Николас Спаркс - Спеши любить

– Не стоит благодарности.

– Ты уже здесь бывал?

– Несколько раз. Мои родители иногда ужинают здесь, когда отец приезжает из Вашингтона.

Джейми посмотрела в окно на лодку с зажженными огнями, которая как раз проплывала мимо. Девушка, кажется, пребывала в задумчивости.

– Здесь так красиво, – сказала она.

– И ты такая красивая, – добавил я.

Джейми покраснела.

– Шутишь?

– Нет. Вовсе нет.

В ожидании ужина мы держались за руки и разговаривали о том, что произошло за последние несколько месяцев. Джейми смеялась, вспоминая школьный бал, а я наконец сознался, почему пригласил именно ее. Джейми веселилась от души и шутила – судя по всему, она давно догадалась об истинной причине.

– В следующий раз ты снова меня пригласишь? – поддразнила она.

– Это уж точно.

Ужин был великолепен – мы оба заказали окуня и салат; когда официант убрал тарелки, заиграла музыка. У нас оставался еще час, поэтому я предложил Джейми руку.

Сначала мы были единственной парой на танцполе, и все наблюдали за нами. Наверное, окружающие поняли, что́ мы испытываем друг к другу, и вспомнили собственную юность. Я видел, как люди грустно улыбаются. В полумраке, под звуки медленной мелодии, я прижал Джейми к себе и закрыл глаза, размышляя о том, может ли жизнь быть еще прекраснее, и понимая, что нет.

Я любил ее – до сих пор не испытывал ничего удивительнее этого чувства.

После Нового года мы провели полторы недели вместе, развлекаясь, как это в те годы делали все влюбленные, хотя порой Джейми казалась утомленной и вялой. Мы ездили на Ньюз-Ривер, болтали, бросали камушки в воду и наблюдали за разбегавшимися кругами или ходили на пляж вблизи Форт-Мейкон. Хотя стояла зима и океан был цвета стали, нам обоим нравилось там гулять. Через час Джейми обычно просила отвезти ее домой; сидя в машине, мы держались за руки. Иногда она задремывала, а иногда, наоборот, болтала всю дорогу, так что мне с трудом удавалось вставить словечко.

Разумеется, проводить время с Джейми означало делать и те вещи, которые нравились ей. Хотя я не собирался целенаправленно изучать Библию (не хотелось выглядеть перед Джейми идиотом), мы еще дважды побывали в приюте, и с каждым разом я все более и более осваивался. Однажды, впрочем, нам пришлось уехать рано, потому что у Джейми начался легкий жар. Даже неопытному взгляду было заметно, что лицо у нее раскраснелось.

Мы снова целовались, хотя и не на каждом свидании, и я даже не думал о том, чтобы зайти дальше. В этом не ощущалось необходимости. В наших поцелуях было что-то нежное и трогательное – и мне вполне хватало. Чем дольше я общался с Джейми, тем сильнее убеждался, что окружающие, включая меня, всю жизнь ее недооценивали.

Джейми была не просто дочерью священника, которая читает Библию и помогает бедным. Она была семнадцатилетней девушкой с такими же, как у всех, надеждами и сомнениями. По крайней мере до самого последнего времени.

Я никогда не забуду тот день; Джейми была такой молчаливой, а я не мог избавиться от странного ощущения, будто она неотступно о чем-то думает.

Я провожал ее домой из закусочной Сесиль в предпоследний день каникул; дул резкий, пронизывающий ветер. С самого утра не прекращался норд-вест, и мы держались ближе друг к другу, чтобы не мерзнуть. Джейми шла под руку со мной; мы шагали медленно – медленнее, чем обычно. Судя по всему, ей снова нездоровилось. Она не хотела идти в кафе из-за скверной погоды, но я настоял – из-за друзей. Я решил, что настало время открыть им правду. Беда в том, что в закусочной «У Сесиль» никого не оказалось. Как и в большинстве прибрежных городков, зимой жизнь на пляже замирает.

Джейми молчала – я понял, что она собирается что-то мне сказать, но никак не ожидал, что разговор начнется именно таким образом.

– Наверное, я кажусь людям странной…

– Кому? – уточнил я, хотя прекрасно знал ответ.

– В школе, например.

– И вовсе нет, – соврал я, поцеловал ее в щеку и крепче прижал к себе. Джейми поморщилась – судя по всему, я невольно причинил ей боль. – С тобой все в порядке?

– Да, – ответила она и продолжала: – Можешь оказать мне услугу?

– Любую.

– Пообещай с этого дня говорить мне только правду. Всегда.

– Конечно, – ответил я.

Джейми вдруг остановилась и пристально взглянула на меня:

– Ты не солгал сейчас?

– Нет, – сказал я, пытаясь понять, куда она клонит. – Обещаю, что отныне и впредь буду говорить тебе только правду.

Мы пошли дальше. Я взглянул на руку Джейми и увидел большой синяк на кисти, чуть ниже безымянного пальца. Я понятия не имел, откуда он взялся; накануне его не было. Сначала я испугался, что случайно ушиб ее, но потом вспомнил, что даже не прикасался к этому месту.

– Люди считают меня странной? – повторила Джейми.

Мое дыхание паром повисало в воздухе.

– Да, – наконец ответил я. Было так больно это говорить.

– Почему?

Она заметно погрустнела. Я задумался и уклончиво ответил, стараясь не переступать опасной черты:

– По разным причинам…

– Нет, почему? Из-за отца? Или потому что я всем стараюсь помогать?

Мне не хотелось продолжать этот разговор.

– Наверное, – сказал я, ощущая легкую тошноту.

Джейми явно пала духом. Мы оба помолчали.

– Ты тоже думаешь, что я странная? – спросила она.

То, как она это сказала, поразило меня в самое сердце. Мы уже почти дошли до дома, когда я остановился, притянул Джейми к себе и поцеловал; она потупилась.

Я легонько приподнял ее голову за подбородок и заставил взглянуть на меня.

– Ты удивительный человек, Джейми. Ты красивая, добрая, деликатная… ты именно такая, каким бы я хотел быть и сам. Если людям это не нравится, если они считают тебя странной – это их проблемы.

В сероватом свете холодного зимнего дня я увидел, что нижняя губа у нее начинает дрожать. Со мной происходило то же самое; я вдруг ощутил, что сердце бешено колотится. Взглянул ей в глаза, улыбаясь и понимая, что больше не в силах таиться.

– Я люблю тебя, Джейми. Ты лучшее, что есть в моей жизни.

Я впервые сказал эти слова кому-то за пределами своей семьи. До сих пор мне казалось, что это будет очень трудно, но сейчас я как никогда был уверен в том, что говорю.

Как только я замолк, Джейми склонила голову и заплакала, прижимаясь ко мне. Я обнял ее, пытаясь понять, в чем дело. Она была худенькая; мне впервые пришло в голову, что она запросто помещается у меня в объятиях. За минувшие полторы недели Джейми похудела; я вспомнил, что в кафе она почти не притрагивалась к еде. Она плакала очень долго, и я не знал, что думать. Не знал, что она чувствует. И все-таки ни о чем не жалел. Правда есть правда – а я пообещал Джейми, что не стану ей лгать.

– Пожалуйста, не говори так, – попросила она. – Пожалуйста…

– Не могу, – ответил я, решив, что Джейми мне не поверила.

Она начала плакать еще безутешнее.

– Прости, – прошептала она сквозь слезы. – Прости меня…

У меня вдруг пересохло в горло.

– За что? – спросил я, окончательно растерявшись. – Ты расстроилась из-за того, что скажут мои друзья? Мне все равно, честное слово, все равно.

Я хватался за соломинку, смущенный и испуганный.

Джейми далеко не сразу успокоилась. Потом ласково поцеловала меня – поцелуй был легок, как дыхание, – и провела пальцами по щеке.

– Ты не можешь меня любить, Лэндон, – сказала она. Глаза у нее были красные и опухшие. – Мы можем быть друзьями, можем видеться… но любить меня нельзя.

– Почему? – хрипло спросил я.

– Потому что я очень больна, – негромко произнесла Джейми.

Все это было странно до невозможности; я никак не мог взять в толк, что она пытается сказать.

– Ну и что? Скоро ты поправишься…

Она грустно улыбнулась, и внезапно я понял. Не сводя глаз с моего лица, Джейми произнесла слова, от которых у меня замерло сердце:

– Лэндон, я умираю.

У Джейми была лейкемия; она узнала об этом летом.

Когда Джейми сказала мне, кровь отхлынула от моего лица, а в сознании пронеслась целая вереница кошмарных образов. Как будто в это краткое мгновение время внезапно остановилось; я понял все, что происходило между нами. Понял, почему Джейми хотела видеть меня в пьесе; понял, почему после спектакля Хегберт обнимал ее со слезами на глазах и называл своим ангелом; почему он в последнее время казался усталым и так волновался, когда я заглядывал в гости…

Вот почему Джейми хотела сделать Рождество в приюте особенным…

Вот почему она не планировала поступать в колледж…

Вот почему она подарила мне свою Библию…

Все обрело смысл и тут же его утратило.

У Джейми Салливан лейкемия.

Джейми, милая Джейми умирает.

Моя Джейми.

– Нет-нет, – шептал я. – Здесь какая-то ошибка…

Но ошибки не было; Джейми повторила это вновь, и мир для меня опустел. Голова начала кружиться; я крепко схватился за Джейми, чтобы не потерять равновесие. По улице в нашу сторону, согнувшись от ветра и придерживая шляпы, шли мужчина и женщина. Через дорогу перебежала собака и остановилась, чтобы обнюхать кусты. Сосед стоял на стремянке в своем дворе, снимая рождественские фонарики. Эти обыденные, повседневные сценки, которых я никогда прежде не замечал, вдруг привели меня в ярость. Я закрыл глаза, мечтая, чтобы все исчезло.

– Прости меня, – твердила Джейми. Это должен был сказать я. Но смятение не позволяло мне произнести ни слова.

В глубине души я понимал – ничего не изменится. Я обнял Джейми, не зная, что еще можно сделать; мои глаза наполнились слезами. Я отчаянно хотел стать для нее островком надежды, который был ей так нужен, и не мог.