– Инесса, да на тебе же лица нет. – Валерий Федорович приподнялся в кресле, сделав вид, что безумно рад видеть опоздавшую на два часа бестолковую партнершу.

Голубенко лишь приподнялся, но тут же опустился обратно, устраиваясь поудобнее. Наверное, он приготовил Инессе очередную петлю.

– Валерий Федорович, извини, задержалась, дела, – скороговоркой выпалила Инесса.

Во-первых, она на бегу перешла на панибратское «ты», чтобы Голубенко сразу усох и не высовывался с непотребными предложениями. Во-вторых, ей все-таки было немножко стыдно за то, что она опоздала. Потратила полезное время на обед с Аблашидзе, пытаясь изучить тонкости мужской души. В процессе изучения Инесса здорово проголодалась. Ей хотелось что-нибудь съесть, какой-нибудь трехслойный бутерброд с прожаренным бифштексом, проложенным листьями зеленого салата и ломтиками кроваво-красного помидора, с майонезом и кетчупом. Вкусно, но несъедобно и вредно для пищеварения. Инесса на мгновение задумалась: есть или не есть? В чем вопрос, разумеется, нужно обязательно перекусить. Лучше всего употребить на обед зажаренного быка в лице нахала Аблашидзе. Веткина знаком подозвала официанта.

– Горячий бутерброд, капучино, минералку. Валерий Федорович, что ты хотел мне сказать такого, что нельзя сказать по мобильному? Кругом пробки, заторы, трафики, – в ожидании «обеда» Инесса приступила к допросу с пристрастием.

Расторопный официант убежал, преисполненный желанием немедленно выполнить дамский заказ. Инесса и Голубенко остались одни, в тишине, никакие звуки до них не доносились. Закуток оставался закрытым для посторонних глаз и ушей. Удобное место выбрал Валерий Федорович – им было все видно, а их никто не видел. Они сидели под прикрытием огромных пальм. В «Астории» тоже развели сады. Флористика, видимо, незаметно переросла в модную манию.

– Инесса, у меня есть еще одно предложение, – партнер задумался, нахмурился, сдвинув брови в одну линию.

У Голубенко брови не такие густые, как у Аблашидзе, они у него гораздо уже и тоньше. Зато, когда Валерий Федорович сдвигает брови, получается ровная стрела. Инесса сгорала от нетерпения, что же еще такого инфернального выдумал Голубенко? Но она не стала опережать события. Каждый овощ должен созреть на грядке.

– Инесса, а почему ты не спрашиваешь меня, что я хочу тебе предложить? – лукаво усмехнулся Голубенко.

Веткина раздраженно передернула плечом, дескать, зачем, коли имеется предложение, может быть, появится спрос. Ни к чему тратить драгоценное время, лучше в небо посмотреть, хоть на миг отключиться от повседневной суеты.

– В общем, есть у меня такое дело, Инесса, – он замялся, заерзал в кресле, будто в мягком сиденье неожиданно вылез наружу шаловливый гвоздь. Голубенко немного помолчал. И вдруг заявил, нисколько не смущаясь: – Надо бы нам «бабки» подбить. Кому и сколько полагается.

– Что имеется в виду? Деньги еще не заработаны. Курочка в гнезде. – Инесса свела глаза к носу от ужаса. Слащев мгновенно начинал икать, заметив косые глаза у Веткиной. А Голубенко так ни разу и не икнул. Его на испуг не возьмешь. Придется перестраиваться.

– Ты прямо как бандит разговариваешь, Валерий Федорович, совсем приличия забыл, «бабки» на стол, кому и в какие руки пойдут, а мы их еще не видели. И в руках не держали. Может, ничего и не получится, а? – Она шутливо ткнула его в бок.

Инесса почему-то представила себя Никитой – под мышкой револьвер, в лифчике маузер, за поясом граната, чека за щекой. Что находится в трусиках – Инесса не успела придумать. Валерий Федорович уставился на Веткину прицельным взглядом и застыл, словно его заморозили в холодильнике. Не Голубенко – айсберг. Веткина даже испугалась: а если он растает? Ведь после Голубенко в «Астории» останется огромная лужа. И в ней будет плавать галстук и рубашка, брюки и ботинки...

– Инесса, – Голубенко наконец заговорил, – Инесса, ты хоть понимаешь, куда ты влезла?

– Нет, разумеется, не понимаю, – она наигранно рассмеялась, – и понимать не хочу. Нет во мне такого желания. Хочу заработать деньги. Небольшие такие. Они вовсе не криминальные. Что в этом плохого?

– Инесса, если Бобылев ненароком узнает, во что ты ввязалась, тебе придется очень несладко. Сергей такие вещи не прощает. Он с предателями разбирается по-своему, – Голубенко перешел на шепот.

В тишине раздавался свистящий и гремящий звук, отрывистый и в чем-то предостерегающий, он звенел в ушах Инессы колокольным перезвоном, казалось, шелестящий шепот бил в набат. Такой тихий и мерный, но тихих набатов не бывает. И Веткина ясно слышала набатный звон, предвещающий опасность. В уютном закутке стало вдруг жутко и холодно, как в погребе.

– А как разбирается с предателями Бобылев? – Она скривилась в принужденной улыбке, дескать, и не такое видывали в Питере.

– Бобылев таких людей убирает с дороги, – прошипел Голубенко.

– Убивает, что ли? Пристреливает непокорных и непослушных, ножом их режет, кресты на груди вырезает, звезды? – ехидно поинтересовалась Веткина.

Инесса никогда не слышала и нигде не читала, чтобы предприниматели лично убивали кого-либо. Они могут нанять какого-нибудь умельца. Ведь сноровка нужна в каждом деле. Без опыта легко испачкаться можно. Бобылев ничего не узнает. Если узнает, не поверит. А она ничего ему не скажет.

– Ты еще его не знаешь, – прищурился Голубенко и вновь превратился в лукавого и вероломного подельника. Инесса содрогнулась. Он хочет, чтобы они стали равными, встав на одну ступеньку. А Веткина хочет подняться выше. Ей хочется дотянуться туда, где уже стоит Сергей Бобылев. Таких, как Голубенко, туда не пускают.

– Валерий Федорович, ближе к делу, – сказала она. Официант уже несся по воздуху, паря на невидимых крыльях, с подносом в руках. – Мне кушать хочется.

– Инесса, ты все смеешься надо мной, – вконец обиделся коварный соблазнитель. – А я не стращаю. Я всего лишь предупреждаю тебя.

– Все понял, господин «какбычегоневышло», слушаюсь и подчиняюсь, смех отбрасываю в сторону, у нас с тобой дела серьезные. – Инесса ковырнула вилкой бутерброд, затем вцепилась в него руками.

Набатный звон исчез. В закутке было тепло и уютно. Но в погребе не бывает светло и тепло, там всегда холодно и страшно.

– Короче, Инесса, нам придется поделиться с Аблашидзе, он требует свою долю. – Голубенко приник к бутерброду Инессы, будто хотел откусить от него добрую половину.

Веткина брезгливо отодвинулась. Лучше не обедать в компании посторонних людей. Правильно Брюзгин делает. Обедать нужно в домашних условиях. Среди своих.

– Что скажешь? – Валерий Федорович жадно выпил минеральной воды.

Ему явно не хватало соли в организме. Инесса подвинула ему солонку. Голубенко покосился на нее, но ничего не сказал. Он ждал, когда она включится в разговор, но Инесса молча жевала, разглядывая ингредиенты бутерброда.

– Валерий Федорович, я не умею делить деньги, мне еще не приходилось ни разу, может, ты сам разделишь, а? – сказала она, положив остаток булки на тарелку. Есть расхотелось. И аппетит пропал. Инесса вздохнула. Голубенко всего боится, даже Бобылева, но его возбуждает азарт. Большие и чужие деньги волнуют его воображение. Валерий Федорович уснет вечным сном, если его чуткий нос не уловит где-нибудь поблизости дивный денежный аромат.

– Вот и ладушки, – обрадовался Голубенко. – Инесса, тогда я поеду, а? Ты же опоздала.

Он смотрел на Инессу с мольбой, ему не сиделось на месте. Голубенко спешил разделить будущие барыши, чтобы хватило всем участникам партнерской компании. Голубенко и Аблашидзе нашли себе хорошее дело, они будут делить деньги, а Инесса с малахольным Брюзгиным на пару будет обустраивать выставку. Валерий Федорович не стал ждать, пока партнер расправится с бутербродом. Он взмахнул рукой и улетел. Веткина осталась в баре одна. Она мрачно доела свой бифштекс в непринужденной обстановке и без посторонних глаз. Ей было грустно, а на душе кошки скреблись. В уютном и светлом уголке цивилизованной жизни ей было холодно, как в подполе.

С того дня Аблашидзе и Голубенко куда-то пропали. Они больше не звонили Инессе, не назначали ей встречи, не требовали у нее отчета. И не приглашали Веткину на обеды в дорогие рестораны. Оба пребывали в полной уверенности, что дело уже сделано. Александр Давидович и Валерий Федорович все рассчитали, они умно и профессионально обработали глупую девицу и, наехав на нее с двух сторон, больно протаранили нежную девичью оболочку. Если бы не удалось пробить броню одному, тут же подключился бы второй. Они вели перекрестный огонь. Судя по умолчанию, партнеры в полном согласии уже разделили будущие барыши. Инессе досталась черновая работа. Она должна собрать нужную сумму с участников выставки. Заявщики из дальних регионов умоляли Инессу предоставить им самые выгодные места в комплексе. Все участники мечтали расположиться как можно ближе к величественному Олимпу. Лучшие места находились в центре манежа, у подиума и у директорского офиса. Веткиной совали деньги, тайно и открыто, через подставных лиц и напрямую, в конвертах и просто свернутые трубочкой, стянутые аптечной резинкой и даже в целлофановых пакетах. Деньги сыпались на Веткину, как новогодняя мишура. Она никогда не держала в руках так много денежных ассигнаций. Деньги шелестели, как осенний дождь, так же хмуро и неприветливо. Деньги пахли, от них несло машинным маслом и людским вожделением. Тяжелый инфернальный запах заполнил укромный уголок в выставочном комплексе, где Инесса устроила небольшой потайной бункер, напоминавший своими размерами вместительный сейф. В сейфе не было окон, кондиционера, стола и стульев. Веткина обходилась подручными средствами. Низенький комодик служил ей письменным столом и одновременно хранилищем для денежных потоков. Вместо стульев Инессе пришлось использовать коробки из-под оргтехники. Повсюду в выставочном манеже велись работы, кругами и квадратами носились дизайнеры, художники, режиссеры и сценаристы, их бессмысленное брожение напоминало движение по спирали. И лишь рабочие в синих спецовках сохраняли бесстрастное выражение на лицах, но они тоже двигались по спирали, неизменно выводившей слепых исполнителей из хитрого лабиринта к двери Инессиного окопа. Отсюда она направляла их в горячие точки комплекса. Руки Веткиной напоминали ловкие щупальца опытного шулера. Она тасовала участников, как умела, перекладывая из колоды в колоду, перетаскивая из одной в другую, затем в третью, но уже с краплеными картами. Брюзгину досталась функция контролера. Павел вел строгий учет, записывал в отдельном кондуите фамилии участников, суммировал полученные баксы и евро, производил расчеты по переводу иностранной валюты на кровные рубли. Он неукоснительно следил за валютным курсом, подсчитывая проценты по часовым поясам. По совместительству Паша исполнял функции главного бухгалтера. Все денежные потоки проходили через недремлющее око внештатного счетовода. А Инесса тем временем мысленно выстраивала свои будущие позиции. Через неделю все встанет на свои места. Она забудет выставку и все связанные с ней неприятности, как страшный сон. Все будет хорошо. Она подъедет к «Планете» на шикарном автомобиле, выйдет из него разнаряженная в пух и прах, а в это время Бобылев подлетит на своем «Лексусе». И он увидит ее другими глазами и поймет, что он может навсегда потерять Инессу Веткину. А если он узнает о содеянном Инессой? Если узнает, наверное, сжалится. Да и какая девушка способна устоять перед соблазном? Ни одна не устоит. Под шумок Инесса решила провести ревизию комодика. Когда дело дойдет до дележа, ревизовать наличные будут уже другие лица, более опытные, с ловкими пальцами. Сначала Инесса позвонила в банк и выяснила, что за досрочное возвращение кредита с нее возьмут большой процент, явно превышающий ту сумму, которую начислили за долгосрочные выплаты. Таковы были условия договора. Инесса мысленно выругалась, а вслух согласилась на грабеж, совершенный в отношении неразумной девушки среди белого дня, в дикой, но прикрытой рамками цивилизованного договора форме. Не раздумывая о последствиях, Веткина экспроприировала часть денег из комодика. Вроде как на булавки. Брюзгин почему-то устранился от подсчетов, он быстро исчез, увидев Инессу у комодика. Он что-то забрюзжал, дескать, мне некогда, дела, увидимся потом, когда-нибудь. Инесса отложила Пашину долю подальше, задвинув ее в угол, чтобы она не перепуталась с остальными пачками.