Я отправляю Лукасу смску, сказав, где и когда репетиция. Несколько минут спустя он отвечает, сообщив мне, что заберет меня в восемь.

На ужине этим вечером, Кайл не счастлив, когда я говорю ему, что пойду с Лукасом.

— Это – школьный вечер, — заявляет он. — А ты ходила с ним лишь только вчера

вечером. Я думаю, что эта штука слишком быстро движется.

— Ничего не происходит. Мы просто друзья.

Он бросает на меня скептический взгляд.

— Я не лгу тебе, Кайл, — заявляю я, ощущая гнев от его недоверия даже при том, что его

инстинкты не совсем неточны. Тот факт, что ничего не происходит, не означает, что Лукас, и я не

хотим этого.

Видимо это поставило его на место.

— Я знаю, что ты не лжешь, — говорит он.

— У тебя вырастит нос, если будешь лгать точно так же, как и Пиноккио. — Пенелопа

указывает на мой нос.

— Правильно. Врать очень плохо, — говорю я.

Она серьёзно кивает мне.

— Доедай свой ужин, — Хлоя инструктирует Пенелопу, помогая ей подцепить еду на вилку.

— Возвращайся к десяти, — заявляет Кайл.

Я киваю и тороплюсь расправиться со своим ужином


Я несусь наружу, когда Лукас останавливается, и уже положила руку на ручку двери машины,

когда он появился около меня.

— Я собирался сделать это за тебя, — говорит он. Низкий, рокочущий звук его голоса бросает

меня в дрожь.

Он одет в черный пуловер с длинными рукавами, который заканчивается чуть выше джинс, низко

сидящих на его талии. Я же надела черный свитер с высоким воротом и тоже синие джинсы. Я

усмехаюсь, скользя глазами по его одежде и останавливаясь на его сильной линии челюсти и

спутанных волосах.

— Сегодня вечером мы на одной волне, — говорю я, жестикулируя на наши соответствующие

одеяние.

Он дарит мне жесткую улыбку.

— Это было бы хорошей переменой.

Я изучаю его и задаюсь вопросом, сказал ли ему Майлз правду о Чаде и не состоявшемся

выпускном. Если это так, то думаю, что он поубавит отношение.

Я забираюсь в грузовик и позволяю ему закрыть за мной дверь, чувствуя себя слишком усталой, чтобы играть с ним в «Угадай-ка моё переменчивое настроение» сегодня вечером.

— Ты знаешь, кто такой Десмонд? — спрашиваю я, как только мы двигаемся.

— Барабанщик. Он раньше ходил в нашу школу. Думаю, что его отчислили.

После этого поездка продолжается в тишине. Я поворачиваюсь, чтобы понаблюдать, как центр

города мелькает за окном.

— Сегодня меня много спрашивали о моем пропавшем гипсе, — говорит он, заставив мои глаза

приземлиться на его подтянутое предплечье.

— И что ты сказал? — я позволяю глазам переместиться на его удивительное лицо, настолько

красивое в профиле.

Он поглядывает на меня.

— То, что врачи попутали, и она не была сломана.

— Как ты избавился от гипса?

— Я воспользовался отцовскими электроприборами, в основном циркулярной пилой. Лиам помог

мне.

От волнения у меня расширяются глаза, что он использовал пилу на себе, но его превосходно

выглядящие руки остановили меня от комментария.

Его рука сжимается и разжимается на руле.

— Я могу кое о чём спросить тебя?

Я сразу же напряглась. Когда он спрашивает разрешения задать вопрос - плохой знак. Несмотря на

моё беспокойство, я киваю.

— На что похоже, когда ты исцеляешь кого-то? Это причиняет боль?

Узел сформировался в моем животе. После израсходования моей жизни, не говоря ни с кем кроме

моей матери, появляется неприятное ощущение, и не хочется говорить об этом сейчас. Но

слишком поздно, чтобы повернуть время вспять. Он уже знает мою тайну, а я его. В глубине души

я рада. Больше не могу в одиночку тягаться с этим, и, по некоторым причинам, я доверяю Лукасу, даже если не уверена, что смогу доверить ему сердце.

— Боль не заживает, — наконец отвечаю я.

Он морщит лоб, пока пытается долго смотреть на меня.

— Когда ты нашёл меня на лестнице в тот день, я просто задела кого-то, кто был довольно-таки в

плохой форме. Думаю, что это, мог быть тот студент, Дерек. Потому что я не использовала свою

силу, чтобы помочь ему, и, держала её в себе, и почувствовала себя плохо.

— Плохо? Да ты тряслась как осиновый лист и едва могла стоять на ногах, — подчеркивает он.

Я киваю головой.

— Такое происходит каждый раз, когда ты не исцеляешь больного человека, с которым

контактируешь? — его недоверчивый вопрос понятен. Я не могла бы жить своей жизнью, если бы

оно именно так работало.

— Я не подцепляю все болезни. Если чья-то болезнь не прогрессировала достаточно, чтобы

затронуть их здоровье, то я не почувствую его. Но если я рядом с реальным больным человеком, тем, кто страдает, такое может произойти, если ослаблю бдительность. Я знаю, как это

блокировать большую часть времени так, чтобы я не стала наполненной или переполненной. Но

когда я расстроена или в напряжённом состоянии, то штуки могут иногда и проникнуть в меня.

Он с минуту моргает, словно что-то обрабатывает.

— Иисусе, вот почему Крис был покрыт кровью той ночью, но парамедики так и не смогли найти

царапинки на нем. Ты оттащила его через дорогу подальше от машины, и излечила его.

— Это было непреднамеренно, но да, я исцелила.

Он проводит рукой по щеке и смотрит на меня. Я могу ощутить его нерешительность.

— Что? — спрашиваю я.

— Почему ты не помогла Грэйди? Он был в намного худшей форме, чем Крис.

Я едва ли понимаю свои собственные способности. Трудно найти правильные слова, чтобы

объяснить ему.

— Есть правила, — говорю я.

Он продолжает поглядывать на меня, пока ведёт машину, ожидая от меня разъяснений.

— Правило номер один, не трахайся со смертью.

Лукас выпучил глаза, на сей раз, смотря на меня слишком долго, и вырулил в последнюю минуту, чтобы остаться на дороге. Он выругался себе под нос и свернул на обочину, остановив грузовик у

парка.

— Нам нужно попасть на репетицию, — протестую я, многозначительно глянув на часы

приборной панели.

— Есть время, — Лукас поворачивается к мне лицом, — Что ты имеешь в виду под «не трахайся со

смертью»?

Мои ладони начинают потеть от его полного внимания. Я ёрзаю на месте.

— Я не исцеляю никого, кому предназначено умереть, потому что смерть неизбежна. Я не могу

попытаться полностью изменить это.

— Почему? Что произошло бы? Они умерли бы в любом случае?

— Нет. Я могу спасти их, но смерть найдет кого-то ещё близкого к ним, обычно члена семьи,

кровного родственника. Я видела, что это произошло с моей мамой, и затем моя бабушка тоже об

этом сказала. Той ночью я почувствовала, как Грэйди был близок к смерти. Я знала, что не могу

касаться его. Если я вернула бы его с края или что-там, смерть нашла вместо него кого-нибудь ещё.

Я не могу рисковать с этим.

Лукас медленно качает головой, и я не совсем уверена, о чём он думает.

— Ты говоришь, что смерть в любом случае перепрыгнула бы на другого?

— Знаю, что это звучит безумно, но это так и работает, — я тру влажные ладони о джинсы.

Он смещается в мою сторону.

— Ты должна побольше разузнать об этом, Рэй. Ты должна узнать, откуда это исходит, так что ты

сможешь понять, почему оно работает так. Это не может быть только проклятьем. Должно же быть

на это какое-нибудь объяснение, какая-то высшая цель.

Я смотрю вниз на руки и качаю головой.

— Ты, правда, думаешь, что моя бабушка предназначена для высшей цели?

Он мягко тянет меня за руку, заставляя меня посмотреть на него.

— Люди все время злоупотребляют силой. Это не значит, что сама сила зло, а ее владелец.

Я улыбаюсь ему, такому умному и рассудительному, несмотря на всё, что сказала ему.

— Это не имеет значения, — говорю я. — Больше нет иного способа узнать. Мама ушла, и я не

планирую говорить с бабушкой снова.

Я замечаю, как он изучает меня взглядом.

— Но Кайл может знать хоть что-то, и всегда есть твой отец. Мы можем попытаться узнать о нём

больше

Я сразу же чувствую неприязнь от этой идеи и качаю головой.

— Разве ты не хочешь знать больше? — спрашивает он.

— Я не хочу ворошить этот муравейник. Моя мать предупреждала меня держаться подальше от

всего этого по одной причине, — я чувствую, как слезы разочарования горят за глазами, и

пресекаю их. Я, правда, не хочу реветь перед ним снова.

— Уверен, что она пыталась защитить тебя, но всё же оставила тебя в темноте. Там ты и хочешь

оставаться? — его голос такой спокойный, в то время как моё давление в крови взлетает, и я не

могу отделаться от ощущения раздражения.

Я отворачиваюсь к окну, чтобы смотреть в ночь. Он выражает словами все крошечные, шепчущие

мысли, которые уже находятся в моей голове. Не трудно проигнорировать все, чего не знаю о

своих способностях.

Я делаю так всегда. Труднее игнорировать тот факт, что я практически ничего не знаю о своем

отце.

Моя бабушка противоречит тому, что моя мама рассказала мне и солгала о многих вещах. Кто

знает, где правда? Существует возможность, что мой отец жив, что у него есть такие же

способности и, возможно, кое-какие ответы тоже.

— Рэй, извини, — мягко говорит он. — Я просто пытаюсь помочь.