— И с тех пор ты скрываешься?! — Эбби не сознавала, что говорит вслух, до тех пор пока Кейн не повернулся к ней вполоборота. Его взгляд был холоден и неподвижен.

Мороз пробежал у Эбби по коже.

— Как ты думаешь, Кейн, кто же убил Лорелею?

И почему?

Наступила напряженная тишина.

— Я не знаю, не имею представления, — наконец ответил Кейн. — Только много месяцев спустя я понял, что кто-то, мне неизвестный, убил Лорелею и подставил меня как убийцу, чтобы убрать с дороги нас обоих — возможно, для того, чтобы прибрать к рукам ранчо. День за днем я просыпался с мыслью о том, что где-то разгуливает убийца моей жены. Но я устал бороться с тем, чего я не видел, устал бороться с тем, чего не знал. Я был так озабочен тем, чтобы остаться в живых, что поначалу даже не позволял себе размышлять о том, кто же все-таки убил Лорелею. — У Кейна вырвался какой-то жалкий короткий смешок. — Полагаю, одно это говорит тебе о том, что я за человек.

Моя жена убита, а моя единственная забота состоит в том, где мне получше спрятаться!

Эбби поняла, что Кейн до сих пор терзается от чувства своей огромной вины и не перестал думать о ней.

— Тогда ты и встретился с Сэмом-Удавкой? — прошептала Эбби.

Кейн кивнул.

— Я был совсем на мели, когда связался с Сэмом и его бандой. Сэм умел чертовски хорошо ускользать от преследования. А в то время единственное, что имело для меня значение, было остаться в живых.

Кейн казался очень хладнокровным, очень сдержанным, тогда как у Эбби сердце обливалось кровью из-за всего того, что ему довелось пережить.

Она поднялась и встала рядом с ним, ощущая непреодолимую потребность прикоснуться к нему и не осмеливаясь это сделать.

— Когда ты перестанешь казнить себя за то, в чем ты не виноват? — тихо спросила она.

Кейн пристально смотрел на переплетавшиеся ветви дерева за окном. Его губы горько скривились.

— У меня даже не хватило мужества попытаться сопротивляться. Ты была права, Эбби. Я скрывался…

Я до сих пор скрываюсь.

— Ты просто потерял надежду выжить, — сказала Эбби. Собрав все свое мужество, она встала рядом с Кейном и слегка коснулась пальцами его груди.

Голос Кейна звучал мрачно:

— Я изменился. Одному Богу известно, что я никогда не был святым, но… все эти годы скрываясь от закона… Господи, Эбби, я совершал такое, о чем никогда не смог бы тебе рассказать, такое, о чем я никогда не смог бы рассказать никому. Умри я сегодня, я бы попал прямиком в ад без всякой надежды на искупление грехов. Неужели это тебя не пугает?

Она покачала головой. Ее взгляд был прикован к нему.

— Меня пугает только мысль о том, что я тебя никогда больше не увижу, что я лишусь тебя.

Кейн в изумлении посмотрел на Эбби, на ее тонкую руку, так доверчиво прижатую к его груди. Где же то резкое осуждение, омерзение и отвращение, которые, как он был уверен, он прочтет в ее глазах? Как ни удивительно, но в них мерцала надежда… Господи!

Как же она ему доверяет! Как же она в него верит!

Он этого не заслуживает. Он не заслуживает Эбби.

Мысли, которые он сознательно отгонял, ожили вновь. Кейн медленно поднял руку и прикоснулся к спине Эбби, борясь с желанием опустить руку ниже изгиба ее ягодиц. Он ясно вспомнил, что он ощущал тогда. Совершенно потеряв голову, он опустил ладони на эти нежные округлости и в порыве бешеной страсти полностью овладел Эбби… Боже правый, как же ему хочется повторить это, хоть раз еще испытать райское наслаждение. Всего лишь один раз…

— Ты не должна говорить ничего подобного, — строго сказал Кейн. — Мне вообще не следует даже находиться здесь с тобой. Что сказали бы Дороти и Лукас, увидев нас здесь вдвоем?

Но Эбби было не до Лукаса и Дороти. Она чуть не упала сейчас от одного лишь воспоминания о том ужасном мгновении, когда Кейн был ранен и она испугалась, что он мертв. Эбби отчетливо представила себе ту опустошающую боль, которая охватила ее в тот момент. И эти несколько последних дней, понимая, как страдает Кейн, она сама испытывала страдания.

Она старалась не думать об истинной причине своих переживаний, обманывая саму себя, объясняя свою привязанность к Кейну тем, что им довелось пережить вместе столько испытаний.

Но в ту ночь, когда она отдалась Кейну, она лишилась и частицы своей души, которая всегда будет принадлежать ему… и только ему одному. Теперь у нее нет никаких сомнений — они просто исчезли. Она больше не может обманывать саму себя.

Она его любит. Для нее не имеет значения, кто такой Кейн или кем он когда-то был. Она его любит.

— Я давным-давно слышала, как хлопнула входная дверь. Дороти и Лукас пошли к себе домой, — прозвучал в тишине комнаты ее напряженный шепот, — они не вернутся до утра.

Ее другая рука потянулась вверх, чтобы присоединиться к первой. Кончиками пальцев она ощущала биение сердца Кейна.

— Ты не понимаешь, что делаешь, Эбби, — пробормотал Кейн.

— Да? А я думаю, что понимаю, — ответила она, слегка улыбаясь. Ее неуверенная улыбка исторгла стон из груди Кейна. Господи, если бы только все было проще!

Если бы только не золотились так ее волосы, а ее глаза не были бы своей голубизной похожи на летнее небо и он сам не походил бы на загипнотизированного человека, жаждущего прикоснуться только к ней, почувствовать ее, насладиться близостью с ней. Он ненавидит себя за внезапный прилив желания, этот мучительный телесный голод. Ему невыносимо сознавать, что только эта женщина может утолить жажду, мучающую его. Пусть бы на месте Эбби оказалась любая другая женщина! Но ему нужна только Эбби. Только она.

Кейн стоял опустив руки, изо всех сил стараясь не прикасаться к ней.

— Я тебя правильно понимаю? — тихо спросил он.

В ответ Эбби стала неумело возиться с пуговицами его рубашки. Расстегнулась одна, затем другая и еще одна.

— Ты оставался со мной, когда я страдала, Кейн.

Ты держал меня в своих объятиях и старался заставить меня забыть… Теперь моя очередь сделать то же самое для тебя.

Наконец расстегнулась последняя пуговица. Эбби прижалась щекой к широкой, заросшей волосами груди.

— Кейн, — прошептала она. Раскрыв свои теплые мягкие губы, она прикоснулась ими к его телу. От ее прерывистого дыхания зашевелились волоски вокруг плоского коричневого ободка его соска. Потом Эбби стала горячо целовать его твердую ключицу, ямку на шее, его крепко сжатые губы…

«Проклятие! — беспомощно подумал Кейн. — Проклятие!»

Он зажмурил глаза.

— Господи, Эбби, что ты со мной делаешь? — чуть ли не крикнул он, прижал ее к себе и, обхватив руками затылок, властно приподнял и приблизил ее лицо к своему. Поцелуй, которым они обменялись, был жадный, неистовый, горячий и в то же время нежный. Ее губы поначалу стыдливо приоткрылись, затем робко подчинились его неукротимому порыву.

Кейн неохотно оторвался от губ Эбби, потом прижался лбом к ее лбу, его дыхание было прерывистым и затрудненным.

— Мне хочется заняться с тобой любовью, Эбби.

Я хочу, чтобы тебе было совсем хорошо, так, как это должно было быть в первый раз.

Приложив пальцы к его губам, Эбби заставила Кейна замолчать.

— Мне и было хорошо. Я никогда не думала, что смогу почувствовать то, что ты тогда заставил меня почувствовать.

Кейн снова поцеловал ее, но на этот раз его рука действовала гораздо более ловко и энергично, чем ее.

Эбби почувствовала, как ее захлестнула горячая волна, когда Кейн стянул с ее плеч блузку и дернул за ленту на горловине сорочки. Ее груди оказались в руках Кейна, соски уже затвердели и напряглись. Когда кончиками пальцев он обвел каждый сосок, они затвердели и затрепетали в его ладонях. Крик наслаждения вырвался из горла Эбби.

Ее юбка и панталоны отправились вслед за блузкой и упали у ее ног; туфли и чулки оказались там же.

Потом Кейн стал сбрасывать одежду с себя. Она успела мельком увидеть его великолепное бронзовое от загара обнаженное тело, прежде чем Кейн поднял ее на руки и понес к кровати.

Он очень медленно опустил ее на постель, его глаза, сверкавшие, подобно сполохам пламени, жадно пожирали ее тело. От одной лишь мысли, что вид ее обнаженного тела доставляет ему такое удовольствие, Эбби почувствовала несказанное наслаждение. Кейн притянул ее к себе, запечатлев на ее губах крепкий дурманящий поцелуй. В ответ Эбби еще сильнее обняла Кейна и прильнула к нему, ощущая давление его возбужденной плоти, прижатой к ее животу.

Они оба едва дышали, когда Кейн приподнял голову.

— Дотронься до меня, Эбби. Пожалуйста, дотронься до меня… — Он схватил ее за запястья и потянул ее руки вниз, к своей груди.

Эбби была несколько удивлена его настоятельной просьбой. Мысль о том, чтобы тщательно изучить его худое крепкое тело была заманчивой, но и немного пугала.

Эбби понимала, что опыт Кейна гораздо обширнее, чем то немногое, что она может ему предложить.

— Я… я хочу этого, — доверчиво проговорила она. — Я сделаю все, что ты мне скажешь, но… о, Кейн, я же понимаю, что ты был близок со… со многими другими женщинами. А я ничего не знаю… не умею. В любом случае я не могу идти с теми женщинами ни в какое сравнение.

Он перевернулся на спину, увлекая за собой Эбби и страстно глядя на нее пылающим взором.

— Никогда и никто не был равен тебе. Ни одна женщина никогда не была равна тебе, Эбби. Никогда.

— Даже Лорелея? — Этот вопрос сорвался с губ Эбби помимо ее воли.

Его глаза потемнели.

— Даже Лорелея. — Перебирая пальцами пряди ее волос, Кейн наклонил голову Эбби и приблизил ее рот к своему. Он поцеловал ее жарким, захватывающим дух поцелуем, который был красноречивее любых слов и придал ей немного смелости.

Эбби медленно провела кончиками пальцев по его твердым, как сталь, бицепсам, покрытым атласной кожей, затем ее пальцы скользнули по густым курчавым волосам на его груди, она испытывала трепет от прикосновения к этой гладкой, как плотный шелк, коже и старалась не задеть повязку на плече. Грудь Кейна стала быстро вздыматься и опускаться, и это придало Эбби еще больше смелости. Мускулы его живота напряглись, когда ее пальцы теперь уже храбро опустились еще ниже, прямо к самому интимному месту…