Ольга Резниченко - Спиною к будущему

Слежу за ним пристальным взглядом. Выжидаю.

Еще минута тугих рассуждений — и обернулся. Взор в лицо, но не касаясь глаз.

— Нам надо поговорить.

— Да неужели? — саркастически сплевываю.

— Да.

Шаг ближе. Взгляды сцепились.

Тяжелый, мерный, немой бой — и отступает. Отворачивается.

— А у больницы поговорить нельзя было?

— Нам бы мешали, — тихо, странным голосом отвечает.

Чую неладное. Жуткие, пугающие перемены в его отношении ко мне.

Внезапно разворот — и присел на корточки. Руки упер в колени, взгляд потупил в пол.

Немного мнусь в сомнениях, но, проигрывая положению, поддаюсь. Осторожно опускаюсь вниз и сажусь прямиком на какие-то пыльные, местами, даже, вроде, притрушенные побелкой, доски.

Взгляд на своего ката, судью… и выжидаю. Выжидаю вердикт и то, что меня ждет по окончанию этого безумия.

Короткий взгляд на меня, движение. Решается на слова:

— Я уже ничего от тебя не жду. Ты все время меня доводишь до грани: всучиваешь надежду, и, едва я открываю тебе сердце, — как тут же бьешь в него ножом и пинаешь от себя прочь, — обомлела я от прозрения, какого он обо мне мнения (и это я-то?!!). — Ты — не ангел, ты — демон. Самый что ни есть чертов демон. Знаешь, — вдруг взгляд куда-то в сторону. — Что бы, когда бы не происходило с тобой… Даже, если, наверно дуло в рот тебе засунуть — ты не заплачешь. Никогда…. это жутко. Никогда не видел слез на твоих глазах.

Взгляды наши сцепились

(невольно дрожу, чувствуя, как пробирается сквозь темень моей души до самого сокровенного).

— Понимаешь? Даже иконы плачут, но не ты…

Молчу. Пристыжено опускаю взгляд.

— Иногда я даже боюсь тебя, — продолжает. — И нет, не того, что снова ужалишь или плюнешь в морду, в душу. Нет. Иногда, мне кажется, будто ты — бездна. Черная дыра. Даже если проглотишь меня — не заметишь. Ничего не заметишь. Выстрелишь в грудь — и не дрогнешь. И ты даже не больная, нет. И не искалеченная судьбой, как ты думаешь, — глаза в глаза. — Ты — мертвая… МЕРТВАЯ.

(шум дождя, барабанной дробью по крыше)

Проигрываю зрительный бой. И снова опускаю очи.

— Даже когда больной ублюдок душил тебя в больнице. Пытался т***нуть и задушить — на твоем лице… кроме обычного замешательства… не было ничего: равнодушие в своей сути.

Вика… — невольно вздрогнула я, услышав свое (настоящее) имя… Поежилась. — Посмотри мне в глаза. — Подчиняюсь. — Ты — Мертвая?

Косой дождь усиливается и нагло врывается сквозь оконные проемы (без стекол и рам).

Капли жестокой иронией стекают по моему лицу, рисуя на камне фронтолизы слез.

Вдох. Глаза в глаза.

— Но не когда ты рядом.

Тяжело сглотнул слюну.

— Тогда что ты со мной творишь?

Невольно закачала головой. Отворачиваюсь.

Это я-то?

Хотя…

Правду? Он… хочет правду?

Решаюсь на самое невероятное, на что, казалось бы, способна в этой жизни.

Глаза в глаза, и истина на ладони:

— Ты мне очень… дорог. Как никто и никогда… И даже не смотря на то, что ты для меня всегда был, в первую очередь, — бандитом, врагом… я проиграла бой. Давно проиграла. Мертвая, говоришь? Мертвая…? Наверно, — тяжелый вздох, продолжаю, — ты правильно подметил. А я все не могла разгадать свою апатию и жестокость.

А оно…

Мертвая… — короткий взгляд на него, а затем округ. — Но ты каким-то чудом оживил меня. Не знаю, видимо… не я тебя тогда спасла здесь, пару лет назад, а… ты меня, явившись в мою жизнь.

И всё было бы хорошо. Просто… идеально.

Но…

Ты принял другое решение.

Да, я хотела уехать. Но куда я от тебя? Куда? Если… оживаю только рядом с тобой?

Не громогласное тому слово — любовь. Или… зависимость.

Просто… просто, ты мне нужен, нужен как воздух. Нужен… был, пока не проявил свою слабость. И гнусность. Я бы просто съездила в Питер, как мы с батей когда-то мечтали, проветрила мозги, и вернулась, но нет — мой хозяин решил иначе. Вот только я — ничья. Давно ничья, и никому не могу принадлежать. И дело не в гордости или чести. Дело в том… как ты верно подметил, что… мертвая. В том доме погибла и я, а то… что тело осталось жить — глупая ошибка судьбы. Пустая… надежда.

Ты думаешь, заарканив меня, посадив в клетку, — проявил силу? Это — трусость и слабость. Ты был сильным, ты был примером для меня, ИДОЛОМ моим, а потом всё рухнуло:… ты испугался, причем не чего-то невероятного, что можно было бы принять, понять, а элементарного моего права… выбора, — болезненно рассмеялась. — Ты испугался лишиться давно уже сломанной, потрепанной игрушки, вредной привычки. Испугался одиночества. Но мы и так все… в сути своей одиноки, даже если просыпаемся в кровати с кем-то другим…

Ты — слабак. А значит, я не могу больше восхищаться и дорожить тобой. Ты меня потерял… из-за своей… смешной,

ребяческой трусости.

Внезапно дрогнул, невольно меня спугнув. Молча, ни роняя ни звука, достал из кармана пакет и протянул мне. Сквозь быстро образовавшиеся капли дождя на целлофане сложно различить буквы. Хмурюсь, пытаясь разгадать представленное. Бросает на колени.

Невольно поддаюсь интересу, раскрываю и быстро перебираю пальцами, скользя взглядом. Захлопнуть, замотать все обратно — и замереть в жутком прозрении.

— Сам это знаю. Потому и привез тебя сюда, где все началось, что бы уже со всем покончить. Поставить гребанную ЖИРНУЮ ТОЧКУ. Я тоже так больше жить не могу. И не хочу… Езжай… куда ты там хотела. Паспорт. Билет на послезавтра. Дело замяли, а, вернее, уже полностью переключили свое внимание на настоящих подозреваемых. Больше никто не потревожит. Там кредитка: пароль — твой год рождения. Это — за моральный ущерб. Сними все деньги и переложи на свою, чтобы… я тебя не мог отследить по ней. Это так — чтобы не переживала зазря.

Прощай.

И удали мой номер. А я — …, - тяжело сглотнул, — удалю твой.

Дернулся к рукам, раскрыл наручники, спрятал трофей в карман.

Резвые шаги на выход, не оборачиваясь.

Чувствую, как по моим щекам, вторя холодному дождю, побежали горячие, жгучие слезы…

* * *

Несмело выйти, выбраться наружу, на улицу. Авто по-прежнему на лужайке, около колодца. Подошла ближе — внутри пусто. Ключи в замке зажигания.

Осмотреться по сторонам, покрутиться — нет его нигде.

Зарычала, завопила на всю глотку. Рухнула на землю, схватившись руками за голову. Ору, визжу, сумасбродно качаясь взад-вперед — да только… легче не становится. Обмерла, не дыша, еще раз пропуская через себя осознание того… что его больше нет в моей жизни. Прижалась спиной к колесу.

Лицо в ладони.

Больные рыдания, в очередной раз разорвав тишину, лихорадочно содрогая грудь. Мысли, чувства — всё вперемешку, целиком окутывая меня и погружая… в обреченность и беспросветное полное одиночество.

* * *

Не смогла исполнить просьбу… и удалить его номер телефона. Не смогла… полностью и сразу вычеркнуть из своей жизни, как это он решил сделать со мной. И пусть не звонила… заветная надпись среди списка контактов грела, словно самый нежный огонь, на который способна наша вселенная.

Хотя… не исключено, что он не изменил его, от греха подальше. От беды, которой я стала для него. Сплошным разочарованием.

Сказано, мертвая… и чего полезла в душу… к живому, тленом окутывая всё его бытие?

* * *

Уехала в Питер.

До этого — недели сомнений в желаниях. Потом добровольный поход к следователю (что от меня шарахнулся, словно от самого жуткого чудовища, одно только, что креститься не стал) за подтверждением, что запрет на выезд с места моей регистрации (прописки) снят. Причем, открыт теперь не только Питер, а любая заграница (делай только визу).

Дело, и вправду, перенаправили по основному руслу, а все документы, связанные со мной (даже как свидетелем) уничтожены подчистую.

Этому же Колмыкину и оставила его, Клёмина, тачку — не противился, обещал… передать ключи.

Деньги с кредитки — взяла. Но лишь в той сумме, что мои родители (опекуны) потратились на адвоката для всей этой бесшабашной истории. Естественно, Котовы всячески сопротивлялись этому моему решению, поступку: и мои собственные не нужны, и тем более те, когда созналась, что это "от человека, который и заварил всю эту кашу" (без подробностей). Последнее, конечно, еще больше усугубило ситуацию и даже до чертиков напугало их, но, в конце концов, я все разрулила и успокоила бедных.

Доводы и настойчивость мои оказались куда успешные, нежели "взрослых". В итоге сошлись на том, что они не отвергают "мой подарок", а я взамен — клятвенно обещаю в подобное больше никогда не ввязываться.

Обещаю… конечно, обещаю, что я… сама себе враг? Однако, никто же еще не отменял форс-мажоры?… которые за мной, почему-то, ходят, словно одержимый маньяк, по пятам.

И снова пауза в моей печальной интернатуре. Отец повторно прикрывает тылы, найдя даже какого-то там знакомого в Ленинграде, и обещает организовать продолжение учебы и работы уже там.

А я и не против.

Самое страшное, сложное и болезненное… сидеть здесь, в этом чертовом котле возможностей и былых чувств, да ждать… каждый день, каждую минуту, что кто-то нахально откроет с ноги дверь и силой, едва не за волосы, утащит тебя в неизвестном направлении вершись вновь свой странный, но такой приятный суд. Что кто-то сломает решетку твоей собственной тюрьмы… и поменяет всё к чертовой матери. Спасет. Исправит…