Ей хотелось увидеть его таким же, каким он был на портрете, — гордым и властным, с жесткими, проницательными глазами. Лючия каждый день заходила в ту комнату, чтобы взглянуть на портрет и сравнить изображение дона Карлоса с ним самим.

Почему? Зачем? Временами ей казалось, что в этом портрете заключен какой-то секрет, разгадав который она сможет познать сущность настоящего де Оланеты. Но картина на стене безмолвствовала, а живой дон Карлос продолжал бредить и невнятно произносить обрывки непонятных фраз.

Помнил ли он то, что с ним произошло в бою до того, как был ранен? Скорее всего больной рассудок возвращал его к тем событиям.

Одно знала Лючия совершенно отчетливо — ее тянуло к нему, словно таинственным магнитом, и Господь посылал ей надежду, пока еще очень слабую.

Жозефина и Педро каждый день умывали и брили дон Карлоса, а его руки, вначале такие грязные, приобрели вскоре нормальный вид. Лючия обратила внимание на то, какие тонкие и длинные пальцы были у испанца. Ей казалось, что такие руки не могли принадлежать злому человеку. Ей хотелось знать про дона Карлоса все больше и больше…

Кем же он был до революции? Явно, богатым и важным вельможей при королевском дворе, и его, несомненно, знали и в городе, и далеко за его пределами. Но расспрашивать об испанцах, которых здесь все так ненавидели, она посчитала неразумным. Жители города говорили сейчас только о двух персонах — о Боливаре и о Мануэлле.

Вернувшись в дом, Лючия застала Кэтрин, вне себя от ярости:

— Мануэлла Саенз собирается тоже надеть белое платье! Я упрашивала ее не делать этого, а она ответила, что это платье она специально приготовила для такого случая! — Голос Кэтрин дрожал от негодования. — И мне придется найти платье другого цвета.

— Но, Кэтрин! Твое платье уже готово, и оно просто великолепно. Кэтрин, ты не сможешь выглядеть лучше!

— Я не собираюсь выглядеть так же, как Мануэлла! — со злостью ответила Кэтрин. — Пусть платье будет любым — голубым, розовым, зеленым, но только не белым. Я должна отличаться от нее!

— Ты выделяешься и без этого! — Лючия пыталась утешить сестру. — Там не будет ни одной девушки с такими красивыми волосами, с такими огромными голубыми глазами. Разве этого тебе недостаточно? — Кэтрин не отвечала, и Лючия продолжила: — Все будут любоваться твоим прелестным лицом, твоими роскошными волосами. Цвет твоего платья не будет иметь никакого значения.

— Ни за что не надену белое! — твердо ответила Кэтрин.

И вновь портные были срочно вызваны в дом с новыми образцами материи. Сестрам пришлось в течение нескольких часов выбирать из них самую лучшую ткань.

В результате долгих споров и дипломатического искусства Лючии Кэтрин согласилась на уже готовое платье, с тем условием, что лилии и камелии на нем будут заменены розами. И это было очень удачное решение — розовый цвет придавал теплый оттенок ее белоснежной коже и выгодно подчеркивал едва уловимый румянец на ее щеках.

— Ну уж теперь от меня глаз не смогут оторвать! — удовлетворенно констатировала Кэтрин, когда платье было полностью готово.


Наступил день праздника. Небо взрывалось разноцветными ракетами, которые были запущены с самого высокого холма в городе Панекилло. Слышались раскаты артиллерийской канонады, и казалось, гром праздничного салюта разгонит облака, отчаянно цеплявшиеся за вершины гор.

Звон колоколов, который разносился по всему Кито, был особенно торжественным. Толпы людей вышли на улицы, то там, то здесь возникали потасовки за лучшие места. Солдаты еле сдерживали возбужденную толпу, чтобы оставить середину дороги свободной для проезда «освободителя».

Стоя на балконе лучшего дома в Кито, владельцем которого был Хуан де Ларреа, Лючия смотрела вниз на это бушующее море и думала о том, что никогда не видела такой толчеи и неразберихи. В самую последнюю минуту люди бросались дополнительно украшать цветами триумфальную арку, окна и балконы домов, которые выходили на улицы, где должен был проехать Боливар.

Войска республиканцев, одетые в новую зеленую форму, маршировали под балконами. По обеим сторонам дороги стояли в ряд маленькие индейские девочки, одетые в костюмы ангелов. В руках они держали корзины, полные розовых лепестков.

Духовой оркестр, смех и радостные возгласы толпы — все слилось в общий гул. Повсюду: на каждом доме, балконе, даже на церквях — мелькали цвета республиканского флага: красный, синий и золотой. С разных сторон зазывали к себе лавочники, бойко торгующие трехцветными кокардами к мужским шляпам. Группы индейцев с увлечением исполняли патриотические песни, при этом они размахивали шнурками-плеточками, сплетенными из свиных хвостиков. Песни были написаны специально по случаю приезда Боливара.

На балконе, предназначенном для наиболее важных и значительных жителей города, стояла Мануэлла Саенз, такая красивая, что у всех, кто бросал на нее взгляд, захватывало дух. Правда, ее платье из белого батиста с серебряной отделкой было слишком декольтировано, и, когда Мануэлла перегибалась через перила, Лючия смущенно отводила в сторону глаза.

Через плечо Саенз шла красно-белая муаровая лента с орденом Солнца. Уж в чем, в чем, а в этом Кэтрин оставалась далеко позади. Лючия подумала, что трудно выразить словами, какими прекрасными были обе женщины, и при этом они были совершенно разными.

Черные волосы и искрящиеся глаза придавали Мануэлле неповторимое очарование, но стоило бросить взгляд на Кэтрин, одетую в платье нежных цветов — розового и голубого, как в голову тут же приходила мысль, что перед вами — ангел, спустившийся с облака.

«Неужели генерал Боливар не заметит красоту моей сестры?» — подумала Лючия.

Словно услышав ее мысли о Боливаре, по толпе пронеслось:

— Он уже здесь, здесь! Он приехал! Освободитель! Генерал! Он здесь!

Боливар уже двигался между двумя живыми стенами, и каждый стремился протиснуться в первый ряд.

Девочки-индианки осыпали его путь цветами, а монахини, которые шли следом за ними, произносили молитву благодарения Господу и святой Деве Марии, которая заглушалась одним именем, повторяемым всеми в едином порыве: «Боливар! Боливар!»

За скандированием не слышно было ни оркестра, ни звона колоколов, ничего — только объединенный голос толпы сотрясал воздух. Сначала Лючия увидела эскадрон уланов, двигающийся впереди генерала. Всадники ехали по обеим сторонам дороги, а за ними в окружении офицеров на белом коне гарцевал генерал Боливар.

Любимый конь генерала, напуганный происходящим, шел нервным танцующим шагом.

Наконец-то Лючии удалось увидеть человека, сумевшего в свои неполные сорок лет освободить от испанского рабства Новый Свет. Кажется, она была немного разочарована: генерал Боливар представлялся ей большим и высоким, а теперь выяснилось, что это самый обыкновенный человек, причем совсем не высокого роста.

Генерал ехал, кланяясь с благодарностью приветствующим его людям. Лючия, не отрываясь, смотрела на Боливара, как будто изучая его. У него были глубоко посаженные глаза, небольшие щегольские усики, улыбка открывала ряд белоснежных зубов. Нет сомнений, что он хотел быть похожим на своего кумира — Наполеона Бонапарта.

На фоне окружавших его штабных офицеров, чья форма была украшена орденами, галунами и нашивками, Боливар в обычном кителе с единственной медалью, в белых кожаных лосинах смотрелся более чем скромно. Однако создавалось ощущение, что от него исходят волны мощной энергии и железной воли, они-то принесли ему славу одной из виднейших политических фигур мира.

У него, безусловно, был выдающийся талант стратега, если он сумел одержать столько побед. И каким удивительным даром обладал генерал, если столько людей готовы были следовать за ним без промедления и выполнить любой его приказ.

— Боливар! Боливар! — раздавалось вокруг.

Теперь девочки-индианки бежали впереди генерала, устилая розовыми лепестками его путь. Со всех балконов под ноги коня Боливара сыпались букеты и лавровые венки с вплетенными в них лентами тех же цветов, что и флаг республики.

Генерал выехал на центральную площадь, где отцы города уже приготовились к пышному официальному приветствию. Шесть самых прекрасных девушек Кито ожидали Боливара с лавровыми венками, в которых сверкали бриллианты.

Генерал натянул поводья, давая возможность гарцующим впереди уланам перестроиться в колонну по четыре, и их длинные сабли засверкали на солнце. Лючия обратила внимание, как сильно разволновались Кэтрин и Мануэлла. Они обе выкрикивали его имя, их губы двигались в унисон, а Мануэлла бросила лавровый венок, который, по ее расчетам, должен был упасть под ноги белого коня генерала. Однако венок полетел слегка в сторону и, перевернувшись в воздухе, больно хлестнул Боливара по лицу.

От неожиданности глаза генерала гневно сверкнули, он поднял голову, пытаясь разглядеть виновного, и увидел Мануэллу. Ее огромные черные глаза были испуганы, лицо внезапно покрылось краской стыда, руки она прижала к груди, на которой сверкал орден Солнца.

— Эй! Я прощаю вас! — Боливару не было слышно, что ответила Мануэлла, он видел лишь, как шевелятся ее губы, и не смог одержать улыбки.

Итак, волей судьбы Мануэлла Саенз стала первой, на кого обратил свое внимание в Кито генерал Симон Боливар, «освободитель».

Глава 3

Занимаясь приготовлением наряда сестры к предстоящему балу, Лючия совсем забыла о том, что она тоже приглашена на бал.

Последние несколько дней были полны событиями, и Лючия разрывалась между доном Карлосом и капризами Кэтрин. И только утром в день праздника она вспомнила, что ей тоже нужно прилично одеться. Вся одежда, привезенная семьей Каннингхэм из Англии, висела в огромном деревянном гардеробе, почерневшем от времени. Этот огромный шкаф занимал почти целую стену в одной из комнат.