– Как вы убежали? – Прямыми вопросами тоже можно добиться желаемого.

– Я выпрыгнула из кареты.

– Выпрыгнули на ходу? – Ник постарался взять себя в руки и продолжил уже мягче: – Можете не говорить – было темно, верно?

– Луна светила ярко, хотя, к счастью, зашла за облака на все то время, пока я пряталась в винограднике. Как только они перестали искать меня и уехали, луна снова вышла, и я смогла выбраться на дорогу.

Ник прикрыл глаза. Боже милостивый, она выпрыгнула на ходу из кареты на неизвестной дороге в темноте. У него непроизвольно вырвалось:

– Маленькая дурочка! Вы же могли серьезно покалечиться!

Она раздраженно парировала.

– Могла покалечиться, но не покалечилась. Однако если б я осталась, то мне бы уж точно не поздоровилось.

Он на мгновение вспомнил, как она стояла рядом с ним и размахивала горящей палкой, пытаясь выглядеть грозной. Он опустил голову в руки и застонал.

Фейт не заметила. Она вспоминала те жуткие минуты, когда выскочила на ходу из кареты и спряталась между рядами виноградника, молясь, чтобы луна оставалась за облаками. Прошло довольно много времени, прежде чем возница и конвоир сдались и перестали ее искать. А потом она оказалась совершенно одна, в темноте, где-то в северной Франции, без денег, одетая лишь в тонкое шелковое платье, кашемировую шаль, изящные лайковые туфельки и маленькую элегантную шляпку. Она поежилась.

– А где это было, мисс? – прервал ее мысли Стивенс.

– Где-то за Монтреем.

– За Монтреем! – Мистер Блэклок резко вскинул голову. – Как, черт подери, вы попали из Монтрея сюда?

Она стиснула зубы. Нечего кричать на нее! Но ответила вежливо, в противовес его грубости:

– Я шла пешком.

Стивенс потрясенно присвистнул. Мистер Блэклок свирепо пробормотал:

– Так вот почему ваши ноги в таком ужасном состоянии!

Смущенная Фейт спрятала свои ужасные ноги под юбку, чтобы они больше не оскорбляли его зрения. Как, скажите на милость, он мог показаться ей добрым? Он грубый и надменный, и ее так и подмывает встать и уйти. Она сказала с достоинством:

– Я обменяла свои лайковые туфли и кашемировую шаль у жены фермера на эти ботинки и накидку. – И немного хлеба и сыра, но этого она ему не скажет, а то он еще набросится на нее за преступную потребность в пище. – Это был хороший обмен. Мои туфли не выдержали бы большого расстояния, я чувствовала каждый камешек сквозь тонкую подошву. Фермерша предлагала мне свои деревянные башмаки, но я никогда не ходила в таких, поэтому выпросила воскресные ботинки ее сына. И моя кашемировая шаль была очень красивой, но недостаточно теплой, чтобы согреть ночью.

– И никто не предложил вам кров? Помощь? – спросил мистер Блэклок.

– Нет. – Она понурила голову. – Люди... когда видят молодую женщину в грязном шелковом платье и крестьянских ботинках... они... неправильно понимают. Они принимали меня за... за...

– Мы знаем, за кого они вас принимали.

Она почувствовала, как покраснела.

– Да, поэтому я поняла, что лучше не просить. Правда, я обратилась к каким-то английским леди в Кале, но они тоже, похоже, подумали... – Она сглотнула и посмотрела на свои ботинки. Ей придется как-то привыкать к презрению респектабельных дам.

– Забудьте про этих толстокожих англичанок. – Голос Николаса Блэклока был почти скучающим. – Решение ваших трудностей очевидно.

– О, в самом деле? – Его спокойное заявление разозлило Фейт. Будущее ей тоже кажется ясным, вот только оно отнюдь не внушает оптимизма. – Что же тут очевидного? Не поделитесь своими соображениями?

– Все просто. Вы должны выйти за меня замуж.

– Выйти за вас? – Фейт задохнулась и вскочила на ноги. – Выйти за вас? – Она с большим достоинством удалилась.

Беда лишь в том, некоторое время спустя размышляла Фейт, что хотя ее гордый уход и был весьма показательным и достойным, но стал бы куда более эффектным, если бы было куда удалиться. К примеру, в замок или в башню, откуда она смогла бы надменно взирать на него.

Сидение на камне не создавало желаемой дистанции. Как и ощущения неприступности и превосходства, которые мог бы даровать ей замок. Камень на морском берету – не то место, которое поможет извлечь смиренное извинение.

Фейт не знала, злиться ей или плакать.

«Вы должны выйти за меня замуж». Да уж, действительно! Он что, считает ее полной дурой? Совершенно легковерной и наивной? Ждет, что она снова угодит в такую очевидную ловушку?

Фейт вспомнила, как он лечил ее разбитые ноги вчера вечером – нежными руками и с резкой отповедью за глупость, – и ей захотелось плакать. От злости, разумеется. Она не доставит ему удовольствия своими слезами: Заносчивый грубиян. И совершенно невозможный, конечно же.

Он спит под открытым небом, но явно человек не бедный. Его одежда и сапоги отменного качества, он путешествует со слугой. Он умен и хорошо образован, а эта его аура властности – не говоря уж о высокомерии! – свидетельствует о том, что он аристократ и джентльмен.

И какой же аристократ и джентльмен предложит выйти за него первой встречной неизвестного происхождения, которая, по ее же собственному признанию, является падшей женщиной? Это немыслимо, невозможно. Смехотворно. И Фейт не потерпит, чтобы над ней смеялись.

Она понимала, что он сказал это не всерьез, но было больно и обидно. Хотя почему небрежные слова человека, которого она и дня не знает, были так обидны, она не могла понять и не хотела.

Одинокая слезинка скатилась по щеке. Фейт сердито смахнула ее. Глупец! Возможно, ему кажется, что это хорошая шутка! Она больше ни за что не станет с ним разговаривать!

Беда в том, что ее ботинки и накидка остались в лагере. Хочешь не хочешь, а придется вернуться. Она стиснула зубы и решительно зашагала по песку, намереваясь забрать свои вещи и молча, с достоинством уйти.

В лагере никого не было, хотя все оставалось на своих местах. Костер все еще горел; по сути дела, дымил, стояла жуткая вонь. Фейт пригляделась сквозь дым и негодующе ахнула:

– Мои ботинки! – Она остолбенела. Ее ботинки, вернее, то, что от них осталось, стояли прямо посреди горящего костра, превратившись в почерневшую массу бесформенной дымящейся кожи.

Она огляделась в поисках виновника, но лагерь был по-прежнему безлюден. Как он посмел сжечь ее ботинки?! Теперь она вынуждена остаться здесь, потому что идти босиком по камням и колючим кустам невозможно. Кроме того, босая она будет еще больше походить на нищенку. Когда она доберется до Николаса Блэклока, она... она!.. Фейт гневно стиснула кулаки. Она заставит его купить ей новые ботинки!

Она заметила Стивенса, который удил рыбу возле утеса, и решительным шагом направилась к нему.

– Он ушел в город с Маком, мисс, – сказал Стивенс сразу же, как только заметил ее. – По делам.

– Он сжег мои ботинки! – негодующе воскликнула она.

Стивенс кивнул:

– Да, мисс, я видел.

– Но это были очень хорошие, крепкие ботинки.

– Да, мисс, я так и сказал ему.

– Он не имел права сжигать их. Это были мои ботинки!

– Да, мисс. Думаю, поэтому он и сжег их.

Фейт стиснула кулаки. Нет ничего хуже подобной ситуации: ты зол, и тебе надо на кого-нибудь накричать, а единственный человек, который попал под руку, ни в чем не повинен и все время раздражающе спокойно соглашается с тобой.

– Вы умеете ловить рыбу, мисс?

– Нет, я не... – нервно начала Фейт.

– Тогда держите. Это легко. – Он сунул удочку ей в руки. Фейт собралась было объяснить без обиняков, что она не имеет ни малейшего желания учиться ловить рыбу, когда он добавил: – Теперь, когда нам надо кормить лишний рот.

Она закрыла лишний рот и стала удить. Через несколько минут она заметила, что Стивенс наблюдает за ней краем глаза.

– Что? – Это вышло довольно резко.

Он пожал плечами:

– Да нет, ничего, мисс. Просто я собирался сказать, что рыбалка очень успокаивает... – Он покосился на нее. – Только передумал говорить.

Она поневоле рассмеялась.

– Извините. Я не хотела грубить вам, но мне уж очень хочется высказать мистеру Блэклоку все, что я о нем думаю. Не волнуйтесь, я не собиралась срывать раздражение на вас, Стивенс.

– Не страшно, мисс. Вы не сказали ничего такого, что бы расстроило меня.

Некоторое время они удили в молчании. Он, похоже, действительно находил рыбалку успокаивающей. Было довольно приятно сидеть здесь на камне и смотреть на море, но немножко... скучновато. Особенно сейчас, когда ей хотелось придушить кого-нибудь.

Через некоторое время Стивенс сказал:

– Вы не обижайтесь на своеволие мистера Ника, мисс. Он всегда делает то, что считает нужным, кто бы что ни говорил. Всегда был таким, с самого детства.

Фейт фыркнула, продолжая удить. Вот уж действительно своеволие! Пусть своевольничает со своей собственностью.

– Я, понимаете, знаю его всю жизнь.

Фейт ждала, что он продолжит, но Стивенс замолчал, увлеченно сосредоточившись на рыбалке. В конце концов любопытство одолело ее.

– Вы знаете мистера Блэклока всю жизнь?

– С тех пор, как он научился убегать от няньки в конюшню. Любил лошадей страсть как с самого малолетства. Да вообще всех животных, даже диких зверушек – особенно диких. – Стивенс нахмурился, посмотрев на свою удочку, и смотал леску. – Вот же хитрые бестии! Опять съели наживку. – Он вытащил что-то из банки, стоящей рядом с ним на песке, и насадил это на крючок. Фейт отвела глаза, стараясь на замечать, что это «нечто» извивается. Затем, закинув удочку, Стивенс продолжил: – Мистер Николас был одного возраста с моим мальчиком, Элджи.

– У вас есть сын?

– Был. Его убили на войне. – Он подергал удочку. – Когда мистера Николаса отправили на войну, мой мальчик последовал за ним. Убежал, даже не попрощавшись, и пошел воевать вместе с мистером Ником. – Он покачал головой, вспоминая. – Понимаете, он не мог позволить мистеру Нику уехать одному. Эти двое были неразлучны – шалили и играли вместе с тех пор, как научились бегать. Мистер Николас взял Элджи в свой полк. Старый сэр Генри купил ему офицерский чин.