Энн Райс - Спасение красавицы

(Рассказ Лорана)

Мы оказались в огромной конюшне, совершенно такой же, как и многие другие, с той лишь разницей, что здесь никогда не держали ни одной настоящей лошади. Пол был повсюду присыпан сеном и соломой — для мягкости и вбирания грязи. На низких поперечных балках висела кожаная упряжь, более легкая и тонкая, нежели конская, специально предназначенная для людей. Также на неотесанных бревенчатых стенах имелись крюки, с которых свешивались многочисленные удила и поводья. А на открытом пространстве, залитом солнцем, что попадало в конюшню через распахнутые широкие двери, кружком стояли пустые в данный момент деревянные позорные столбы: достаточной высоты для стоящего на коленях человека и снабженные колодками. Едва взглянув на них, я подумал, что узнаю об их предназначении намного раньше, чем мне бы того хотелось.

Что заинтересовало меня гораздо больше, так это стойла справа, в дальнем конце конюшни. В каждом я разглядел по двое-трое обнаженных мужчин. Спины их были сплошь исполосованы ремнем; мускулистые, явно очень сильные ноги упирались в пол, в то время как туловища перевешивались через толстую деревянную перекладину; запястья были связаны у поясницы. За небольшим исключением все они были обуты в кожаные сапожки с приделанными к ним подковами. В двух стойлах трудились грумы — настоящие конюхи в домотканой и кожаной одежде. С обыденной деловитостью они старательно чистили и отирали своих подопечных, смазывали их маслами.

От всего этого зрелища у меня аж захватило дух. Оно казалось чудовищно прекрасным и совершенно сногсшибательным. Мгновенной вспышкой меня вдруг осенило, что нас тут ждет. Словами этого было бы ни за что не передать.

После белого мрамора и златотканых гобеленов султанского дворца, после золотистых умащенных тел и надушенных волос здесь представала шокирующая действительность — реальный мир во всей красе, где меня ждало то же, по сути, существование, что и до рейда охотников за рабами.

Нас с Тристаном ссадили с шестов на пол, перерезали нам путы. Тут же я увидел приближающегося к нам высокого конюха, крепко сложенного светловолосого юношу не старше двадцати лет со светлыми конопушками на загорелом лице и яркими, задорными зелеными глазами. С улыбкой он обошел нас кругом, уставив кулаки в бока. С облегчением расправив руки и ноги, больше шевелиться мы не отваживались.

— Еще двое, Гарет, — сказал ему один из доставивших нас солдат. — На целый год в ваше распоряжение. Чистите их, кормите, запрягайте — все как положено. Приказ капитана.

— Красавцы, сэр, настоящие красавцы! — обрадовался парень. — Ладно! Так, вы двое — поднимайтесь на ноги. Когда-нибудь уже бывали «коньками»? Словами отвечать не надо — либо кивнуть, либо помотать головой. — Когда я поднялся, конопатый прихлопнул меня по заду. — Руки сложить за спиной. Ага, вот так.

Он ущипнул Тристана за седалище. Принц по-прежнему ужасно дрожал всем телом. Склонив голову, он принял довольно странный вид: величественный и сраженный одновременно — зрелище душещипательное даже для меня.

— Ну, это что я вижу? — спросил парень и, вытянув из кармана чистый полотняный платок, утер слезы сперва Тристану, потом мне. У этого юноши было изумительно красивое лицо и широкая приятная улыбка. — Плачет пара славных скакунов? Теперь это просто недопустимо, ясно? Кони — гордые создания. Они плачут, только когда их наказывают. А в остальных случаях всегда ходят с гордо поднятой головой. Вот так, — поддал он мне ладонью по подбородку, заставив вскинуть лицо. Тристан уже сам как надо поднял голову.

Парень снова обошел нас кругом, оглядывая, и под его оценивающим взором в паху у меня запульсировало еще неистовей, чем прежде. На нас будто свалилась некая новая форма уничижения. Теперь на нас не станут любоваться ни придворные, ни горожане. Мы оказались всецело в руках этого грубого молоденького слуги. И меня приводил в волнение даже просто взгляд на его высокие бурые сапоги, на его сильные руки, все так же упертые в бока.

Внезапно чья-то массивная фигура заслонила падавший в конюшню свет, и я узнал моего старого друга, капитана стражи, решившего к нам заявиться в первый же день.

— Доброе утро, капитан, — приветствовал его конюх. — Поздравляю с успешным завершением миссии. Городок весь бурлит от восторга.

— Рад, что ты здесь, Гарет, — кивнул капитан. — Хочу, чтобы эти двое были под твоим особым присмотром. Ты ведь у нас лучший грум во всей округе.

— Вы мне льстите, капитан, — довольно усмехнулся конопатый. — Хотя не думаю, что здесь кто-нибудь больше меня любит свою работу. Какие великолепные скакуны — эта парочка! Только гляньте, как они стоят! В них точно кровь настоящих коней! Уж это я сразу вижу.

— При любой возможности запрягай их парой. — Я заметил, как капитан погладил Тристана по голове. Потом взял у парня белый платок и вновь утер принцу лицо. — Ты ж понимаешь, это лучшее наказание, что ты заслужил, Тристан, — сказал он вполголоса. — И ты знаешь, что оно самому тебе нужно.

— Да, капитан, — прошептал тот. — Только мне очень страшно.

— Не бойся, — хмыкнул капитан. — Очень скоро вы с Лораном станете гордостью конюшни! За вами тут запишется целая очередь!

Тристан содрогнулся.

— Мне не хватает мужества, капитан.

— Нет, Тристан, — без тени улыбки ответил тот. — Тебе, как и прежде, не хватает упряжи, удилов да суровой дисциплины. Ты должен кое-что уразуметь насчет своей службы лошадью. Это не просто всего лишь часть твоей рабской повинности — это образ жизни как таковой.

Вот так, поморщился я. «Образ жизни как таковой».

Капитан шагнул ко мне, и я почувствовал, как молодец мой окреп еще сильнее, если вообще сильнее возможно. Конюх, сложив на груди руки, отступил, с улыбкой наблюдая за нами. Его соломенного цвета волосы чуть спадали на лоб, веснушки под лучами солнца казались еще прелестнее, зубы блестели чудесной белизной.

— А ты, Лоран? Ты-то что плачешь? — утешающе спросил капитан и так же вытер лицо мне. — Только не говори, что тебе тоже страшно.

— Не знаю, капитан, — отозвался я.

Я хотел было сказать, что не узнаю этого, пока меня не оснастят удилами, сбруей да фаллосом, однако спохватился, что это могут счесть за просьбу. А просить чего-то я как-то не отваживался. В конце концов, скоро все само произойдет.

— А ведь ты с большой вероятностью мог здесь очутиться, — заметил капитан, — не случись того разбойного рейда от султана.

Он обнял меня рукой за плечи, и внезапно я как будто перенесся в ту пору, когда плыл с ним по морю на корабле, забавляясь с Лексиусом и Тристаном.

— Для тебя это самое что ни на есть лучшее, — уверил меня капитан. — В тебе гораздо больше воли, и в жилах пульсирует куда больше мощи, нежели у прочих рабов, за редким исключением. Это и имел в виду Гарет, говоря про «кровь настоящих коней». Твоя нынешняя «лошадиная» жизнь сделает для тебя все намного проще. Она и в буквальном, и в образном смысле обуздает твою силу.

— Да, капитан, — согласился я. И обреченно уставился на длинный ряд стойл, на видневшиеся в них зады «коньков», на их сапожки с подковами, перетаптывающиеся по сену на полу. — А вы… Скажите, капитан…

— Что, Лоран?

— Сможете ли вы время от времени мне сообщать, как там Лексиус? — Да, меня беспокоила судьба моего ненаглядного Лексиуса, которого вскоре должна была прибрать к рукам сама королева! — И как дела у Красавицы… Если вы что-то услышите о принцессе…

— У нас не принято говорить о тех, кто покидает наше королевство, — покачал головой капитан. — Но я дам тебе знать, если будут какие-то слухи о ней. — Лицо его сразу омрачилось грустью, безнадежным томлением по Красавице. — А что касается Лексиуса, то я буду держать тебя в курсе, как у него дела. И можешь не сомневаться — оба можете не сомневаться, — что я частенько буду с вами видеться. Если не найду трусящими по улицам, наведаюсь сюда.

И, развернув мое лицо к себе, крепко поцеловал в губы. Затем он точно так же поцеловал Тристана. Я глядел, как приникли друг к другу эти два щетинистых лица, как смешались светлые волосы обоих, как томно полуприкрылись веки… Поцелуй двух мужчин… Невыразимо прекрасная картина.

— Будь с ними построже, Гарет, — сказал капитан, отпуская от себя Тристана. — Хорошенько их объезжай. Если надо, выпори.

И он ушел, оставив нас наедине с этим молодым и крепким конюхом, который уже заставил мое сердце биться чаще.

— Ну что, мои резвые скакуны! — заговорил он все тем же задорным голосом. — Выше головы и топайте к самым дальним стойлам. Причем идите так, как и положено коням — проворно, подымая высоко колени. Руки сложите за спиной. И чтоб я больше вам об этом не напоминал. Так вы должны ходить всегда: с подковами или без, по улице или в конюшне — всегда и везде ваше тело должно излучать гордость и силу.

Мы послушно двинулись вдоль длинного ряда стойл и наконец зашли в последнее, оказавшееся как раз пустым. Внизу вдоль окна я увидел кормушки — миски с едой и чистой водой. Перед ними, поперек стойла, тянулись две широких доски, через которые, судя по всему, нам полагалось перевеситься, так чтобы одна поддерживала грудь, а другая шла под животом. Гарет распихал нас по сторонам стойла, оказавшись прямо посередине, и велел нам залечь на перекладины. Мы подчинились, непривычно пристроившись на доски, и головы у нас оказались аккурат над кормушками.

— А теперь лакайте воду, да поэнергичнее, — скомандовал конопатый. — И чтобы никакой брезгливости, никакого отвращения. Вы теперь всего лишь кони.

И никаких тебе мягких шелковистых пальцев, никаких душистых притираний! Никаких тебе воркующих голосов, говорящих на этом непостижимом арабском языке, который словно сам собою пробуждает чувственность.