В шкафчике на перекладине висели шорты, в кармане которых остался плеер. «Жаль, нет телефона – подумал Артём. – А ведь Алинка наверняка написала что-нибудь». Быстро достав плеер и закрыв шкафчик, Артём снова отправился в цех, по дороге нацепляя на себя наушники.

Пройдя по коридору, там, где они с Аней везли поддон с коробками, Артём дернул тяжелую дверь справа и попал в камеру. От холодного воздуха, ледяного, неестественного, пронзительного, мгновенно стали слезиться глаза.

– Смотри, замерзнешь – весело произнес грузчик Макар, складывавший коробки с мороженым на огромную телегу. Он смахивал на полярника: в ватнике и ватных штанах, варежках, большой ушанке и в огромных черных валенках.

«Надо же, а здесь аммиаком не пахнет» – это было первое, что пришло Артёму в голову. Съежившись, он взял из стоявшей в углу коробки пару небольших картонных туб с фруктовым щербетом. Артём обожал это мороженое: за раз он мог съесть десять, а может и пятнадцать таких. Только делали их раз или два в неделю, когда слесарям удавалось привести в чувство полуразвалившийся автомат. Остатки мороженого, не вошедшие в упакованные и отправленные на склад коробки, хранились в камере сразу за дверью.

«Обязательно накормлю таким мороженым Алину, ей понравится, обязательно понравится. Она ведь у меня сластена» – не переставал мечтать Артём. Он улыбнулся Макару, закрыл за собой дверь в камеру: в коридоре ему показалось необыкновенно тепло. Под завистливые взгляды упаковщиц Артём прошмыгнул по металлической лестнице на второй ярус. Проход на крышу действительно был открыт…

Что-то есть в августовских ночах такое, чего лишены и знаменитые белые ночи, и сентябрьские, наполненные сыростью и дымкой. Артём лежал на пологой крыше пристройки, покрытой рубероидом. Внизу под ним гудел цех, а над головой поблескивали звезды, и было полнейшее спокойствие. Вкус мороженого казался Артёму каким-то особенным. Щербет, пролежав сутки в камере, не спешил таять.

Артём сделал музыку погромче. Было три часа ночи. По радио передавали сплошь спокойные, медленные треки. Артём представлял, как ведущие, зевая, нажимают ту или иную кнопку. Нарисовав своим воображением картину, Артём засмеялся, но тут же замолчал и, привстав, вынул наушник из правого уха. Ему показалось, что смеялся он слишком громко и укладчицы на линии через открытую дверь должны были его слышать.

Мороженое слегка похрустывало и было безумно холодным. Артём согревал его в руках и потихоньку ел. Изредка попадались маленькие косточки от черной смородины. Среди всех станций Артём выбрал ту, где музыка была, по крайней мере, веселее, чем на других; к песням он особо не прислушивался, но все же одна заставила его улыбнуться.

«Лишь одну преграду взять не могу, но из-за нее мы ходим по кругу. Убей мою подругу! – Артём повторил про себя слова. – Слышал уже пару раз эту песню, но чего-то и не задумывался, что они такое поют». Мороженое в тубе, которую Артём держал в руках, стало мягким, он с удовольствием набил им рот и положил пустую тубу рядом с собой.

«Интересно, как все-таки придумывают эти песни, – Артёму показалось, что звезды на небе не просто горят, а слегка подмигивают. Шея затекла, он подложил под голову руку. – Не верю, чтобы это все было из жизни, просто не верю. Как кто-то может попросить убить подругу ради того, чтоб провести ночь с кем-то, всего одну ночь? Фантазией, короче говоря, не блещут».

Через приоткрытую дверь в цех до Артёма начал доноситься запах аммиака.

«Неужели Жанна снова колдует над вентилем?», – спросил он сам у себя. Но запах почти сразу исчез и вопрос отпал сам собой.

Не каждому в жизни дается почувствовать свободу. Вернее, дается-то каждому, но сделать нужные выводы из своих ощущений может не всякий. Артём же старался оценить и запомнить каждое мгновение. Над ним не стояли сейчас родители, оставшиеся там, под Вологдой, и решавшие только им ведомые проблемы. Жанна, ворчавшая на Артёма заметно чаще других, отходила после аммиачно-воздушной ванны и слушала упреки со стороны всей смены где-то внизу, под крышей и верхним ярусом цеха. До начала эпопеи с погрузкой коробок было еще минимум полчаса. Артём вдохнул поглубже и прикрыл глаза. Сейчас он откроет глаза – и окажется на лужайке в солнечный день, а рядом будет Алина, грызть чипсы и отнимать у него плеер. А потом они вместе пойдут в кофейню, будут пить кофе с пирожными, ведь у Артёма теперь есть деньги и он может себе это позволить. Конечно, не каждый день, но пару раз точно можно. Алина любит все сладкое, а Артём любит ее за то, какая она есть. Все это называется счастье – конечно, можно подобрать и какое-нибудь другое слово, но это такое простое и понятное, что мудрить не хочется.

– Тёма, а Тёма? Ты слышишь меня? – голос Василича раздавался откуда-то сверху. Артём даже подумал: откуда взяться Василичу, если здесь только они с Алиной и больше никого. – Давай просыпайся, хватит валяться. Машина пришла, надо поработать.

Артёма как будто ударило током = он понял, что заснул и проспал около часа, так как уже начинало светать. Проведя рукой по лицу, он нехотя поднялся.

– Ух, сколько наел, – Василия показал пальцем на пустые тубы из-под щербета. – Не забудь с собой забрать, в цеху выкинешь, а то кто-нибудь узнает, что я тебя сюда пускал, и огребу как последняя крыса. Ну, проснулся?

– Ага, – пробубнил Артём, все еще потирая лицо и собираясь с мыслями.

– Идем, – скомандовал Василии, поправляя криво надетый халат, который из ослепительно белого всего за полсмены превратился в слегка коричневатый, усыпанный какими-то мелкими пятнами. – От этой вони мутит меня. Ну, Жанка, отличилась сегодня. Слушай, Тёма, перетаскать придется почти двадцать пять тонн. Тебе поможет Макар. Справитесь?

– Справимся, куда ж денемся, – не сразу ответил Артём. С Василичем они осторожно прошли по крыше к двери, оказались на втором ярусе, спустились по металлической лестнице вниз. Артём выбросил смятые упаковки от мороженого в пластиковое ведро в углу у линии; упаковщицы не обратили на него ровным счетом никакого внимания, лишь Аня подмигнула.

– Доброе утро, Тёма! – с издевкой крикнула она. Что-то было в этом приветствии, но вот что? И еще это ее внимание к нему. Нет, лучше забыть и сосредоточиться на работе.

Макар уже ждал у двери в камеру.

– Слушай, давай так – я постепенно буду свозить телеги к эстакаде со стороны улицы. Знаешь, где она?

– Я его провожу – ответил за Артёма Василия. – Только дай ему перчатки и фартук, все-таки не жарко там, да и перегружать будете в рефрижератор.

Макар замешкался и с недовольным видом побежал в комнатку за фанерной перегородкой, где грузчики пили чай и сушили ватники. Вернувшись с двумя парами новеньких перчаток и потрепанными синими фартуками, он продолжил:

– Так вот, я буду подвозить телеги, а ты, Тёма, начинай перекидывать коробки, я тоже буду помогать. Как телегу освободим, я за следующей сбегаю. Идет?

– Идет, – Артёма пугали эти приготовления.

Ему вдруг стало казаться, что он не справится. Шутка ли – двадцать пять тонн мороженого из камеры в машину? Но он сразу подумал об Алине – ради нее стоило стараться, работать изо всех сил, делать то, чего он не делал никогда и вряд ли бы сделал в какой-то другой ситуации.

С Василичем они вышли из цеха через центральную лестницу на улицу.

«А корпус на рассвете выглядит еще интереснее, чем на закате» – подумал Артём, останавливаясь на ходу и поглядывая вверх, на здание.

– Чего туда-то смотреть? – вдруг спросил Василии, прибавляя шаг и спотыкаясь о бесконечные трещины в асфальте. – Вон, гляди, машина уже ждет и нам нужно сделать все быстро, как говорится, без шума и пыли.

Действительно, за углом у эстакады стояла машина с огромным длинным прицепом. Номера на прицепе были московские. Двигатель чуть слышно работал, в прицепе что-то посвистывало. Водитель, загорелый парень в спортивном костюме, курил, прислонившись к кабине; дым дешевой сигареты показался Артёму каким-то особенно отвратительным.

– А вот и наш боец – сказал ему Василии. – А второй там, в камере, сейчас уже пригонит первый поддон. Значит, договорились. На проходной я предупредил, документы от начальника цеха тебе отдал. Там и накладные, и платежка, и все остальное. Ну, я обратно, там без меня никак. А ты моих орлов не обижай!

– Спасибо, не обидим, – голос водителя никак не соответствовал его внешности. Артём удивился его тонкому писклявому фальцету, с хрипотцой, почти срывавшемуся, будто дальнобойщик был чем-то до смерти напуган, хотя было видно, что это далеко не так. – Только я сейчас заберу пятнадцать тонн, там в накладной было отмечено. За остальным приеду завтра. Вернее, приедет напарник. А я разгружусь в Москве и на двое суток на отдых.

– Понял, отмечу у себя, – Василия почесал затылок и посмотрел на Артёма.

– Ну, видишь, всего пятнадцать тонн, так что справитесь тут с Макаром, думаю, за пару часов. И осторожен будь, студент, не поломай себе чего! Отвечать-то мне!

Василия погрозил пальцем и быстро побежал обратно в цех. При утренней заре и в свете большого фонаря, висевшего у эстакады, грязь на его халате выглядела заметнее, чем при блеклом свете цеховых ламп.

Василия, всегда называвший упаковщиц грязнулями, явно не догадывался, что за спиной уже именно про него говорили или, по крайней мере, думали сегодня то же самое.

Макар выкатил на погрузчике поддон с коробками. Артём спешно нацепил фартук, недоумевая, зачем Василия оставил ему еще и второй. Водитель открыл дверцы прицепа – изнутри пахнуло сыростью, холодом и чем-то несвежим. Коробки были настолько ледяными, что холод чувствовался даже сквозь перчатки и фартук. Артём надел сверху второй фартук и натянул поверх одних перчаток другие; мысленно он поблагодарил Василича за предусмотрительность.

– Давай, ставь коробки плотно, в угол – сказал водитель Артёму. Хотелось улыбнуться, услышав снова этот голос, или даже рассмеяться, но Артёму было не до смеха.