– Два-три раза, – повторила я в изумлении.

– И еще кое-что. Его член был такой ароматный!

– Как это?

– Ну, я не знаю, что-то очень сладенькое. А кончик! По вкусу напоминал клубнику или малину. Я могла бы облизывать его день напролет!

– Да ты что!

– А что? Впрочем, откуда тебе знать… Представь, если бы тебе предложили попробовать черную икру с завязанными глазами. Все, что ты не можешь увидеть, ты острее ощущаешь другими чувствами. Особенно вкус и запах.

– Ладно, хватит. Кажется, я поняла.

Хриплый голос Ребекки прервал мои воспоминания:

– Разумеется, у Ночных Красавиц прекрасная репутация. Мы приглашаем к сотрудничеству и предлагаем нашим клиентам только здоровых и чистеньких молодых девушек, безупречно говорящих по-французски и к тому же весьма образованных. Я не беру на работу смазливых наряженных куколок. Но в отношении вас, как я посмотрю, мне не о чем беспокоиться.

– И это – все? – я решилась уточнить.

– Да. Это прописано в контракте, который мы заключаем с вами, и это – то, что мы предлагаем нашим клиентам.

– Хорошо, – лаконично заключила я.

– Кажется, вы разочарованы. А вы что себе воображали? – В ее голосе послышалось раздражение, она вдруг стала столь же надменна, как Ума Турман в рекламе газированных напитков с двусмысленным названием. Ребекка Сибони умела по-своему внушить к себе уважение подчиненных.

Но прошла минута, ее лицо осветилось загадочной улыбкой, почти как у Джоконды, и она добавила тихим голосом, сопровождая свое предложение приглашающим жестом:

– А потом, если мужчина окажется в вашем вкусе, начинается уже другая история. Ваша история. Вы же взрослые люди, и я не могу помешать ни ему удовлетворить свой аппетит, ни вам – уступить ему, если есть желание.

– Вот как раз об этом я ей и говорила, – добавила Соня со знанием дела.

Я постаралась отогнать от себя образ подруги, лежащей обнаженной в полумраке дворцовых покоев в объятиях незнакомого соблазнителя, приятно пахнущего сочными ягодами, умелой рукой ласкающего ее нежную плоть.

– Я предпочитаю также нанимать девушек исключительно в моем вкусе, чтобы оградить себя от случайностей.

Последние слова она сопроводила легким вздохом, как бы намекая, что не видит в этом ничего драматического, и как-то странно засмеялась низким грудным голосом. Ее смех звучал как приступ кашля.

Намек был понятен: мы вольны в выборе – приглашать клиентов в «Отель де Шарм» или в другое место, на свое усмотрение, в любом случае, это было за пределами тех услуг, которые предлагала мадам Сибони, и она ничего не хотела об этом знать, тем более получать с этого комиссионные. Этот доход полностью принадлежал нам, и мы сами определяли время, тариф и набор оказываемых услуг. Однако одновременно мы брали на себя все связанные с этим риски. Она предупредила меня:

– Я не могу гарантировать ничего, как только вы войдете с ним в номер. С того момента, как вы решили провести с ним время, вы берете ответственность на себя.

– А если он изнасилует меня?

– Да перестань ты, – вмешалась подруга. – Это солидные люди: адвокаты, бизнесмены, депутаты парламента… Никто из них не станет держать тебя за проститутку, даже в шутку.

Неужели она так сказала: «даже в шутку»?

– Не важно, – перебила ее Ребекка, – Повторяю, с того момента, как вы переступили порог комнаты с клиентом, вы предоставлены самой себе. Что бы ни случилось там внутри, я никогда не примчусь на помощь. Вы поняли меня? Никогда.

– Я поняла, – грустно согласилась я.

– Если вдруг вы станете звать меня на помощь или, не приведи господи, упомянете о нашем агентстве третьим лицам, в полиции, например, знайте, я буду все отрицать, даже факт нашего знакомства. Я просто вычеркну вас из своей картотеки.

После этого жесткая маска неожиданно исчезла с ее лица и она ласково улыбнулась:

– Ну хорошо! Я вас поздравляю! Добро пожаловать в нашу компанию «Ночных Красавиц»!

Следующие четверть часа были посвящены заполнению каких-то бумаг, свидетельствовавших, что с этой минуты я официально являюсь сотрудником агентства. Мне также дали инструкции, которые отчасти я уже слышала от Сони: ни с кем и никогда не обсуждать то, чем я занимаюсь в «Ночных Красавицах», даже с близкими, с родственниками или с кем-либо из подружек или знакомых по работе, никогда и никому не рассказывать о том, что я услышала от клиента, не разглашать данные о клиенте, не пытаться самостоятельно искать встреч с ним, если только от агентства на этот счет не поступят специальные указания.


– София говорила, что по профессии вы журналистка. Это так? Она рассказывала о полной шатенке, склонной к размышлениям.

– Не совсем так… Я еще учусь.

– Отлично! Надеюсь, вы не проводите журналистское расследование и я не увижу в прессе ни строчки о нашей встрече. Я могу быть уверена?

Высказанное предположение прозвучало в ее устах как угроза.

– Конечно. Мне просто нужны деньги. Не беспокойтесь.

– Отлично! – сказала она, в завершение разговора воздев руки к потолку. – Будете ли вы свободны послезавтра во второй половине дня?

На мгновение я оцепенела. Неужели она уже нашла для меня клиента, положившись на Сонины рекомендации? Не знаю, что уж там подруга ей про меня наговорила, – мне даже показалось, что я слышу, как она расхваливает мою, по ее выражению, «аристократическую чувственность», мои «тонкие манеры, свидетельствующие о благородном происхождении». Какое она имела право предлагать мои достоинства завсегдатаям заведения до того, как я сама соглашусь? Я невольно нахмурилась, что, видимо, не устраивало хозяйку, ведь ей так хотелось побыстрее ввести меня в курс дела. Чтобы не омрачать мой дебют в агентстве «Ночных Красавиц», она наградила меня заботливым жестом, по-матерински мягко положив мне на плечо одетую в кольца и браслеты легкую руку, и пощупала мой дешевенький свитерок.

– Это надо заменить. Я вам помогу. Мы пройдемся по магазинам. Вы обе вместе со мной. Я обожаю это!

– По магазинам? – пролепетала я.

Соня, сидя в кресле, затопала ногами и завизжала от радости, как школьница.

– Да, по магазинам. Вот увидите, каких-нибудь две-три вещицы – и вы преобразитесь! Вы станете обворожительной!

«Обворожительная» – мне этот эпитет был явно не по размеру, я почувствовала себя неловко, как в одежде с чужого плеча, на три размера больше, чем надо. Но, тем не менее, надо привыкать. И желательно быстро.

4

Возвращаться в пригород из Парижа каждый раз для меня было мучением. Я бы даже сказала, пыткой. Для меня, девчонки из Нантеррра, которой я так и осталась, сила притяжения столицы была велика. Поэтому, сидя в электричке, уносившей меня на запад от Опера€ или от площади Этуаль, я чувствовала себя как приговоренная к казни по дороге на эшафот. С той лишь разницей, что я проделывала свой мучительный путь каждый день.

Я так страдала из-за этого, что была готова к тому, чтобы снять жилье где-нибудь в Париже: уж лучше плохонькая комнатка в центре, чем двух-трехкомнатная квартира, даже со всеми удобствами, за городом. Мне хотелось жить в сердце столицы, там, где кипит жизнь.

В тот вечер я садилась в сине-бело-красную электричку, держа в кармане только что подписанный контракт. Кто-то постарался разрисовать спинки сидений и стены в вагоне свежими граффити. Едва устроившись у окна, я почувствовала на себе любопытные взгляды. Мужские, разумеется. Я напрасно старалась привыкнуть к ним, с годами смущение не исчезало, я всегда чувствовала себя неловко. «Не понимаю, чего ты жалуешься! – удивлялась Соня. – Подожди, пока тебе стукнет пятьдесят, у тебя отвиснет грудь и поползут морщины. Посмотрим тогда, как ты обрадуешься, если мужики в метро станут на тебя пялиться».

В ожидании этой радужной перспективы я по-прежнему смущалась от каждого брошенного на меня взгляда. Я просто не знала, что поделать с очевидным вниманием, которое ко мне проявляли мужчины. С таким же успехом я могла бы жонглировать их скрытым желанием, как пингвин замороженной треской. Никто не объяснил мне правил этой игры. Мне только и оставалось, что постоянно быть настороже и находить любые уловки, чтобы не обращать на мужчин внимания. Например, можно наблюдать пейзаж за окном, но поезд все время находился в туннеле и только у самого Университета в Нантерре выезжал на поверхность, как раз перед моей станцией, не оставляя шанса ни увернуться от докучливых глаз, ни скрыть свое смущение. Тогда по случайности мой взгляд упал на свежий выпуск «Ле Монд», который держал в руках мой сосед слева, молодой человек лет тридцати, в кожаном прикиде, с черным кожаным кейсом на коленях. Несколько крупных заголовков на первой странице газеты бросились мне в глаза, но только один привлек внимание.

– Это же – Дэвид… Дэвид Барле, – прошептала я и невольно потянулась к газете.

Молодой человек вскочил на ноги и протянул мне руку, охотно воспользовавшись случаем:

– Э-ээ, нет-нет… Меня зовут Бертран Пасадье. А вас?

Я не стала пожимать его влажную ладонь, но выхватила у него газету, мои пальцы крепко вцепились в бумагу. Не ответив на его вопрос, словно он испарился с глаз долой, я стала читать статью, посвященную руководителю частной медиагруппы, названной по его имени: Группа Барле. Она владела информационным каналом круглосуточного вещания, самым популярным во Франции, BTV.

Переминаясь с ноги на ногу, мой попутчик безуспешно пытался найти повод опять привлечь к себе внимание.

– Вас интересует телевидение?

– Гм… – пробурчала я себе под нос, не взглянув на него.

– Если так, могу посодействовать, знаете ли. Я бы мог вас устроить на хорошее место в этой сфере. Барле – это неплохо, вполне солидно, но ненадолго, уверяю. Есть местечки и получше.

Я пропустила мимо ушей его болтовню. Быстренько дочитав статью, в которой детально обсуждалась стратегия Группы BTV, направленная на привлечение аудитории, я теперь полностью погрузилась в созерцание фотографии Дэвида Барле. Я и раньше видела его лицо по телевизору или в экономических приложениях к газетам, но только теперь заметила, что он удивительно похож на давно умершего популярного актера Жерара Филипа. Потрясающее сходство! Мне даже показалось, что я слышу его прекрасный, такой мягкий и обволакивающий, знакомый с детства голос (много лет назад я ставила пластинки на старом мамином проигрывателе и слушала в его исполнении «Маленького принца» или сказку «Петя и волк»).