Аня закивала, однако не переставала плакать. Артём обнимал ее за плечи – и в какой-то момент уронил слезу на ее руку. Ему тоже безумно захотелось расплакаться, выплакать все, что накопилось и что нельзя выразить просто словами или еще чем-то. Отец Ани тоже был близок к тому, чтобы разреветься. Он перестал растирать Ане руки, сел рядом на стул и закрыл руками лицо.

– А ты знаешь эту историю, как мы с твоей мамой познакомились? – неожиданно спросил он.

Покрутив головой, Аня дала понять, что ничего не знает. Евгений этого не увидел, ждал, когда она ответит.

– Нет – наконец вырвалось у нее.

– Я так и думал – вздохнул Евгений. – И что, мама никогда об этом не вспоминала?

– Нет, – ответила Аня, на этот раз чуть громче и увереннее.

– Нет, это интересно, это просто интересно! Никогда не рассказывала! Ну, Наташа, – Евгений выпрямил спину и растянулся на стуле. – Артём, будь мужиком, приготовь что-нибудь пожрать, нам всем надо поесть и выспаться как следует.

Артём повиновался, тем более что Аня посмотрела на него таким умоляющим взглядом, что трудно было возразить, или вообще оставаться равнодушным. Он зазвенел сковородками, выбирая ту из них, что побольше и поглубже. Пакет с картошкой был завязан так туго, что Артёму пришлось его просто-напросто разорвать. Круглая картофелина выскользнула у Артёма из рук на кафельный пол и выкатилась прямо на середину кухни. Он побежал за ней. Все это выглядело довольно нелепо, и при других обстоятельствах Аня наверняка рассмеялась бы и посоветовала быть более расторопным. Сейчас же она удивленно посмотрела на него красными заплаканными глазами.

– Мы познакомились с твоей мамой очень давно, в девяносто втором году.

Я приехал сюда учиться, параллельно учебе работал, где только было можно. Времена были лихие, и тебе, Ань, сложно, наверное, это представить, но еще и голодные. Не помню, отменили уже в городе карточки или нет, не в этом дело.

Артём привычными движениями чистил картошку – быстро, ловко, одну за одной, не останавливаясь. Конечно, ему интересна была эта история. Если не считать отдельных отрывочных деталей, об Ане он не знал толком ничего, а расспрашивать было не совсем удобно. Да и Аня всегда обижалась на подобные расспросы.

– Так вот – продолжал Евгений. – Как-то раз я возвращался очень поздно, где-то разгружал какие-то машины, весь уставший, грязный, шел в свою комнатушку, которую снимал на Карповке, совсем рядом с тем домом, где коммуналка была, на углу, там еще сквер небольшой. Помнишь, Ань?

– Ага – вздохнула Аня.

– Шла твоя мама. Была осень, октябрь. На набережной мы поравнялись, шли-то с двух разных сторон. Шел дождь, у меня, конечно, зонтика не было, весь мокрый был, замерзший. А она вся такая аккуратная, ухоженная. Она всегда умела следить за собой, это да. Я еще тогда подумал – вот бы мне эту комсомолочку узнать получше. Я прошел мимо, никогда не умел знакомиться, не везло мне с этим, не получалось у меня клеить женщин, как это умеют некоторые, – отец Ани почему-то посмотрел на Артёма.

Тот дочищал картошку и почувствовал на себе взгляд, смутился, зачем-то начал осматривать себя, думая, что с ним что-то не так.

– Что, футболку запачкал? – равнодушно спросила Аня.

– Неа – ответил Артём, понимая, что пару пятен от картофельного сока его все же угораздило посадить. – Все равно эту стирать надо.

– Вот и я был таким же, наивным, – Евгений пытался шутить, но Артём на него посмотрел так строго, что пришлось открещиваться от каких бы то ни было шуток. – Да ты не обижайся, Артём, я же только о хорошем стараюсь думать, и говорить тоже. Не надо, хорошо?

– Да не обижаюсь я, Вас слушаю, – Артём поставил разогреваться сковородку, вылив в нее пару ложек растительного масла. – Интересная история, мне Аня никогда ничего подобного не рассказывала. Чувствую, что она просто не знала. И что случилось потом?

Евгений попробовал покачаться на стуле. Видимо, это была давняя привычка, с которой он ничего не мог поделать. Он пытался откинуться назад, держась за край стола пальцами, но быстро понял, что ничего хорошего из этой затеи не получится: стол скользил по кафельному полу, стул тоже было трудно удержать в устойчивом состоянии. Так что от этой затеи пришлось отказаться. Он облокотился руками на стол и продолжал:

– В общем, поравнялись мы с ней. Я, мокрый и голодный, и она, умница и красавица. Она повернула в первую арку, ту, что прямо рядом с тополями. Не знаю, есть ли они еще там. А я пошел дальше. Вдруг слышу – крик. Я сразу понял, что это кричит она. Просто некому было в такой час, в таком месте и таким голосом…

– Каким? – Артём резал картошку и, спрашивая, даже не поднял глаза, чтобы случайно не порезаться.

– Ну, как тебе объяснить. Что-то было в этом голосе такое, чего не было в других голосах. В общем, я пулей побежал туда. Какие-то два урода отнимали у нее сумку. Один держал, другой вырывал. А она вцепилась и не отпускала, и орала так, что будь здоров!

– И ты их хия-хия, пара приемов и они повержены! – Аня пыталась как-то разнообразить затянувшийся рассказ, ускорить его.

От неожиданности, что назвала отца на «ты», она даже несколько покраснела. Евгений слегка улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил.

– Ну, что ты, – он заерзал на стуле. – Какие там приемы. Я их тогда не знал, да и сейчас не могу похвастать какой-то выдающейся спортивной формой. Я крикнул им что-то вроде «Отдай сумку». Помню, еще подумал, что надо было кричать, как учили, «Пожар», да было уже не до этого. Они просто отпустили ее и быстро убежали через дворы куда-то. Так мы и познакомились с Наташей. Тогда я в первый раз побывал у нее дома в коммуналке. Еще жива была ее мама. Она сушила мою промокшую куртку на батарее и поила меня водкой, все боялась, что я простужусь. Такая вот банальная история.

– Да ты просто супергерой! – Аня снова повторила это самое «ты», на этот раз уже чуть смелее.

Евгений ничего не ответил. Безусловно, он думал о ней, о Наталье. Жалел ли он о том, что жизнь сложилась именно так, как сложилась? Вряд ли. Единственное, что не давало ему покоя – ее гибель, нелепая, случайная, совершенно не вяжущаяся с ее осторожностью, рассудительностью, какой-то непередаваемой мудростью.

– А как вы начали встречаться и поженились? – покашливая, Артём решил дать понять, что хочет разобраться в этой истории.

– Не были мы женаты, Артём, не были. А встречаться мы начали почти сразу. Просто я стал ее подкарауливать у работы, она тогда секретарем работала совсем недалеко, на Чапыгина, в каком-то то ли кооперативе, то ли совместном предприятии – шут их разберешь, времена тогда были безумные. По выходным мы гуляли. Как-то завязалась дружба, потом роман. Да что мне объяснять, и так прекрасно знаете, как все это происходит. А примерно через год, нет, чуть меньше, через полгода, наверное, она сказала мне, что беременна. Так появилась ты, Аня.

– Так почему вы не поженились, раз любили ее? – в интонации Артёма были легкие нотки обвинения.

Конечно, обвинять Евгения он ни в чем не собирался. Просто по наивности он посчитал, что любить и жениться – это синонимы, что одно без другого не бывает. Отец Ани понял это и решил не обижать парня.

– Знаешь, Артём, на самом деле мы не любили друг друга, мы были просто очень хорошими друзьями. И решили не портить друг другу жизнь, навязывая какие-то совершенно ненужные отношения. Когда отношения в тягость, то это самое плохое из того, что может быть. Когда ты родилась, у меня не было ни копейки, но очень скоро я начал хорошо зарабатывать и стал помогать, тем более что мама Наташи, твоя бабушка, на тот момент уже умерла, и Наташе приходилось туго.

Они ужинали втроем и молчали. Аня думала о маме, ее сердце сжималось, глаза то и дело становились мокрыми. Она громко сморкалась в бумажное полотенце, отрывая его от большого рулона. Артём пытался справиться с чувством тревоги. А Евгений… Трудно описать то, что крутилось в его голове. Он то и дело поглядывал на дочь, пытаясь найти в ней что-то от Наташи, чтобы разобраться, почему все-таки все получилось именно так, как получилось, и никак иначе. Ему тоже было трудно подавить в себе чувство тревоги, только оно имело вполне различимые оттенки: он боялся за Аню, будущее которой, по его мнению, находилось и в его руках тоже.

Только часы не думали ни о чем – пощелкивая, отбивали секунды, и слегка шуршали стрелками.

Чувство восьмое. Сомнение

Артём почти не запомнил похорон. Аня плакала с самого утра, и ему приходилось успокаивать ее, прижимая к себе и дотрагиваясь губами до ее лба. Ему начинало казаться, что лоб очень горячий, что у нее температура, но приложив ладонь, он раз за разом убеждался, что это не так, и хоть немного, но успокаивался.

В крематории было до того мрачно, что это еще больше угнетало именно в тот момент, когда надо было держать себя в руках. Артём стоял так, чтобы в любую минуту подхватить Аню, если ей вдруг станет плохо. Народу было немного, человек двадцать. Аню обнял тучный мужчина в длинном плаще. «Начальник ее мамы – догадался Артём. – Вот он, оказывается, какой». Священник говорил тихо. Прощание продолжалось минут сорок, не больше, прощание с прошлым и настоящим, и незаметный, но все же приход будущего – сложного, самостоятельного и с каким-то леденящим душу налетом одиночества.

Дорога на работу Натальи, где в кафе были организованы поминки, была долгой. Отец Ани нанял автобус, тот долго простоял в пробке в центре города, затем пробка рассосалась и остальной путь показался одним мгновением. Стол был накрыт очень просто, но со вкусом – он у Евгения, несомненно, присутствовал; Артём за прошедшие два дня в этом убедился не раз.

Аня молчала.

– Ань, как ты? – спрашивал ее Артём.

– Анечка, ты держишься? У тебя все в порядке? – время от времени беспокоился Евгений.

Она немного покачивалась на месте или шла неуверенной походкой, но, все же, слегка приглушив голос, отвечала: