– Это Даша, – представил Владимир Сергеевич. – А это, стало быть, моя жена Света. Познакомьтесь, дамы.

– Ты Наташина подруга, наверное? – подошла совсем близко к Даше Света.

Даже и вблизи она выглядела безупречно – ни единой морщинки на ровном лице, хорошая стильная стрижка, запах дорогих духов… Даша знала этот запах – такой же предпочитала и мама. Тонкий и одновременно остро волнующий, призывающий легкие к одному только бесконечному, до последней тягостной возможности вдоху. Потому что если, казалось, выдохнуть, то потеряешь это неземное волнение навсегда и ни за что не поймаешь более остро-капризного аромата. И все же подумалось Даше, что женщине этой наверняка не менее сорока или близко к тому. Потому что возраст ее, как и мамин, предательски выдавали глаза. Слишком уж умными и проницательными они были для раннего женского возраста, слишком явно насмешливыми и ласковыми. И голос тоже был таким же – слишком уж радостным и веселым для сложившихся в этом домике грустных жизненных обстоятельств. И это было странно очень. Ей-то, простите, какая такая радость сватать для пасынка невесту с ребенком? Хотя если по голосу судить – радость ее и впрямь была не наигранной, Даша слышала. Она давно заметила, что в этом домике и чувствовать, и слышать начинает по-другому. По правде. По простой, по сермяжной, по человеческой. Иногда ей казалось, что правда эта наступает на нее здесь со всех сторон, и круг ее становится все уже и уже, и скоро случится так, что подойдет она к ней вплотную и глянет в глаза, и никакими ночными в подушку слезами от нее уже не отплачешься…

– Дашенька, а ты не проводишь меня до ближайшего гастронома? В доме, как назло, соль закончилась, и у нас начинка для пирогов пресной останется… И на машине ехать не хочется – дольше из местных дорожных колдобин выбираться придется.

– Свет, так давай я сбегаю! – с готовностью подскочил Костик, но был тут же остановлен досадным ее жестом – сиди, мол, тебя не спрашивают…

– Да ладно, идите-идите, посплетничайте на свободе! – усмехнулся понимающе Владимир Сергеевич. – Сейчас она, Даша, из тебя все тайны твоей подруги выпытывать будет. И как это так удачно в доме соли не оказалось? А, Свет?

– Да это я, дура старая, виновата! – ввалилась уточкой в комнату баба Зина, вытирая руки о фартук. – Все время забываю купить, как в магазин иду! Сходи, Данечка, прогуляйся. Тебе полезно будет…

– Да конечно! Пойдемте, конечно! Только пытать меня не надо, ладно? Все равно ничего не скажу! Партизанка я! Зоя Космодемьянская!

– Чего ты не скажешь, Данечка? – удивленно уставилась на нее баба Зина.

– Ой, как хорошо вы ее называете! Данечка! – снова лучезарно улыбнулась Света. – Ласково как звучит… Вроде как Дунечка…

– Не обижай девицу, Света! – весело проговорил Владимир Сергеевич. – Какая она тебе Дунечка? Скажешь тоже…

– Я не обижаюсь, что вы. А баба Зина меня и правда хорошо называет, мне нравится. Меня так никто никогда не называл… Ну что, Света, пойдемте? Здесь недалеко.

На улице, одетая в платочек и стильную легчайшую шубку из стриженой белой норки, Света смотрелась совсем уж сногсшибательно. То есть для данной конкретной местности очень неприлично. Редкие прохожие с сердитым любопытством смотрели ей вслед, недоумевая. Ишь, вроде вырядилась тут, фря залётная… Света же, казалось, от этих сердитых взглядов улыбалась еще шире, да к тому же еще и здоровалась упорно-приветливо со всеми встречными, будто извиняясь перед ними за свой не вписавшийся в гармонию бедноватого интерьера вид. Даша только тихонько хихикала про себя, а после каждого Светиного вежливого «здравствуйте» ей все время хотелось еще и от себя добавить: «Очень приятно, царь…»

– Ты чего надо мной хихикаешь, Данечка? – вдруг тихо рассмеявшись, проговорила Света, беря ее под руку. – Смешная тетка попалась, да?

– Да нет, не смешная. Просто странная вы…

– Нет, девочка, я не странная. Я просто жизнью ученая. Потому как к своим сорока годам через все уже успела пройти – и через нищету, и через большие деньги, и через глупую спесь, и даже через чужие снесенные головы. Я ведь на такой же вот улице выросла…

– Правда? – искренне удивилась Даша. – Никогда бы не подумала…

– Правда, правда. Вот сейчас иду и будто снова детство свое нищее переживаю… Так хотелось тогда всего! И нарядов, и сладостей, и удовольствий всяких. Да чего уж там удовольствий – просто поесть досыта хотелось. Помню, как я мечтала – вот вырасту, заработаю много денег, приду в продуктовый магазин и возьму самую большую тележку! Буду идти и бросать туда небрежно все, что мои глаза видят! И задумала я тогда, что обязательно, просто обязательно должна с такой вот улицы в другую жизнь выбраться. Любыми средствами и способами. Вот и стала выбираться. Как вспомнишь – так дрожь берет… Чтоб к нынешней жизни прийти, мне пришлось в свое время ой как много вытерпеть. Так и прожила, считай, всю свою прекрасную юность, улыбаясь кому надо через силу да закрыв глаза от отвращения…

– Это как? – переспросила Даша, глянув на нее сбоку с осторожным недоумением. Ей вообще было неловко от этих Светиных неожиданных откровений, будто сама по себе скрипнула-открылась перед ней дверца в чужую жизнь. Света же, напротив, чувствовала себя, как показалось Даше, совершенно вольготно, лучилась добрейшей открытой улыбкой, словно лицом отдыхала. Повернувшись к Даше, хохотнула доверчиво:

– Да нет, не подумай чего ужасного. Просто очень уж часто приходилось через себя переступать. Делать такие вещи, самой себе непотребные. И замуж по расчету за мерзкого старика выходить, и разводиться потом хамски да по-стервозному… Да много еще чего… Просто очень хотелось хорошо жить, одержима я этим была. Страшное какое слово – одержима… Ну, а недавно и случилось со мной то, что в конце концов и должно было произойти. Шла, шла да вдруг и ткнулась с ходу лбом в каменную стену…

Она вдруг замолчала, шла молча рядом, всматриваясь в даль улицы. Даша тоже помалкивала, продолжая маяться неловкостью от откровений этой едва знакомой ей женщины. Однако Света сама вскоре неловкое молчание нарушила; повернувшись к ней, спросила резко:

– Чего ж не спрашиваешь, в какую такую стену я лбом ткнулась? Не интересно тебе, да?

– Ну почему же, интересно. Просто нехорошо спрашивать, неловко… Любопытство не порок, конечно, но все же… – пожала плечами Даша.

– Ух ты! Неловко… – засмеялась вдруг Света, с уважением взглянув на Дашу сбоку. – А я вот, знаешь, и слово такое уже позабыла – неловко…

– Ну, тогда рассказывайте дальше! – улыбнулась ей Даша. – Пусть будет все ловко! Что с вами вдруг такое произошло? В какую такую стену вы лбом ткнулись?

– Да в такую! Встала однажды утром и увидела себя со стороны – кукла! Красивая кукла Барби, без души и без сердца. Кукла, заработавшая себе на хороший дом, на красивую машину, на тряпочки-камушки…

– Ну? И что в этом плохого, не понимаю?

– Да маленькая еще, вот и не понимаешь. Не нужно ничего этого женщине, когда ей отдать эти блага некому. Суть у всякой бабы такая, понимаешь? Что бы она ни делала – все должно быть для кого-то. Ради кого-то. Во имя кого-то. Как хочешь, так и назови.

– Ну, по-моему, это вовсе и не проблема – найти того, с кем благами поделиться. Да желающих миллион найдется!

– Не скажи, Дашенька. Не найдется. Если, конечно, алчных пустозвонов в расчет не брать.

Этим, сколько ни давай, им все мало. И их действительно миллион. А я ведь о другом говорю. О настоящем.

– Это о любви, что ли? – грустно переспросила Даша тоном умудренной жизненными ошибками женщины.

– О ней, о ней, Дашенька! Без нее все у тебя имеющееся не несет в себе никакого смысла. Я, когда это поняла, просто в ужас пришла! Скоро сорок стукнет, а у меня пустой и гулкий дом и никакого душевного тыла за спиной. И так мне вдруг простых семейных радостей захотелось! Чтоб с заботами, с обедами, с пирогами…

– И что? Нашли?

– А как же! Я себе Володю сама присмотрела! Так в него мертвой женской хваткой вцепилась – не оторвать! Этому меня не надо было учить, это я умею. Да и он совсем не сопротивлялся. А если у него спросить, так вообще скажет, что это он сам меня по-мужицки добился… Так что я перед Костиковой мамой совсем даже и не виноватая. Как там в кино? Он сам пришел…

– И что? Счастливы теперь?

– А как же! Вполне счастлива! Тем более наши желания, знаешь, в своем исполнении иногда и меры не знают, – хохотнула она вдруг весело, наклонившись к Даше. – Раз захотела, мол, полный дом народу, так и на тебе, получай! Вскоре и Костика его мама к отцу на жительство отправила. Володя так рад был! А теперь и еще прибавление в семействе грядет неожиданное…

– Я не поняла, Свет… Так вы рады?

– Ой, господи, да рада, конечно! Очень даже рада! Всем места хватит. А главное – есть о ком заботиться. Костика с Наташей по институтам хорошим определим, а сами с Володей будем с внуком возиться. Я даже и няньку уже приличную подыскала…

– А если она не согласится?

– Кто? – недоуменно уставилась на нее Света.

– Да Наташа! А вдруг она не согласится у вас жить?

– Как это? Почему?

– Ну, она у нас девушка себе на уме… Да и вообще… У Макарки же совсем не Костик отец…

Света вдруг взглянула на нее лукаво-снисходительно и рассмеялась весело и потрепала Дашу за локоток, просунув под него маленькую юркую ладошку. И замолчала. Шла, улыбаясь своим каким-то хорошим и хитрым мыслям. Вроде того – пооткровенничала я с тобой слегка, да и хватит с тебя, милая девушка. Глупая еще, мол, не понимаешь тонких моих женских мыслей. Даша решила даже немного пообижаться от такого неуважения и даже локотком слегка дернула, вытряхивая из-под него Светину ладонь, да потом передумала. Бог с ней, с этой Светой. Странная она какая-то. То с откровениями сама лезет, то молчит загадочно… Можно подумать, загадка тут такая уж сложная… Ясно же все как божий день! Не нужны ей никакие рядом молодые отцы-матери, ей просто ребеночек очень нужен… Крепенький, хорошенький ребеночек. Макаркой зовут. Потому что сейчас это вообще большая редкость – здорового ребенка родить. Стопроцентный риск, природная лотерея… А тут нате вам – готовенький, хорошенький! Раз у самой не получилось, надо у другого взять… И словно в подтверждение Дашиных мыслей она произнесла тихим, будто извиняющимся голоском: