Вроде как предупредили, что не родит уж больше, если на грех пойдет. А эти, мать с отцом Сашкины, даже и слушать ничего такого не захотели. Не вздумайте, говорят, нашему сыну нервы мотать, и все тут! Иначе, мол, из города вас вообще выгоним. А Натка что, она и не мотала вовсе никакие такие нервы, она вообще у меня девка гордая да скромная! Она ж не виноватая, что влюбилась в их Сашку… И Костика вон до смерти обидела…

– А кто такой Костик? – заинтересованно спросила Даша. – У нее еще и Костик был?

– Да был, был… – вздохнула протяжно старушка. – Был у нее и Костик… С самого малого возраста они с ним дружили. И в школу вместе, и из школы вместе… Я уж думала, грешным делом, вот повезло Натке… Хороший был парнишка-то, пылинки с нее сдувал. И греха никакого меж ними не было, все честь по чести. Дружили, и все. Да, жалко его мне, хороший был парнишка…

– А почему – был? Куда он делся?

– Да услала его мать отсюда от греха подальше. К отцу услала, в область, он там с другой женой живет… Сначала вовсе и видеться ему с отцом не разрешала, а потом, когда вся эта история случилась, жить к нему отправила, чтоб не видел он каждый день Натку с пузом-то. Испугалась за сыночка, это и понятно… Чтоб не вздумал на себя чужого греха взять…

– А мама Наташина что? Так ей и не простила?

– Да ну ее! Она, как это сказать-то… Вообще про нее будто забыла, что ли… Как будто и нету ее, Натки-то, на свете. А раз дочки нету, то и позору ее материнского, стало быть, тоже нету…

– Ничего себе! – тихо и злобно проговорила Даша. – Вот же сволочь какая…

– Так и я говорю – сволочь! Пока Натку нахваливали в школе, она гордая такая ходила, что дочку такую умную вырастила. А как разговоры пошли про Наткин позор, так вроде она и не мать ей уже. Все против девчонки пошли, будто она какое преступление сотворила. И мать, и Тимофеевы, будь они неладны…

– Да уж, нравы тут у вас…

– И не говори, Данечка! Вот в чем, скажи, моя Наташка виноватая? Ну, полюбила она их сыночка. Так и радовались бы!

– А он? Он-то ее любил?

– Сашка? А как же! Приходила она ко мне с ним как-то. Сели вот тут рядком на кухне, оба светятся, как ангелы…

– Да уж, ангелы… – грустно усмехнулась Даша. – Особенно Сашка ваш ангел. Он что, не мог родителей своих убедить, раз так любил?

– Не мог, значит… – вздохнула баба Зина, разведя пухлые ладошки в стороны. – Валерка, отец-то, шибко у него крут… Вот и скрутил, видать, парня. Да и то, сама посуди, они ведь тоже родители и о ребенке своем пекутся. Он, Сашка-то, шибко хорошо учится, говорят. Они его хотят в институт хороший определить. Вот и получается – уедет он учиться, а им с Наткой что прикажешь делать? И не нужна она им вовсе…

– Ну да. Правильно все, конечно. Их, родителей, действительно можно понять. А только вы-то как теперь жить будете?

– Да как все живут, так и мы с Наткой будем!

– Да нет… Я не то хотела спросить… Я в том смысле – на что вы жить теперь будете? На какие такие средства?

– Так на пенсию пока мою. А Натка школу закончит – работать пойдет…

– И какая же у вас пенсия? – с садистским почти натиском продолжала пытать бедную старушку Даша.

– Да обыкновенная пенсия, как и у всех. Три тысячи рублей.

– Сколько?! Сколько, не поняла? – ахнула Даша, недоверчиво-удивленно на нее уставившись. – Вы что, шутите?!

– Да ничего я не шучу! – рассердилась вдруг на Дашу баба Зина. – Чего ты на меня глаза так вылупила? И чем тебе не пенсия – три-то тысячи? Другим вон и меньше еще дают…

– Да-а-а-а?! Еще меньше? – снова округлила глаза Даша. – И что, люди на эти деньги целый месяц живут?! Как это?

– Хорошо живут, хлеб да сало жуют! – вконец осерчала на странноватую девушку баба Зина. – А ты и впрямь будто первый раз слышишь про такое! У самой-то у тебя родители кто? Чай, не графья с графинями?

– Нет, не графья… – виновато улыбнулась старушке Даша.

– А ты вообще чья будешь, девушка? Фамилия твоя как? Я тут всех почти знаю…

– Баба Зина, а где эти самые Тимофеевы живут, вы не подскажете? – быстро спросила Даша, чтоб уйти от любопытных, совсем ей сейчас ненужных вопросов.

– А ты что, идти к ним задумала, что ли? И не вздумай даже! И в голову такое не бери! Еще чего… Подумают еще, что тебя Натка попросила… И вообще, не лезь в это дело. Они и так Наткиным пузом до смерти напуганы… Иди уж с богом отсюда, девушка. Сейчас вот пирогом тебя угощу, и иди. А мне еще до роддома добежать надо, Натку попроведать…

Баба Зина подскочила и резво стала управляться по кухне: мигом достала из печки пышущий вкусным румяным жаром пирог, отрезала от него порядочный кус и выложила его торжественно перед Дашей на простенькой фаянсовой тарелочке. Пока Даша любовалась на него, старушка исчезла из поля зрения ровно на минуту и вернулась уже с банкой молока, мигом в кухонном тепле запотевшей холодными стеклянными боками. Молока ей баба Зина, не скупясь, налила в огромную пол-литровую кружку с синими разводами под гжель. Даша тут же отпила большой глоток и зажмурилась – никогда она такого вкусного молока не пробовала… А пирог оказался с брусникой, и опять она зажмурилась от удовольствия, впиваясь зубами в пухлую его податливую хлебную нежность, и пробормотала торопливо и непонятно с набитым ртом:

– Баб Зин… А можно я с вами пойду?

– Куда?

– Ну, к Наташе, в роддом… А нас что, прямо туда пустят, да?

– Ага, чего захотела! Кто ж нас пустит-то? Так уж, в окошечко если только поглядим… А ты кусай тогда пошустрее, не разговаривай! Уж пойдем нето…

На улице снова моросил мелкий холодный дождь, и баба Зина раскрыла над собой маленький черный зонтик с вытершейся деревянной ручкой. Даша с удивлением на него покосилась – сроду она таких странных зонтов не видела. Разве что в кино, когда режиссер изо всех сил старается не ошибиться в деталях и тщательно подбирает их к тому как раз времени, в котором происходят события, и так иногда процессом увлекается, что за деталями этими уже и героев картины не видит, не слышит… Вот и этот зонтик был такой. Деталь бабы-Зининой юности. Смешной очень. Из плотной, брезентовой будто ткани, да еще и с расфуфырами какими-то непонятными по краю… Даша уж совсем было собралась выразить старушке свое вежливо-любознательное ее зонтом удивление, да услышала вдруг, как в сумке надрывается ее мобильник. На ходу, едва поспевая за шустро идущей по грязной дорожке вдоль домов бабкой, она достала телефон, мельком глянула в окошечко. Так и есть, мама звонит… Все остальные номера в своем телефоне Даша, когда еще в самолете сюда летела, старательно заблокировала, чтоб не отвлекаться пока на прежнюю беззаботную жизнь. И не объяснять подружкам, куда да зачем уехала. Только на номер Дэна рука почему-то не поднялась. Испугалась будто. Палец застыл, как парализованный…

– Да, мам. Слушаю…

– Дашенька! Ну чего ты так долго не отвечаешь, господи? Я уже как на иголках вся…

– Я не слышала, мам. В школе телефон отключала, а потом просто не слышала…

– Да? Ну ладно… Как настроение, дочка? Как тебя в школе приняли?

– Да все нормально, мам…

– А тетя Катя как?

– Ничего, хорошая тетка…

– Даша, ты с ней поласковее будь! Сама ж понимаешь…

– Да все я понимаю, мам! Ну чего ты, в самом деле?

– А почему голос такой, Даш?

– Да какой?!

– Нервный какой-то…

– Нормальный голос. Ладно, пока, мам. Некогда мне.

– Доченька, только ты помни, что я тебя очень, очень люблю! Все будет хорошо, доченька! Ничего, ты скоро привыкнешь. Это же все ненадолго!

– Ладно. Пока…

– И одевайся потеплее, Дашенька! Тебе нельзя сейчас простывать!

– Да все я поняла, мам! Пока, говорю! Все, некогда мне!

– Пока, пока… Я люблю тебя, доченька…

Даша торопливо отключилась, сунула телефон в сумку и припустила вдогонку за бабой Зиной, свернувшей уже за угол. Отчего-то вдруг неприятно царапнуло ее это мамино «люблю». Отчего бы? Странно… А раньше так нравилось, когда мама к месту и не к месту повторяла ей: «люблю»… Может, отсюда, из этого богом забытого городка, вообще все вещи кажутся странными? Такие нормальные в той жизни, здесь они намеренно звучат незнакомой, фальшивой будто нотой? Ведь как ни посмотри, а мама-то ее действительно любит! Ни разу за свою юную жизнь Даша в этом не усомнилась. Вот и сейчас ее мама вывернулась, можно сказать, наизнанку, а нашла для нее спасительное решение! Не отреклась, не задрожала от позора, как Наташина мать… И все равно это ее «люблю» скребнуло коротко и неприятно, как нервный рывок в приболевшем слегка зубе…

В роддом к Наташе их не пропустили конечно же. Говорливая и слегка навеселе нянька, старая знакомая бабы Зины, вышла к ним на крыльцо и очень долго, пугая Дашу незнакомыми словами «потуги» и «послед», пыталась рассказать все до мельчайших подробностей, пока старуха сердито ее не остановила:

– Слышь, Петровна! Ты главное скажи – родила, нет?

– Да родила, родила! – замахала на нее руками Петровна. – Хорошего мальчишечку родила, здоровенького! Прям красавец писаный! Ее наша заведующая похвалила очень даже. Вот, говорит, как! Великое дело, когда организм молодой да ничем не попорченный! Молодец, говорит, Егорова…

– Ну слава Тебе, Господи, услышал меня, спасибо… – воздев глаза к небу, торопливо пробормотала и быстренько осенила себя крестным знамением баба Зина. – Хоть в этом девке повезло…

– На кашу-то позовешь, Зин? – расплылась в довольной улыбке Петровна и даже станом распрямилась горделиво, словно и не внучку бабы Зины, а именно ее недавно похвалила заведующая отделением за хорошо сделанную и ничем не попорченную женскую работу.

– Да у тебя и без моей каши, гляжу, тут каждый день праздник! – махнула пухлой ручкой в ее сторону баба Зина и начала осторожно спускаться с крыльца, увлекая за собой Дашу. Потом улыбнулась ей ласково, открыла свой кинематографический зонтик и стала прощаться: – Ну, беги домой, Данечка. Спасибо тебе. Беги-беги, время-то уж не раннее. Мамка-то тебя потеряла уж, поди…