должен был подумать о будущем, о шагах, которые следовало предпринять в ближайшее время, но не мог. Он ни на чем не мог сосредоточиться. Но потом осознал, что в комнате тихо. Тишина была тяжелой, как одеяло. Он почувствовал, как она душит его. Нужно было разбить эту тишину, она не давала дышать. Сенатор был почти уничтожен. Чарльз был готов уничтожить его. И Винс знал, что тот сделает это. Он знал Чарльза лучше, чем кто-либо в мире, он всегда видел его насквозь и был уверен без тени сомнения, что Чарльз не блефовал. Чарльз сделает это.

Неожиданно Винс подумал о Белуа, который предположил как-то, что никогда не будет государственным секретарем или послом в Великобритании. «Занимаешься делами и не знаешь, что будет через пятнадцать, двадцать, тридцать лет, как будто носишь эту бомбу в кармане все эти годы, и потом вдруг узнаешь, что она взорвется, если ты сделаешь то-то и то-то, и всегда это именно то, что ты чертовски хочешь сделать, только теперь у тебя нет никакой возможности сделать это. Никогда. Ты понимаешь?»

Итак, у Винса не было выбора.

– Это только слухи, насчет Белого дома, – сказал он. – Они все время меня просят, но я ничего не обещал. Я всегда считал, что мой долг работать для жителей Колорадо. Я говорил это репортеру, как раз на днях, говорил, что я нужен избирателям и не могу их подвести. – Его голос становился все тише, слова растягивались. – Это вопрос... приоритетов.

Все молчали. «Недостаточно, – подумал Винс– Сукин сын хочет больше». Его мысли метались, он искал выход, но не видел его. Деньги. Ради Бога, будь он проклят, если стану выручать Чарльза; если Чарльзу нужны деньги, пусть ползет к Белуа и пытается восстановить сделку.

«Даже лучшие газеты никогда не отказываются от сенсационных предложений, ты знаешь... им даже не нужно делать выводов, читатели сделают это за них и назовут твое и м я».

Некуда скрыться. Некуда скрыться. Эта мысль билась у него в голове. Через минуту он пожал плечами. А черт с ним. Итан всегда говорил, что Винс знает, как никто, когда выйти из игры. Он найдет способ все вернуть; потребуется совсем немного времени.

– Самое важное, – сказал он, наконец, – «Четем Девелопмент». – Он смотрел мимо Чарльза и Анны, в черное пространство за окнами, где сверкали яркие огни гавани, похожие на маленькие рассыпанные звездочки. – Мы никогда не должны забывать об этом. Компания отца, – голос его сорвался. – Шестьдесят миллионов долларов, – прошептал он. – Я уверен, что мы сможем уладить это.