Я запрокинула голову, стараясь дышать ровнее. Мне нельзя думать об этом. Это все гормоны. Они вызывают такие желания. А теперь, как я и боялась, гормоны вызвали во мне скрытые на задворках души чувства. Эти чувства не умерли, они лишь были спрятаны, погребены в самой глубине моего сознания. Когда я испытывала их в юности, они были безответными, а теперь и вовсе запретными, ведь мы оба были счастливы, сделав свой выбор. Правда, Кейт бросил меня из-за того, что я согласилась стать суррогатной матерью, но до этого я была счастлива с ним. А Мэл нашел любовь всей своей жизни.

Я сделала еще один вдох, задержав воздух, чтобы очистить мысли.

Я заставила себя подумать о Стефани. Моей подруге. Его жене. Женщине, ради которой я пошла на это. Женщине, которая отдала бы все, что угодно, чтобы суметь родить ребенка самой. Я не могла предать ее. Не могла влюбиться в ее мужа.

Обычно мыслей о ней, воспоминаний о ней было достаточно, чтобы пресечь подобные нежеланные эмоции и устранить похоть.

Мэл отодвинулся, и я подумала, что сейчас уже безопасно будет посмотреть на него.

Мэл улыбался, словно ребенок только что рассказал ему что-то поразительно прекрасное. Мне нравилось, как улыбка смягчает его черты, озаряет лицо. «Унаследует ли ребенок его улыбку? Его глаза? Его нос?» Я думала об этом и никак не могла остановиться.

— Я люблю тебя, малыш, — прошептал Мэл, нагнулся и нежно поцеловал меня в живот.

Мое сердце замерло. Все вокруг замерло.

Стефани часто говорила с ребенком, говорила ему, как любит его. Но она никогда не целовала мой живот. И я надеялась, что такого не случится. Я не хотела бы настолько сблизиться с ней.

Мэл тоже такого раньше не делал, и я не хотела сближаться и с ним. Мне и так приходилось нелегко. Я не справлюсь, если Мэл захочет большей близости.

Я могла все время напоминать себе, что рожаю этого ребенка для другой семьи, и могла справляться со своими проблемами, думая, что делаю это для кого-то особенного. Я могла бы сделать такое только для двух человек в мире — для Корди и Мэла. Больше ни для кого. Но я не могла пойти на это, если Мэл перестанет быть моим другом. Я постоянно боролась со своими чувствами к нему, списывала их на гормоны… Но если он будет вести себя вот так, я сойду с ума. Я поверю, что… может быть… возможно…

И когда эта мысль начнет расти внутри меня, я сойду с ума.

Я вновь начала ровно дышать, ровно и медленно, стараясь не обращать внимания на боль в груди — мое сердце забилось вновь, и его ритм все ускорялся. Нужно было сказать Мэлу, что ему нельзя прикасаться ко мне вот так. Только как сказать ему об этом, не показав, что для меня это трудно?

Я не хотела, чтобы он что-то сказал Стефани. Она могла бы понять это неправильно и снова начала бы смотреть на меня искоса, следить за каждым моим движением, подозревать меня, считать соперницей. Когда Стефани вела себя так, казалось, она не понимала, что я никогда не стояла у нее на пути. Не понимала, что Мэл будто очнулся от глубокого сна, когда встретил ее. Не понимала, что он никогда не полюбит меня или кого-то еще так, как любил ее.

— Знаешь, о чем я жалею иногда? — Мэл все еще смотрел на мой живот.

— Нет, Мэл, не знаю, но уверена, что ты мне сейчас скажешь. — Я думала о том, когда уже можно будет попросить его еще отодвинуться.

Он сидел слишком близко, и я не могла побороть свои чувства. Мэл словно душил меня. А ведь он просто сидел рядом. Я будто скользила по склону холма навстречу тихой, нежной беседе, навстречу близости… Если я не оттолкну Мэла, не заставлю его уйти, я соскользну вниз. Я останусь у подножия холма и позволю чувствам поглотить меня. Я позабуду о Стефани, я не запрещу Мэлу касаться меня, я буду потакать ему… Я боялась того, куда это может меня завести. И дело не том, что я буду испытывать влечение к Мэлу. Дело в том, что так я не смогу ощущать отчуждение по отношению к ребенку.

Мэл посмотрел мне в глаза, наши взгляды встретились — прямо как в моих мечтах. Он улыбнулся, на его лице сияло счастье.

— Что? Ты почему так смотришь? И о чем жалеешь?

— Мне хотелось бы, чтобы это был наш ребенок. И все это было по-настоящему.

Меня словно ударили в грудь. Мне казалось, что мое сердце разорвалось. Я прижала руку к груди, чтобы ослабить боль, чувствуя, как от ужаса кровь стынет в жилах.

Мэл тут же понял, что натворил. Он испуганно отодвинулся на край дивана — сейчас он был похож на глазастую напуганную горгулью на краю церковной крыши.

— Я не это имел в виду. Я… Ты не должна говорить об этом Стеф. Никогда. — Мэл говорил очень быстро, и я слышала страх в его голосе. — Это не имеет к ней никакого отношения. Честно. Просто… Просто когда-то я думал, что мы с тобой заведем ребенка, вот и все… И я не должен был этого говорить, я знаю. Но мне больше некому это сказать. Прости меня. Давай сделаем вид, будто я ничего не говорил.

Я медленно и осторожно опустила ноги на пол, поднялась, постояла пару секунд, чтобы убедиться, что не упаду, и повернулась к нему.

— Убирайся вон, — прошептала я.

Мэл, качая головой, виновато закрыл глаза.

— Нова, я не…

— Я серьезно. Убирайся вон! — Я дрожала, но в моем голосе сквозила уверенность. — Убирайся вон и больше никогда не приходи сюда без жены!

Мэл встал. Я видела, как дрожат его руки, когда он застегивал рукава рубашки. Мэл нагнулся, поднял пиджак и сунул руки в рукава, кусая губы. Я вывела его из гостиной, проводила до двери. Все это время мои ногти впивались в ладони. Только так я могла скрыть, насколько меня трясет.

Я протянула руку к двери и только тогда поняла, что не смогу отпустить его вот так. Я из кожи вон лезла, чтобы отстраниться от него, а он…

Я развернулась к нему. Мэл отпрянул, увидев выражение моего лица.

— Ты никогда… никогда не хотел меня. Ты ясно дал мне понять, что ты не хочешь меня, не воспринимаешь меня как женщину. И это при том, что ты знал о моих чувствах к тебе. Как ты можешь?! Как ты можешь быть настолько жестоким?! Как ты можешь говорить мне такое? Я вынашиваю для тебя ребенка, а ты считаешь, что можешь такое мне сказать? И что мне ответить? Что мне делать, если вы со Стефани счастливы вместе, если вы хотите завести ребенка? Что я должна чувствовать? Ты представляешь себе, насколько это для меня трудно? Ты понимаешь, что мне приходится постоянно напоминать себе, что это не мой ребенок? — Я покачала головой. — Я не понимаю, зачем ты сказал мне такое, Мэл. Почему ты подумал, что можно сказать что-то настолько жестокое. Я больше не могу видеться с тобой без Стефани. Я не хочу, чтобы ты еще когда-то сказал мне что-то подобное. — Я смотрела на него, стараясь позабыть, за что я люблю его.

Мэл молчал.

— Не приходи сюда без Стефани, ладно?

Мэл, не глядя на меня, кивнул. Его глаза остекленели.

В тот день на вокзале, утром после Последней Ночи, когда Мэл отверг меня, я попросила его дать мне возможность пережить это. Успокоиться.

Сейчас я вспоминала тот момент. Он будто стоял у меня перед глазами.

Его лицо, когда Мэл согласился. Его печаль. Мое облегчение. Я была рада, что он отпустил меня. Освободил меня.

Я открыла дверь и ушла в гостиную. Мне не хотелось смотреть, как он уходит.

Я остановилась перед диваном, вспоминая.

Приехав в общежитие, я зашла в свою комнату и закрыла дверь. Я даже не успела снять плащ. Отчаяние и боль нарастали во мне, подступали к горлу, и мне пришлось, заламывая руки, подбежать к умывальнику, чтобы вырвать. Меня тошнило от боли. У меня подогнулись колени, я упала перед кроватью, спрятала лицо в колючем пледе и разрыдалась. Я плакала от унижения. От понимания того, что я больше никогда не испытаю такой любви. От мыслей о том, что было бы со мной, если мой суженый, тот, кто должен был полюбить меня, полюбил бы. Но он меня не любил. Не мог полюбить меня.

Теперь я вновь заламывала руки, чувствуя, как боль и отчаяние распускаются во мне, будто цветок. Я не думала, что мне может быть настолько больно. Но эти его слова… Он произнес их так, будто это совершенно неважно. Будто их в любой момент можно взять обратно. Отменить.

Как кто-то, кто хоть чуть-чуть заботится обо мне, мог сказать такое? Мог сказать такое, зная, что мне и так нелегко? Не нужно быть гением, чтобы понять, насколько мне сейчас нелегко. Так почему же Мэл этого не видел?

Я услышала, как хлопнула входная дверь, и похолодела. Я не хотела сейчас видеть Мэла. Хоть со Стефани, хоть без нее. Как и любой друг, он иногда злил меня и знал об этом. Но сейчас речь шла о чем-то большем. Он не пытался меня разозлить. Он пытался разбить мне сердце.

И я больше не хотела его видеть.

— Почему ты решила, что я никогда тебя не хотел?

Я вздрогнула от удивления. Во-первых, Мэл все еще был здесь. Во-вторых, он был очень зол.

Я повернулась к нему.

Он и вправду был зол. Злость исказила его черты, плескалась в глазах.

— Почему ты решила, что я никогда тебя не хотел? — повторил он.

— Ты сам мне сказал.

— Я тебе сказал?! — Мэл опешил. По его лицу было видно, что он напряженно пытается вспомнить этот момент. Эти слова. — Когда я тебе сказал?

Я огорошенно смотрела на него. Я что, все выдумала? Любой, кто увидел бы выражение изумления на его лице, решил бы, что я все придумала.

— Я приехала навестить тебя. Тогда я училась в Оксфорде, на первом курсе, помнишь? Мы пошли гулять, и я попыталась признаться тебе в своих чувствах. Сказать, что люблю тебя. А ты остановил меня. Ты сказал, что не смог бы испытывать влечение к девушке, которая стала твоим другом. Потому что друзья не должны быть любовниками. Друзьям нельзя говорить или даже думать о сексе. Или о любви. Помнишь? Это было через три недели после того, как ты приехал ко мне в гости, и мы почти… Ты впервые начал ласкать меня, а потом… Ты передумал. Не захотел. А потом сказал… мол, не смог бы испытывать влечение к девушке, которая стала твоим другом. Да, так все и было. Это ты, ты заставил меня считать, что ты меня не хочешь.