— Я вас помню! Вы же ко мне на завод приходили. Журналистка!

— Журналистка, ага, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, поддакнула Айша.

— Да, я журналистка, — подтвердила девушка, улыбнувшись ещё шире. — Меня зовут Анжелика. Если хотите, я могу предоставить доказательства.

— Хочу.

Вадим Петрович сунул щенка Гоше и встал. Тот нахмурился, глядя на чёрное лохматое существо, которое рвалось облизать его лицо, и передал его мне. Потом сказал:

— Да, папа, надо посмотреть на доказательства.

Вадим Петрович поднял руки:

— Г ости дорогие, пейте, ешьте, мы скоренько!

И обратился к Анжелике:

— Прошу в мой кабинет.

— И я с вами, — поднялась его жена.

Малика с мужем тоже встали, готовые последовать за родителями, но Вадим Петрович остановил зятя движением руки:

— Только родные, извини, Денис.

Я решила даже не дёргаться и, обняв щенка, с удовольствием зачухала его по шее. Люблю собакевичей, которым нравится лизать людей! А этот и пахнет как-то сладко, весь такой няшный и весёлый...

Когда семейство Возниковых удалилось в дом, Денис подсел ко мне:

— Ну вот так. Видишь, нас за семью не считают.

— Вопросы крови решаются между своими, — я пожала плечами и, отбиваясь от щенка, взяла бокал. — А вы давно женаты?

— Да уже год как, — ответил Денис. — А вы давно с Жорой... это самое?

— Это самое?

— Ну, встречаетесь.

— Недавно, — коротко сказала я. — Слушай, а что мне с подарком-то делать?

— А пошли его представим остальным собакам, — предложил Денис. — Они сейчас заперты на заднем дворе.

— А можно?

— Почему нет?

Я пожала плечами. Г ости довольно обсуждали произошедший у них на глазах скандальчик и на нас с Денисом поглядывали. Видимо, им было интересно, что же мы думаем по этому поводу. Ну, я бы их разочаровала. Конечно, я не люблю измены. Мне они противны. Однако отца Гоши я не знала, поэтому его внебрачные связи мне были параллельны.

— Ладно, пошли.

Лучше уж с собаками пообщаться, чем сидеть и ловить любопытные взгляды.

В закутке на заднем дворе были заперты две печальные большие собаки. Большой серый алабай и лохматый рыжий колли. При виде их щенок завозился на руках, выворачиваясь, и я спустила его на траву. Он подбежал к штакетнику и ткнулся носом между деревяшек. Собаки неспешно подошли, колли заволновался, а алабай солидно наморщил лоб и шумно обнюхал новенького. Щенок заскулил, пытаясь добраться до сородичей, и Денис любезно подсадил его во дворик. Оказавшись внутри перед двумя взрослыми собаками, малыш немедленно плюхнулся на спину, открыв розовый плешивый животик, и завозил коротеньким хвостиком по траве. Алабай сунулся к нему, колли подлез сбоку, а я забеспокоилась:

— Они его не сожрут?

— Не должны, — беспечно отмахнулся Денис. — Лучше скажи, ты работаешь у Жоры на фирме?

— Я переводчик и личный ассистент. А ты?

— Я у Вадима Петровича исполнительный директор, — небрежно бросил он. — Практически правая рука.

— Поздравляю, — усмехнулась я. Ишь ты, правая рука... Интересно, почему Малика говорила, что она вне игры по внукам? Я уж было грешным делом подумала, что она лесбиянка, а тут нате вам: целый муж. Или может у Дениса живчиков не хватает? Ладно, меня это вообще никаким боком не касается, лучше понаблюдаю за щенком. Он мне напомнил нашего дворового пса, которого папа с некоторым уважением величал Остапом Ибрагимовичем. Ушлый был пёсель. Вот и этот — повалявшись на травке, он пошёл обследовать миски с водой и едой. Колли с алабаем заволновались, но кусать ребёнка не стали, только ходили кругами рядом и по очереди вздыхали.

— Слушай, а ты у Жоры живёшь?

На этот вопрос я не ответила. Только повернулась к Денису и выразительно глянула на него. Нет, ну что за бесцеремонность? Как будто мы давние друзья! И вообще, без Гоши я на такие вопросы отвечать всё равно не могу, мало ли какую он придумал для меня легенду.

— Кто щенка пустил к собакам?

Громогласный голос Вадима Петровича напугал меня до полусмерти, и я трусливо указала на Дениса. Тот пожал плечами:

— Ну не съедят же они его!

— Щенка вообще на карантин надо! — проворчал юбиляр и кивнул стоявшей неподалёку горничной: — Алёна, отнесите малыша на передний двор, пусть кто-нибудь за ним последит.

Проводив взглядом щенка, я подошла к Гоше, спросила тихонько:

— Ну, что там?

— Странная история, — ответил он, наклонившись ко мне. — Потом расскажу. Пошли праздновать дальше.

— А твоя мама...

— У неё разболелась голова.

Ну ещё бы. Хорошо, если Айша всю посуду не разбила в доме. Я бы разбила. О Гошину голову. Тьфу ты! Почему я о Гоше-то? О голову мужа, вот.

Ухватившись за локоть босса, я сказала мстительно:

— Голова не у неё должна болеть, а у твоего папы.

— Будь спокойна, вечер нам предстоит увлекательный!

Вечер проходил в штатном режиме. Хотя не мне судить, ведь я ещё никогда не праздновала в этом семействе никаких вечеров. Однако папа Гоши оказался властным руководителем и быстро успокоил язвивших гостей. Какой-то дядька с пузом и лысиной хитренько прищурился:

— А что, Вадим, где твоя новоявленная дочурка? Ты её не пригласил на семейное торжество? Не хорошо это как-то, не по-отцовски!

— Глебушка, а ты не беспокойся понапрасну, — отрезал хозяин с ласковой улыбкой, от которой я его сразу зауважала. — Я привык любые домыслы проверять.

— Да неужели ты не помнишь э-э-э... её маму?! — вступила и Глебушкина жена — по виду похожая на постаревшую Лерочку.

— Представь себе, не помню, — хозяин поднял бокал и провозгласил: — Давайте, если не возражаете, выпьем за моих детей, которых я воспитывал почти с рождения и которых люблю независимо от обстоятельств! Георгий, Малика, за вас, родные мои!

После этого вопросы о новоявленной дочке заглохли в зародыше, и веселье продолжилось. Я же заскучала. С каким удовольствием почитала бы сейчас книгу или послушала урок о японских тональных ударениях! Утешало меня только одно: Гоша тоже маялся. Так мы и маялись вдвоём на сим празднике жизни, пока некоторые гости не начали отпадать, вежливо прощаясь и уходя нетвёрдой походкой. Гошин отец провожал каждого до калитки и возвращался. А когда гостей больше не осталось, он вздохнул и вытер взмокший лоб:

— Ну, дети мои, теперь можно и отдохнуть!

— Папа, ты будешь подарки открывать? — Малика, помогавшая горничной собирать тарелки и бокалы, озабоченно сдвинула брови. Я спросила тихо:

— Тебе помочь?

Да не надо, Ян, отдыхай!

Не надо так не надо. Я принялась складывать тарелки друг в дружку, приняв вид отдыхающей. Вадим Петрович хмыкнул:

— Буду, но позже. Пойду проведаю маму.

Гоша допил свой сок и тоже встал:

— И я зайду к маме.

Я проводила его беспомощным взглядом и пожалела, что не могу броситься за боссом, умоляя не оставлять меня одну. Но придётся быть взрослой девочкой и мужественно выдержать посланные мне в этой поездке испытания в виде Малики.

Горничная вконец расстроилась и отобрала у меня тарелки, сложила на поднос:

— Ну где же это видано! Идите уже занимайтесь своими делами, позвольте мне делать мою работу!

Я пожала плечами, а Малика рассмеялась:

— Знакомься, это наша незаменимая Алёна! Она у нас служит уже... Сколько, Алёна?

— Да вы ещё в школу ходили, Малика Аслановна, — проворчала женщина. — А я вашу комнату убирала каждый день, потому что раскидывали шмотки куда попало!

— Ой, Алёна! Ну, вы вспомнили! Это ж когда было?

— И произвело на меня неизгладимое впечатление! — с достоинством припечатала Алёна и понесла гору тарелок в дом. Я усмехнулась:

— Эк она тебя.

— Это любя, — уверенно ответила Малика и взяла меня под локоток: — Пошли, раз нам не дают ничего делать, покажу тебе Жорину комнату.

— А.

— Мы с мамой подумали, что вы уже взрослые и не будете разыгрывать невинных овечек, поэтому не стали готовить для тебя гостевую комнату.

— Но.

— Ваш багаж уже перенесли туда, так что можешь сразу и обустроиться.

Чёрт. А ведь и правда. Мне придётся ночевать вместе с Гошей. Играть так играть по-настоящему, так? Или соврать Малике, что мы с её братом решили хранить целомудрие до свадьбы? Впрочем, тут и врать-то необязательно, сказать чистую правду — и всё.

— Малика, — позвала я её, чтобы отвлечь от темы. — А ты не волнуешься за маму? Ну, всё-таки эта Анжелика. Мне кажется, дело шито белыми нитками!

— Милая моя Яна! — улыбнулась Малика, приглашая меня на лестницу. — Я отлично знаю своих родителей. Мама — мудрейшая женщина, ведь она с востока! Да и папа... Не могу представить, чтобы он ей изменил. Они помирятся, это только вопрос времени. Ну, а если даже у папы была интрижка двадцать лет назад, так срок давности уже вышел. В общем, если ответить на твой вопрос: нет, за маму я не волнуюсь.

Она открыла дверь угловой комнаты и лукаво подмигнула:

— Волноваться нужно за папу! Ну, прошу!

Комната оказалась светлой, чистой и на удивление пустой. Кроме двуспальной кровати и большого платяного шкафа в ней не было мебели. Даже стола. Интересно, где Гоша делал уроки, когда учился в школе? Наши две сумки и портфель с ноутбуком стояли у кровати, застеленной красивым пэчворковым покрывалом. Шторы в цветочек и старинный советский ковёр с узбекским узором дополняли картину. Обернувшись, я заметила у окна массивное кресло. Вот на нём я и буду спать. Надеюсь, Гошечка-картошечка одолжит мне одеяло.

— Пустовато тут, да? — продолжила Малика. — Мой брат — сторонник минимализма в обстановке.

— Издеваешься? Тут не минимализм, тут бедность и нищета, — фыркнула я.