Слушая песню, он представлял себе жизнь – свою, Ани или ее мамы, обычную и в чем-то даже банальную, в которой есть риск, и столкновение с ним происходит настолько часто, что возникает привыкание. «А тут этот придурок испортил своей бездарностью все – и песню, и впечатление от нее» – Артём негодовал, но все не хотел вгонять себя в какую-то внутреннюю борьбу. Тем более что бороться он мог только с самим собой – ведущий был где-то далеко и наверняка уже забыл о том, что сказал какие-то минуты назад.

Общежитие гудело, как рой пчел, внезапно потревоженный кем-то, в него ворвавшимся. Артём настолько привык, что в коридоре и комнате тихо, что вокруг никого нет, что ему то и дело хотелось закрыть уши, а заодно и глаза, чтобы не видеть и не слышать того, что происходит.

Он быстро собрал вещи; неизвестно, сколько предстояло пробыть у Ани. Артёма, как и ее, страшила неизвестность, туманность будущего, которое в одно мгновение просто перестало существовать, куда-то делось, словно не было ни планов, ни надежд, ни каких-то перспектив.

– Ты чего это, бежишь куда-то? – на вахте дежурила баба Даша, сразу подметившая, что с Артёмом что-то не так.

Артём остановился возле вертушки у входа, дождался, когда рядом не будет никого – кто-то уйдет, кто-то скроется в своих комнатах.

– Баба Даша, меня, наверное, не будет несколько дней, у Ани погибла мама, мне надо быть с Аней, поддержать ее.

– Господи – баба Даша перекрестилась. – Конечно, иди. Плюнь на все, учеба тоже никуда не денется. Ты должен быть там, с ней. А когда это случилось? Что произошло?

– Вчера. Попала под машину.

Баба Даша снова перекрестилась и принялась что-то нашептывать. Артём стоял, не решаясь что-то сказать, или просто повернуться и уйти.

– Дай Бог, у вас обоих хватит сил все выдержать, – у бабы Даши наворачивались слезы. – Такая она девочка совсем, а уже без матери и такие испытания. Прости, Господи. Ну, беги.

– Бегу, баба Даша, бегу, – Артём быстро преодолел вертушку и сбежал по ступенькам вниз.

Холодный осенний воздух показался ему вдвойне свежей после страшной духоты, царившей в общежитии.

До магазина было десять минут ходьбы. Артём судорожно вспоминал, что из продуктов нужно купить. На кухне у Ани он не нашел почти ничего: холодильник был пустой, а в тумбочке у плиты обнаружились лишь полпачки риса и пакет макарон. «Память дырявая, надо было список составить, как это все нормальные люди делают» – сообразил Артём, но было уже поздно, Аня явно легла вздремнуть, а будить ее нельзя было ни при каких обстоятельствах. Тем более нужно было торопиться, чтобы вернуться раньше отца Ани, чтобы ему не пришлось снова терзать звонок и колотить в дверь.

Артём набрал довольно много продуктов – во всяком случае, так ему показалось на основании того, что корзина была полной до верха. Он с трудом запихал все покупки в рюкзак. Нести его стало тяжело, лямки врезались в плечи, что-то упиралось в спину, заставляя немного наклоняться вперед при ходьбе.

Пройдя мимо железнодорожного моста, Артём встал у пешеходного перехода. Машины с гулом мчались мимо, некоторые из них обдавали зловонными выхлопами. Загорелся зеленый – и когда Артём уже шагнул на переход, на него выскочил небольшой грузовик, заставив Артёма отскочить назад. Грузовик даже не убавил газу, а наоборот, прибавил скорость и через пару секунд скрылся из виду, свернув на следующем перекрестке.

«Что это? Почему?» – Артём опешил настолько, что не мог сообразить, куда и как он собирался идти, на какой сигнал светофора. Он испугался того, что может попасть под машину точно так же, как и мама Ани, и тогда Аня останется совсем одна. Что тогда будет? Сможет ли она жить так, как жила раньше, улыбаться, гулять, думать о чем-то хорошем и светлом?

– Эй, парень, не спи! – крикнули из одной из остановившихся машин, – Ты там живой? Давай, переходи, видишь, зеленый уже мигает.

Артём кивнул в ответ, перебежал дорогу, но еще долго стоял на противоположной стороне, пытаясь осмыслить то, что произошло. «Вот она, самба белого мотылька – подытожил он и стал дышать часто и глубоко, чтобы успокоиться. – Вот меня как мотылька и не прихлопнули чуть». Зачем-то Артём стал отряхивать куртку, хотя на ней ничего не было – ни пыли, ни грязи, ни прилипшей желтой листвы.

Через полчаса он уже открывал дверь квартиры – крадучись, как можно тише, чтобы не разбудить Аню. Со стороны могло показаться, что это кто-то незнакомый, посторонний подбирает ключи к квартире. Посмотри в этот момент в глазок кто-то из соседей по лестничной клетке – и неприятностей было бы не избежать. Но к счастью, Артём довольно быстро открыл дверь и зашел внутрь.

Аня была у себя в комнате. Артём не решился открыть дверь и заглянуть туда. Он, скинув в прихожей обувь, на цыпочках прошагал на кухню и с трудом снял с плеч рюкзак. Сложив часть продуктов в холодильник, другую часть он начал складывать в тумбочку, и в тот момент, когда осталось только пристроить куда-то большой пакет с картофелем, Артёма осенило, что он не купил растительное масло, что жареной картошки ему приготовить не удастся.

– Вот идиот – сказал он вслух и ударил себя ладонью по лбу, и трудно было сказать, что прозвучало громче – голос или звонкий шлепок.

Артём сел на пол и обхватил голову руками.

– Разве можно быть таким идиотом? – спрашивал он у себя и сам же отвечал. – Можно, и я тому наглядный пример.

– Ты о чем? – Аня подошла сзади и обняла Артёма за плечи, от чего он немного подпрыгнул.

Все это выглядело совершенно нелепо.

– Я масло забыл, а его нет, в тумбочке пусто.

Аня села рядом на пол. Она видела, что Артём очень сильно переживает и совершенно не похож на того романтика-тихоню, заблудившегося где-то в своих мыслях, с которым ей было так хорошо последние месяцы.

– Тёма, масло над плитой, в верхнем шкафчике. Не переживай, – Аня прижалась к нему. – Хотя бы ты не переживай, так нельзя. Понимаешь, нельзя. Мне нужно твое спокойствие, оно не дает мне отчаяться. Тём, слышишь ты меня или нет?

Он молчал. Пол на кухне был холодный, плиточный. Но это не имело ни малейшего отношения к тому, что Артём слегка дрожал. Причина была в другом, и как раз об этом Артём предпочел бы умолчать.

– Я приготовлю поесть – наконец сказал он.

– Тёма, что с тобой случилось? Не скрывай от меня ничего, пожалуйста.

Аня встала и потянула Артёма за плечи. Он повиновался и тоже встал. Ему не хотелось смотреть ей в глаза – казалось, секунда или две, и она все в них прочтет. И расстроится, и будет задавать вопросы, убиваться, умолять быть внимательным и беречь себя.

– Нет, Тём, так не пойдет! С тобой явно что-то случилось, и я хочу знать, что именно. И вообще тебе надо сейчас же успокоиться. А ну-ка, посмотри на меня.

Она легко прикоснулась к подбородку Артёма, он невольно поднял глаза.

– Нет, Тёма, так дело не пойдет.

– Не переживай за меня, слышишь? – тихо сказал Артём.

– Поздно, Тёма, поздно.

Аня металась по кухне и судорожно что-то вспоминала. Закончилось это тем, что она шмыгнула носом, подошла к серванту, достала небольшой бокал и поставила его на стол.

– Садись! – скомандовала она и пододвинула стул.

Глупо себя чувствуя, Артём, тем не менее, сел за стол. Аня подошла к окну и достала из-за цветочного горшка бутылку бренди, ту самую, к которой приложилась накануне. Налив немного в бокал, она присела рядом.

– Пей! – Аня смотрела в упор.

Артём повиновался, выпив все залпом. Почти сразу дрожь ушла, в горле стало горячо, во рту слегка горьковато и тоже горячо. Ощущалось, как тепло проникает во все даже самые затерянные участки тела, как кровь начинает бежать быстрее.

– А теперь рассказывай! – Аня приготовилась слушать.

Ей на самом деле было интересно, что случилось с Артёмом, но больше ей хотелось просто поговорить, чем что-то выяснять. Артём же наверняка рассказал бы обо всем, но немного позже, тогда, когда это не усугубило бы и без того трагичную ситуацию.

Артёма спас звонок в дверь. Аня помчалась открывать. Евгений говорил что-то о больнице, об аварии, о работе.

– Да вы здесь выпиваете! – он вошел на кухню и развел руками. – А вообще-то правильно. Анечка, найди и мне стаканчик, я, пожалуй, тоже выпью. Никогда не думал, что с кем-то из нас случится что-то подобное.

Аня достала еще один бокал, поставила на стол и налила до самых краев. Не моргнув глазом, Евгений опустошил его и жестом попросил налить еще.

– Я все устроил, кажется, – произнес он уставшим и слегка осипшим голосом, – Крепись, Аня. И ты, Артём. Похороны завтра.

Аня всхлипнула. Артём вскочил со стула и подхватил ее, иначе она бы упала.

– Так, быстро, пей! – Евгений поднес к ее губам бутылку, в которой бренди оставалось совсем немного, на самом дне. – Ну-ка, раз и сделала глоток! Давай!

Отец Ани с размаху забросил пустую бутылку прямо в мусорное ведро, стоявшее в углу. В нем что-то зазвенело, очевидно, какая-то консервная банка.

– Артём, я надеюсь, ты завтра сможешь быть с нами, – Евгений вымыл руки и вытирал их бумажным полотенцем. – Конечно, я не могу настаивать, похороны – это всегда тяжело, но все же…

– Я иду – спокойно ответил Артём и добавил. – С Аней.

– А родственники, поминки? – Аня схватилась за голову, – Я же ничего не предусмотрела, ничего не сделала! Мамочка, мамочка, прости меня, прости меня, пожалуйста!

Она плакала так, как будто только что узнала о том, что мама погибла, о том, что ее больше нет и никогда не будет рядом. Так, как будто не было тех людей, кто готов был сделать для нее все и даже больше.

– Успокойся, Аня, постарайся успокоиться, – Евгений стал растирать ей руки. – Я был на работе мамы, то есть Наташи. Прости. Говорил с ее коллегами. Поминки будут в кафе, а в два часа дня прощание в крематории. Ань, пойми, самое лучшее, что мы можем сделать сейчас для мамы – это держаться, держаться вместе.