Теперь я всего боюсь.

Я перелистываю книгу, лежащую на коленях, и стараюсь не смотреть на часы.

«Где же твой папа?» — мысленно спрашиваю я у Лео. Я не хочу, чтобы он волновался, и потому не говорю этого вслух. Не хочу думать, что он слышит все, что происходит вокруг, и волнуется, потому что не может задать вопросы, ответы на которые приободрили бы его. Убедили бы его в том, что все будет в порядке. Я буду волноваться вместо него. Его задача сейчас — выздоравливать. Потому что теперь все зависит только от него. Искусственная кома, в которую его поместили после операции, уже должна была пройти. Химические последствия наркоза уже прошли, врачи пытались разбудить его, на снимках МРТ видна активность мозга. Но он не просыпается. Не просыпается! А это значит, что Лео, мой Лео, мой семилетний сыночек, который хотел бы каждый день надевать костюм супергероя… Мой Лео, который обожает гренки с сыром и шпинат, зато ненавидит брокколи… Мой Лео, который до сих пор пытается найти доказательства того, что Кейт — шпион… Теперь мой Лео решает, когда он проснется. И проснется ли. Теперь его судьба — в его пухлых ручках.

Я принимаюсь грызть ноготь на большом пальце. Мое беспокойство сейчас похоже на затвор многоствольного орудия — каждый ствол медленно занимает свое место, курок взведен… И когда палец нажмет на спусковой крючок, уже ничто не будет прежним.

11:03. Время на моих часах. 11:03. Он должен был позвонить. Не для того, чтобы успокоить меня, чтобы сказать, что с ним все в порядке, — раньше он никогда не поступал так. Он должен был позвонить, чтобы узнать, как Лео. Не было ли каких-то изменений.

Когда я пыталась дозвониться до него раньше, его мобильный был отключен. «Отключен или разбился, когда Кейт попал в аварию? Отключен или заперт в шкафчике у Кейта на работе, и вскоре мне позвонят и сообщат о том, что случилось? Отключен сейчас или отключен навсегда?»

Что я буду делать, если с Кейтом что-то случится? Как я справлюсь с этим? Справлюсь ли я вообще? Наверное, но как я тогда буду делить свое время между палатами Лео и Кейта? Муж и сын… Как разорваться, чтобы быть с ними обоими одновременно?

Вот она, анатомия тревоги: ты становишься иррациональной, ты проигрываешь в голове сценарий за сценарием, и вскоре самое разумное объяснение происходящего уже не кажется тебе таким уж вероятным.

У меня диплом психолога, я защитила диссертацию по клинической психологии и знаю, что сейчас со мной происходит. Я должна держать себя в руках. Но я не могу. Только не сейчас. У меня нет сил на это. Если я приготовлюсь к самому худшему, любое другое развитие событий покажется лишь досадным недоразумением. Тогда я пожму плечами, стоически улыбнусь и сумею сохранить спокойствие духа. Кроме того, родители считают, что я недостаточно пользуюсь своей научной степенью, никто не называет меня «доктор Кумалиси». Работа в ресторане, которой я занималась, чтобы оплатить учебу, каким-то образом стала основой моей дальнейшей карьеры.

Я смотрю на часы в тот самый момент, когда в сумке раздается громкое «Б-з-з-з!».

«Б-з-з-з! Б-з-з-з! Б-з-з-з!» — не унимается мой телефон. Я выхватываю трубку из сумки, нажимаю на кнопку приема звонка и подношу телефон к уху, даже не посмотрев, кто мне звонит.

— Выходи сюда. — Это Кейт.

Он ведет себя так, словно только что не заставлял меня сходить с ума от беспокойства, словно именно так следует начинать телефонный разговор. Но я вздыхаю с облегчением. Сердце возвращается к нормальному ритму, легкие наполняются воздухом, онемение в ногах проходит.

— Я не могу оставить Лео, — шепчу я, чтобы малыш не услышал.

— Это займет всего пару минут. Выйди сюда.

Я колеблюсь.

«Почему он хочет, чтобы я вышла? Почему он не пришел сам? Может, я рано радуюсь?»

— Попроси медсестру посидеть с ним и выходи. — По его голосу я понимаю, что он что-то недоговаривает. Что-то случилось.

— Это важно? — спрашиваю я, чувствуя, как беспокойство вновь взводит курок.

— Вопрос жизни и смерти, — совершенно серьезно отвечает Кейт.

Я резко выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в спине, пока мои позвонки пытаются встать на место. Не обращая внимания на книгу, с глухим стуком упавшую с моих колен прямо на сумку. Не обращая внимания на одеяло, накрывшее и сумку, и книжку.

— Ты где?

— У главного входа.

Я открываю дверь палаты Лео и выглядываю в поисках медсестры. Мимо проходит девушка, которая всегда соглашается посидеть с Лео, если мне нужно выйти на обед или просто сбегать в туалет. Ее зовут Мелисса. У нее отличная фигура и правильные черты лица, грива курчавых рыжих волос, которые она собирает в хвост, и восхитительный уэльский акцент. Лео был бы очарован ею. Он не сводил бы с нее глаз, старался бы разговорить ее, чтобы потом копировать этот необычный говор. Мелисса неодобрительно поднимает бровь и указывает на знак на противоположной стене — перечеркнутый мобильный телефон.

— Сейчас подойду, — говорю я Кейту и отключаюсь.

Мое сердце разрывается от тревоги. Случилось что-то плохое.

— Вы не присмотрите за Лео пару минут? — прошу я Мелиссу. — Мне нужно поговорить с мужем.

Мелисса растерянно кивает, снимает полиэтиленовый передник и бросает его в мусорное ведро. Подойдя к умывальнику, она наносит на руки жидкое мыло, долго споласкивает их под струей воды, а потом заходит в комнату.

Я поспешно направляюсь к выходу. Дверь, ведущая из отделения, находится в конце коридора, после поворота налево. Я уже настолько освоилась в этом месте, что могу ходить здесь с закрытыми глазами. Иногда мне кажется, что именно так я и делаю: мои глаза слипаются, я сплю в своей кровати не больше двух часов в сутки. Никто не знает об этом, но я пользуюсь научной степенью для того, чтобы получать в Интернете доступ к медицинским журналам. Я провожу большую часть времени, читая о коме, кровоизлияниях в мозг и аневризмах. Я стараюсь выяснить как можно больше, чтобы как-то помочь Лео. Я не говорю Кейту о том, что занимаюсь этим, потому что он сказал бы, что я подвергаю себя ненужному стрессу. Я не говорю об этом врачам — не хочу, чтобы они подумали, будто я ставлю под сомнение их квалификацию. Не говорю семье, потому что они еще не знают, насколько все серьезно.

Я наношу немного антибактериального геля на левую ладонь, размазываю его по рукам. Пройдя дверь, я оказываюсь в коридоре с лифтами и нажимаю на кнопку вызова. Стоя там, я прокручиваю в голове разнообразнейшие сценарии: кто-то врезался в мою машину на парковке; кто-то ворвался в кафе, а Эми забыла спрятать в сейф выручку; Кейта ранили на дежурстве, и он не хочет рассказывать мне о том, что произошло, в палате Лео. «О господи, что же случилось? Что с нами будет?»

Приехав на второй этаж, я бегу к двери. Мчусь по коридору, сворачиваю за угол, несусь по лестнице — я не могу ждать еще один лифт! — пробегаю мимо стола охранника… И вот я у главного входа. Теплый воздух ударяет мне в лицо, на улице душная майская ночь. Обычно такая погода царит в начале сентября.

Так тепло… и идет снег.

Слышится мерное гудение мотора, и майская ночь наполняется снегом. Майским снегом. Маленькие снежинки падают с неба, укрывая мир вокруг меня белым одеялом. Я замираю на месте, глядя, как на ветру танцуют снежинки. Это чудо. Настоящее чудо.

Я люблю снег. То, как он делает все мягче. Когда выпадает снег, не видно острых углов, все гладкое и мягкое. Дорога не кажется длинной и гнетущей, она струится белым бархатом, зовет за собой, и ты можешь ехать по ней, сколько захочешь. Я ненавижу холод, но обожаю снег. А сейчас я наслаждаюсь снегом без холода. Вытягиваю вперед руки, ловя снежинки, кружусь от восторга, запрокидываю голову, глядя на небо. Его заливает оранжевый свет фонарей, в вышине сияют звезды. И падает снег.

Он мягко ложится на мою кожу и не тает, липнет к растянувшемуся кремовому свитеру, голубым джинсам и черным волосам. Снег теплый.

— С годовщиной тебя, — говорит Кейт, выходя из тени за дверью больницы.

Он все это время был здесь. Как этот огромный — его рост под метр девяносто — мускулистый человек мог спрятаться там?

Кейт подходит ко мне, а я все еще смотрю на снежинки, на белое одеяло, нежно укрывшее дорожку ко входу. Снег прячет от меня этот тягостный путь, который приходится проходить каждый день, чтобы повидаться с сыном.

— Это ты сделал? — спрашиваю я, когда Кейт подходит поближе.

Он заключает меня в объятия, и я чувствую себя в безопасности. Кейт защитит меня.

— Ради меня?

Он кивает.

— С годовщиной тебя, — шепчет Кейт мне на ухо.

«С годовщиной?» У нас с мужем много годовщин. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать. Я устроилась работать в баре, где он был менеджером. В баре в центре Оксфорда. Кейт был на десять лет старше и не обращал на меня никакого внимания. Прошло два года, и через пару дней после моего двадцать первого дня рождения Кейт позвонил мне и пригласил на свидание. Тогда я уже не работала в том баре.

— Я хотел подождать, пока ты вырастешь, и только потом начинать ухаживать за тобой, — объяснил он.

У нас было два свидания. На первом я так нервничала, что выпила слишком много, а потом уснула на переднем сиденье машины Кейта, так что ему пришлось отнести меня домой на руках и передать мое бесчувственное тело моей соседке по комнате.

Я была удивлена, когда он пригласил меня второй раз. Это случилось через неделю. На втором свидании я не выпила ни капли.

Были и другие памятные даты — день, когда мы в первый раз расстались (я решила, что у нас с Кейтом слишком большая разница в возрасте), когда сошлись вновь, когда снова расстались после пяти месяцев совместной жизни (мне казалось, что он требует слишком многого от наших отношений). Мы сходились и расходились много раз, пока Кейт не ушел от меня восемь лет назад. И тогда это было уже всерьез. Три года назад мы сошлись в последний раз, и так появилось еще два повода для празднования годовщины: день, когда Кейт переехал ко мне и Лео, и день нашей свадьбы. У меня хорошая память на даты, и я знаю, что ни одна из наших годовщин не выпадает на май.