И тогда его рот завладел ее губами, и он словно вбирал ее всю в себя: обнимал, пробегал руками и губами по ее телу, лаская и убеждаясь, что она цела и невредима.

Никогда в жизни Фейт не ощущала, чтобы ею так дорожили, чтобы ее так ценили, так лелеяли. И, ах, как же она любила его!


– Я не пойду с тобой. Я убью тебя, негодяй! Чудовище!

Разъяренный женский голос проник в их сознание.

Мак въехал на поляну со спасенной девушкой, крепко зажатой у него под рукой. Однако она вела себя отнюдь не как благодарная дева, вырученная благородным рыцарем из беды. Она вырывалась и сыпала проклятиями на смеси ломаного английского, французского и испанского:

– Я не хочу с тобой. Я ненавижу тебя! Я убью тебя! Пусти!

– Да когда же до твоих птичьих мозгов дойдет наконец, что я спас тебя? Я не сделаю тебе ничего плохого, глупая!

Когда она снова ударила его, он добавил, словно сам себе:

– Тут надо иметь каменную башку...

Она попыталась расцарапать его лицо ногтями. Пальцы запутались у него в бороде, и Мак рассмеялся. Его смех подстегнул ее бешенство.

– Пусти-и-и меня! – в ярости закричала она.

– Ну ладно. – Мак разжал руку, и девчонка шлепнулась на поляну.

Она не растянулась на земле, как ожидала Фейт, а приземлилась на все четыре конечности, как кошка. Потом выпрямилась одним гибким движением, встряхнулась, как животное, и поправила свою рваную одежду, зыркая на Мака сквозь свисающие на лицо спутанные волосы и бормоча проклятия себе под нос.

Она посмотрела на Фейт и Николаса, отбросила волосы с лица и окинула их вызывающим взглядом, расставив босые ноги и уперев руки в бедра.

Девушка была броская. Длинные присборенные юбки оставляли лодыжки и часть икр обнаженными, ноги были босыми, на одной лодыжке болталось украшение в виде серебряной цепочки. Красива в диком, цыганском смысле – черные глаза с поволокой, сейчас мечущие искры гнева и вызова, и густая грива вьющихся черных волос. Маленькая и тоненькая, но с пышными формами. Блузка не раз разорвана и кое-как заштопана.

Мак спешился и сказал что-то по-испански.

Она вздрогнула и спросила:

– Откуда ты знаешь мой язык, англичанин?

Мак начал расстегивать седельные ремни.

– Я не англичанин. Меня зовут Мактавиш. Я воевал в Испании несколько лет и немножко научился языку.

– Я ненавижу солдат! – Она тряхнула головой в явном вызове.

Он пожал плечами и снял седло с лошади.

– И англичан я тоже ненавижу!

Мак опять пожал плечами:

– Я не англичанин.

Она смотрела настороженно.

– Я знаю солдат. Если ты меня хоть пальцем тронешь, я убью тебя!

Мак как будто не слышал. Он принялся чистить свою лошадь. Девчонка шагнула вперед и с силой ткнула его в спину.

– Ты меня слышишь, англичанин? Только тронь меня, и я тебя убью!

Мак повернулся.

– В последний раз говорю: я не англичанин!

Девушка взорвалась от негодования:

– Я Эстреллита и не потерплю оскорблений ни от одного мужчины – ни от англичанина, ни от кого! Я знаю англичан с войны и не...

– Я... не... англичанин! – взревел Мак.

Николас давился от смеха. Стивенс вытирал глаза, на которых от смеха выступили слезы, и как завороженный наблюдал за девушкой.

Эстреллита смерила Мака презрительным взглядом.

– Так кто же ты тогда? Ты не испанец и не португалец, само собой, и не француз с этим твоим рыжим кустом на лице.

Французы – вонючие свиньи, как все солдаты, но в них есть изысканность.

– Я шотландец!

Она нахмурилась:

– Шотландец? Что такое шотландец? – Потом лицо ее прояснилось. – А, я знаю. Это те, кто носит платья, да? – Она с сомнением посмотрела на него. – Ты носишь платье?

– Не платье, а килт!

Она склонила голову набок, как любопытный воробей.

– А что такое килт?

Мак силился подыскать слова:

– Это шотландка, тартан... э-э... с традиционным рисунком, в него заворачивается мужчина. Застегивается на талии, иногда с пледом, надевающимся вот так. И заканчивается здесь. – Он показал руками.

Она скорчила гримасу и пожала плечами:

– Это платье. Ты носишь платье, но показываешь волосатые коленки.

– Откуда ты знаешь, что мои коленки волосатые?

Она окинула его медленным взглядом, без слов давая понять, что если открытые его части такие волосатые, то и коленки, должно быть, тоже.

– Значит, ты носишь платье, но не сбриваешь эту штуку. – Она презрительно махнула рукой на его бороду. – Очень странно.

Возмущенный Мак прорычал:

– Я больше не ношу килт!

Она надула губы.

– Жалко. Может, в платье ты выглядишь получше, Тавиш. Ну что ж... – Она взглянула на Стивенса и Николаса, которые все еще с трудом удерживались от смеха. На мгновение задержала взгляд на Николасе с каким-то странным выражением лица, словно какая-то мысль пришла ей в голову, затем повернулась к Фейт: – Я Эстреллита. Ты выстрелила из пистолета ради меня там, в деревне, да? Женщины в моем роду платят долг.

Фейт поспешно вышла вперед и обняла девушку.

– О, я так рада, что ты не потеряла присутствия духа, – сказала она. – Эти женщины, у них был жуткий вид. Меня зовут Фейт. То есть я миссис Блэклок, но ты можешь называть меня Фейт, потому что я уверена, мы будем друзьями.

Друзьями? Ник заморгал, стирая выступившие от смеха слезы с глаз. Он знал, что его жена слишком добрая, но предлагать дружбу какой-то неизвестной, грязной цыганке, на которую напала разъяренная толпа женщин, вполне нормальных и респектабельных? Он уверен – это чересчур опрометчиво. Ник прокашлялся.

Эстреллита бросила на него подозрительный взгляд через плечо.

Ничего не заметившая Фейт продолжала:

– Высокий мужчина – мой муж, а вон тот, с носовым платком, Стивенс. С мистером Мактавишем ты уже знакома. Мы позаботимся о тебе. Теперь ты в безопасности, и никто тебя не обидит. Мой муж – настоящий доблестный рыцарь, и Стивенс тоже, и... – Она запнулась, затем продолжила, бросив вызывающий взгляд в сторону Мака: – И мистер Мактавиш еще не раз защитит тебя.

Эстреллита фыркнула и бросила на Мака загадочный взгляд.

Фейт, явно не замечающая никаких подводных течений, сосредоточилась целиком на нуждах спасенной.

– Я немедленно позабочусь об этих царапинах. Стивенс, у вас еще остался тот бальзам? И немного бренди для успокоения наших нервов. Он чудесно укрепляет после неплохой драки, – поделилась она с Эстреллитой. – А как скоро у нас будет горячая вода? Этой юной леди нужно помыться, да и нам всем не помешает выпить чего-нибудь горячего. Николас, костер разведен?

Николас ответил на ее вопрос сардоническим взглядом. Она прекрасно знала, что нет никакого костра. Она же все время была в его объятиях. Жаль, что их прервали.

– Ну так давай, действуй! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Нам немедленно нужна горячая вода! – Она вновь повернулась к Эстреллите, а Ник отправился разводить костер. Интересно, думал он, не ждут ли от него, чтобы он и ванну предоставил? Девчонке она явно не помешала бы.


– Итак, – обратился Ник к цыганке после ужина, когда они сидели перед неярко горящим костром, – почему эти женщины напали на тебя?

Эстреллита застыла, когда услышала вопрос, которого ждала с самого начала. Фейт не позволила никому донимать ее вопросами, пока все ушибы и царапины не были обработаны. Но теперь Эстреллита была чистой, сытой и, хотя отказалась надеть розовое платье Фейт, сказав, что оно слишком новое и красивое, все-таки согласилась, что ее одежда нуждается в стирке, и надела одну из рубашек Мака, которая была ей ниже колен. Сейчас она сидела, кутаясь в его сюртук.

Она не принадлежала к тем женщинам, которые всегда выглядят респектабельно.

Фейт велела мужчинам уйти, пока она ухаживала за Эстреллитой, но Ник наблюдал с расстояния. Он опасался оставлять жену наедине с этой девицей, которая взбудоражила всех женщин деревни. Впрочем, насколько ему было видно, Эстреллита вела себя тихо и послушно и, похоже, хорошо ладила с Фейт.

Но сейчас, когда он спросил, почему на нее напали, Эстреллита застыла, и все признаки покорности исчезли.

Она вызывающе, неубедительно пожала плечами:

– Откуда я знаю? Вы же тоже там были!

Мак подался вперед:

– Не разговаривай так с капитаном. Давай отвечай, девочка. Никто тебя не обидит, но ты, должно быть, сделала что-то, что так взбесило эту толпу женщин.

Фейт была удивлена тоном Мака. Когда Фейт оказалась у них в лагере, он только и знал, что рычать на нее, а с Эстреллитой говорил почти... ласково. Она уже собралась высказаться по этому поводу, но Ник стиснул ее талию и молча покачал головой.

Эстреллита взвилась от слов Мака, отбросила гриву черных кудрей на спину и прорычала:

– Что я сделала? Я околдовала их мужчин, отравила их воду, свернула молоко, превратила их вино в уксус и причинила вред их младенцам, вот и все!

Мак вскинул бровь и мягко заметил:

– Все? А на еще не рожденных ты не наслала порчу, а?

Она бросила на него гневный взгляд.

– Нет, но я нашлю порчу на тебя, здоровый рыжий медведь!

Ко всеобщему изумлению, на лице Мака промелькнула мимолетная улыбка.

– Итак, что же было с чадами, которых ты лечила?

Она озадаченно и подозрительно нахмурилась.

– С чадами?

– С детьми. С малышами. С младенцами.

Она пожала плечами:

– Лихорадка.

– И что ты сделала?

Она яростно прошипела:

– Я накормила их живыми жабами, а потом сжарила детей и съела, а после плясала голышом с самим дьяволом. Что, по-твоему, я сделала?

Очевидно, ничуть не возмущенный ее гневной вспышкой, он продолжил:

– Значит, ты сбила лихорадку. Чем?

– Кошачьей мятой, иссопом и тимьяном с добавлением корня лакричника, – угрюмо пробормотала она.

Он кивнул:

– Очень хорошо. Тогда почему те женщины разозлились?