— Не вполне, но для его завершения уже нет необходимости в вашем присутствии. Поэтому, если вы решите уйти, я мог бы послать за каретой.

— Не нужно. — Джиллиан расположилась в кресле в томной и соблазнительной позе. — Я предпочла бы остаться здесь.

— Вот как?

— Да, именно так. — Она рассмеялась гортанным, воркующим смехом, и Ричард ощутил стеснение в груди. — Вы говорите, что уже не нуждаетесь во мне, чтобы закончить портрет?

— Нет.

Впрочем, раз уж она здесь, он мог бы продолжить работу. Ричард взялся за кисть. Долго ли она намерена пробыть у него? Насколько он знал, она всегда оставляла Уилкинса внизу у лестницы дожидаться ее. Где же он нынче вечером?

— Мсье, раз первый портрет почти закончен, так, может, вы бы приняли заказ на другой?

— На другой? — Ричард нахмурился. — Разве одного не достаточно?

— Мне пришло в голову, как хорошо было бы получить другой, в ином стиле. Нечто уникальное.

— Все мои работы уникальны, — пробурчал он.

Ей мало его удивлять, она еще собирается критиковать!

— Я полагаю, это должно быть что-то в классическом стиле.

— Классическом?

Что может быть более классическим, чем изображение женщины в греческом одеянии, полулежащей в кресле?

— Да, в стиле скульптуры. Греческой скульптуры. Это было бы прекрасно! Нечто, достойное украсить, ну, не знаю, предположим, храм.

— Храм? — переспросил он, вознося безмолвные молитвы в надежде, что пейзаж, начатый им после возвращения из имения Эффингтонов и поставленный им у дальней стены, Джиллиан в темноте не разглядела.

Она спустила ноги с кресла и встала, движения ее были грациозными и соблазнительными.

— Это платье как нельзя лучше подходит для такой картины. — Джиллиан подняла руки над головой и стала медленно поворачиваться. Свет свечи играл в ниспадающих складках ткани, подчеркивая каждый изгиб ее тела. — Вы так не считаете, мсье?

Ричард с трудом сглотнул.

— Считаю, но ведь я уже написал вас в этом платье.

— Ах, правда! — Она восхитительно надула губки и скрестила руки на груди — от этого движения прелестные выпуклости над вырезом платья округлились сильнее. — Тогда ничего не поделаешь.

— Видимо, так, — пробормотал он, любуясь отблесками света на ее матово-белой коже.

— Что же нам придумать вместо этого? — сказала Джиллиан, прижав пальчик к нижней губе.

— Не знаю.

Ричард отлично знал, что хотел бы сделать, но это не имело отношения к живописи.

— Мне так хотелось чего-нибудь в классической традиции.

— В классической традиции… — почти машинально повторил он, не сводя глаз с пальчика, прижатого к нижней губе.

— Возможно, даже смелого.

— Смелого?

Ах, эти манящие милые губки!

— Да, может быть, даже не в строго греческом стиле, а больше в манере великих итальянских мастеров. — Ее жесты были такими неторопливыми, словно она двигалась во сне. Или это ему снится сон? Руки Джиллиан коснулись золотого шнура, обвивающего ее талию. — Боттичелли. — Она развязала шнур. — Или Тициан.

— Тициан, — эхом повторил Ричард, завороженный блеском золотой змейки у ее ног.

— Нет, определенно Боттичелли. Нечто вроде «Рождения Венеры»[14].

— Мадам, но ведь Венера…

Платье упало к ногам Джиллиан, накрыв золотую змейку. Глаза Ричарда скользнули снизу вверх по ногам Джиллиан, по изгибам бедер и спины. Тело ее казалось таким теплым и золотистым… Она развязала ленту в волосах, и поток светлых шелковистых кудрей упал ей на спину.

Джиллиан посмотрела на Ричарда через плечо. Он отлично знал, что его нельзя увидеть, и тем не менее ему казалось, что она смотрит ему прямо в глаза.

— Так что Венера?..

— Мадам, вы потеряли платье, — даже не проговорил, а хрипло прокаркал Ричард.

— Ничего подобного, мсье. — Джиллиан наклонилась, подняла платье и присоединила его к плащу на стуле. — Я отлично знаю, где оно находится.

— А знаете ли вы так же хорошо, что делаете?

Он мог только надеяться на это, так как представления не имел, что она затевает.

— Полагаю, что да. Видите ли, мсье… Этьен.

Этьен? С чего это она начала называть его по имени?

— После нашей прошлой встречи я много думала о своем положении. — Она подошла к канделябру. Мерцающий свет обвел ее тело сияющим контуром. Джиллиан наклонилась и задула свечу. — И в особенности о ваших словах.

— О моих словах?

Господи, почему у него вдруг пересохло во рту?

— Да. Обо всем, что вы говорили.

Она задула вторую свечу.

— Обо всем?

Почему у него такой слабый голос?

— Ну да. О том, что я чувствовала, когда вы меня поцеловали. — Погасла еще одна свеча. — И о вашей так называемой проверке. — Она бросила взгляд в его сторону. — Это было нечестно.

Она задула следующую свечу.

— Нечестно? — Сердце гулко забилось у Ричарда в груди.

— Вот именно. Я не ожидала этого. И не была готова.

Она снова глянула в его сторону и лизнула сначала большой, а потом указательный палец.

— Не готовы? — чувствуя, что почти не в силах дышать, переспросил Ричард.

— Нет. Но теперь, мсье… — Она сжала фитиль последней свечки двумя пальцами, и послышалось слабое шипение. Каждый мускул в теле Ричарда напрягся. — Теперь я готова.

— Готовы?

А он?

— Испытайте меня, Этьен, — почти промурлыкала она — темный силуэт в дальнем конце комнаты.

— Чего вы хотите от меня, мадам?

В полном противоречии с этими словами он двинулся к ней — ноги будто сами несли его.

— Чего? — Она засмеялась тем же гортанным, воркующим смехом, который он впервые услышал от нее сегодня. Дрожь желания пробежала у него по спине. — Того, чего хочет любая женщина от Этьена Луи Туссена, мастера живописи и необыкновенного любовника.

— Мадам, я…

Ричард находился уже совсем рядом с Джиллиан, на расстоянии шага, не больше. Надо это прекратить. Сейчас, пока еще не поздно!

— Да?

Она приблизилась к нему, положила руки на грудь и легонько провела пальцами по рубашке. Задохнувшись, он крепко схватил ее за руки.

— Зачем?

— Зачем? — Она прижалась к нему обнаженным телом, жар которого Ричард ощущал даже сквозь одежду. Джиллиан наклонилась и коснулась языком ямочки на его шее. — Я раньше думала, что не смогу стать женой человека, которого не люблю. — Голос у нее был низким и проникновенным. Она высвободила руки и обняла его за шею. — Я также думала, что не смогу позволить близость с мужчиной, которого не люблю.

— А теперь?

— Теперь? — Джиллиан взъерошила ему волосы и сказала, почти прижавшись губами к его губам: — А теперь посмотрим.

— Я… мы должны поговорить.

— Поговорить?

Джиллиан провела руками по его плечам, по спине, потом запустила руки ему под рубашку. Ричард рывком стащил рубашку через голову, отшвырнул ее в сторону, и в ту же секунду Джиллиан снова была в его объятиях.

— Это необходимо… — Он запнулся — ему трудно было составить осмысленную фразу. — Я должен вам рассказать…

— О ваших тайнах, Этьен?

Руки ее, быстрые, неугомонные, ласкали его, спускаясь все ниже и ниже.

И Ричард понял, что уже поздно. Он уже не заботился о том, Туссена она хотела или Ричарда. Любит она графа или художника. Она была в его сердце, в его душе. Он отчаянно хотел ее, и понятия о том, что правильно и что неправильно, исчезли, ушли в сторону, как и мысли о честности и обмане. Он любил и хотел ее, и не имело значения, кого хочет она, кого любит.

Он и Туссен были одним целым. Ничего не существовало сейчас, кроме единственной женщины и единственного мужчины, которые любили друг друга. И оставшийся ясным крохотный уголок сознания подсказывал Ричарду, что одно только это и будет иметь смысл в дальнейшем.


Они лежали рядом, удовлетворенные и безмятежные, — Ричард даже не подозревал, что может испытывать подобное блаженство после физической любви. Сейчас, вероятно, самый благоприятный момент для того, чтобы поведать Джиллиан все, хотя настоятельная необходимость сделать это исчезла. Джиллиан лежала возле него, расслабленная и умиротворенная, вполне, наверное, способная воспринять правду. А сам Ричард ощущал поразительное по силе чувство покоя и непонятно на чем основанную уверенность, что между ними уже нет никаких преград.

Джиллиан вздохнула, повернулась к нему и крепко поцеловала.

— До сих пор я никогда не соблазняла мужчин.

— Трудно этому поверить, — отозвался он с благодушной иронией, к счастью, вовремя вспомнив об акценте. — У вас недурно получается, — Благодарю за комплимент. — Судя по голосу, она улыбалась.

Потом она села, нашарила туфли, надела их и встала. Ричард смутно видел, что она ощупью ищет стул. Нашла, натянула платье, накинула плащ.

— Вы меня покидаете? Уже?

Ричард надеялся, что она пробудет у него до рассвета и увидит его лицо при свете утреннего солнца. Тогда сама собой отпадет необходимость в каких-либо объяснениях. Он всегда более преуспевал в защите, нежели в нападении.

— Да, пора, моя карета ждет.

— Разве вы не говорили, что отпустили экипаж?

— Неужели? О чем я только думала?

— Мадам, — проговорил он медленно.

— Мсье, я провела восхитительный вечер. Весьма признательна вам за участие в нем, — сказала она сердечно и вежливо, как будто благодарила его за прогулку в парке, не более.

Джиллиан подошла к двери и, отворив ее, остановилась. При слабом свете темный силуэт ее четко обозначился в дверном проеме.

— О, мне было бы неприятно, если бы вам пришлось провести остаток ночи, теряясь в догадках, поэтому я считаю, что должна все сказать вам прежде, чем уйду.

— Сказать — что?

— На ваш последний вопрос, мсье, я отвечаю «нет».

И захлопнула за собой дверь.

— Какой вопрос? — забормотал он, глядя ей вслед.