Значит, все – правда: сладострастные, пылкие взгляды действительно способствуют нашему совершенствованию, воодушевляют, придают лоск достоинствам, всему, что есть в нас прекрасного. Вчерашние мои анонимные зрители своим восхищением и вожделением разрушили прилепившуюся ко мне подростковую оболочку, в которой спала моя женская сущность. Я сбросила в «Отеле де Шарм» старую кожу и вышла обновленная, отныне согласившись с тем, что могу восхищать и быть желанной. Больше эта мысль не казалась мне дикой и неуместной.

Хорошо, что я не забыла закрыть дверь в столовую на замок, пока примеряла платье, ведь Дэвид в соседней комнате сгорал от нетерпения. И вот я решила, что настал подходящий момент, чтобы сбросить маску послушания и покорности.

– Скажи мне честно: она, по крайней мере, никогда не надевала это платье?

– Кто? О ком ты говоришь? – спросил он раздраженно.

Я продолжала настаивать самым вкрадчивым и ласковым голосом, какой только могла изобразить:

– Аврора… Она его не надевала?

– Нет! Как ей это могло прийти в голову?

Он говорил неправду. Я почувствовала это по легкому беспокойству и неуверенности в голосе. Он попытался сменить тему, но слишком резко, как бы желая скорей стряхнуть с дерева испорченный плод.

– Мне можно войти?

– Нет… По крайней мере, до тех пор, пока ты не ответишь на мои вопросы.

– Эль, – взмолился он жалобно. – Я уже рассказал тебе обо всем, что там было: банальный любовный треугольник. Луи любит Аврору, которая любит Дэвида… который ее не любит. Все, точка. К этому больше нечего добавить.

Я притворилась, что поверила его выдумке, хотя ни минуты не сомневалась, что он врет. Помолчав, я вернулась к важному для меня расследованию:

– Скажи, а почему Аврора впала в депрессию?

– Это была не депрессия. Она уже была больна, когда мы с Луи с ней познакомились.

– Тогда почему Аврора бросилась в бушующее море, если не с горя?

– Не знаю. Никто не знает, что там на самом деле произошло. Даже Луи. Хотя он первым оказался на берегу в ту ночь.

– Он хотел ее спасти?

Луи рассказывал мне другое. Именно Дэвиду он отвел роль отважного рыцаря, бросившегося за Авророй в бушующие волны. Но зачем?

– Да, именно так. Но он ничего не смог сделать. Кроме того, еще и сломал себе ногу в скалах. После этого Луи долго лечился, но первое время мы боялись, что он вообще не сможет ходить.

– Это – вся история?

– Да, – сразу согласился он, вновь обретя уверенность в голосе. – Если не считать формального расследования, полиция, в принципе, справилась довольно быстро.

– Почему «в принципе»? – не унималась я.

– Потому что Луи на допросах вел себя как-то странно, давал противоречивые показания.

– Но его ведь не задержали, правда?

– Нет… Полицейские пришли к выводу, что это был несчастный случай.

Я слышала его голос где-то совсем рядом, наверное, Дэвид подсматривал в замочную скважину и намеревался войти в комнату.

– А ты… что ты об этом думаешь?

Он не торопился с ответом, потом минуты через две произнес очень серьезно:

– Зная коварный характер Луи, скажу тебе, что мне приходили в голову иногда нехорошие мысли.

– Например?

– Так, разные глупости…

– Ты же знаешь, что, пока не ответишь, сюда не войдешь!

– Страшно подумать, но он мог столкнуть ее с обрыва, вот! – выпалил Дэвид на одном дыхании. – Они с Авророй знали эти места наизусть. По правде говоря, очень странно, что Аврора не смогла выбраться на берег сама, что бы там не случилось… Даже в плохую погоду.

– Ты думаешь, он способен на такое?

– Нет, я не знаю… Не думаю, что можно заранее предсказать, на что способен злобный человек в состоянии отчаяния.

В этом, по крайней мере, он был прав, но меня трудно ввести в заблуждение. В его версии я усмотрела пробелы и недомолвки: а что случилось с его рукой? Почему он молчит об этом?

Но я старалась осторожно обходить стороной тему, спровоцировавшую накануне вечером нашу размолвку. Он и так уже многое мне поведал об этой истории, наверное, больше, чем кому-либо.

Пока мы так разговаривали через дверь, я сняла платье, оставшись в одной комбинации, и осторожно упаковала его в чехол. Потом спросила:

– Ты казнишь себя за это? Да?

– Да… кажется, да. Но все осталось в прошлом, пора забыть…

Он силился убедить себя в этом. Хотел ли Дэвид запереть чувство вины и маячивший за спиной призрак под надгробной плитой забвения?

Он тихонько постучал и навалился на дверь с той стороны, но я уже открыла замок. Дэвид вошел и увидел меня, впрочем, не в первый раз, в нижнем белье…

…Хотя в этой комнате – впервые. Ее интерьер, оформленный под старину, в большей степени подходил для проведения долгих вечеров в разговорах у камина и не располагал к проявлению бурных чувств с жаркими объятиями и томными вздохами.

Дэвид вошел, и как-то так получилось, что он невольно прильнул ко мне. Я даже не успела понять, он сделал это, потому что нуждался в утешении или хотел просто сделать себе приятное. Дэвид обнял меня и стоял, не двигаясь, уткнувшись носом мне в шею. Можно было подумать, что обиженный ребенок прижался к маме в поисках утешения.

Я медленно провела рукой по его волосам, нежно обняла за шею. На мой взгляд, этот жест – скорее ободряющий, чем вызывающий сексуальное чувство, но он понял его как намек к продолжению. Дэвид погладил меня по спине, потом его ладонь спустилась ниже, к тому волнующему месту, где возникают два холмика ягодиц. Почувствовав там его прикосновение, моя спина рефлекторно напряглась, и он, разумеется, воспринял это как поощрение к действию. Мы не занимались любовью с тех пор, как я две ночи подряд сбегала от него в «Отель де Шарм».

Какая именно часть новой Анабель, той женщины, которую я только что обнаружила в зеркале, все еще принадлежала Дэвиду?

– Мы ведь не освятили эту комнату, верно? – горячо прошептал он мне в ухо.

Вот так предложение! Оно так мало походило на наши обычные эротические утехи, пресные и банальные, лишенные вызова и далекие от самого понятия любовной игры. Что с ним случилось?

Я краем глаза наблюдала за нашим отражением в огромном зеркале столовой: два прекрасных тела мужчины и женщины, освещенные лучами заходящего солнца в летний вечер. Любой, кто посмотрел бы со стороны на эту скульптурную группу, мог бы с уверенностью сказать, что они удивительным образом подходят друг другу. Но я была не единственная, кто претерпел метаморфозы. В нем тоже что-то переменилось, правда, не так заметно. Сначала я не давала себе отчета, но скоро мне показалось, что я увидела на его губах пошловато жестокую, плотоядную усмешку, которая была характерна для Луи, когда он смотрел на свою жертву.

– Пойдем!

Не дожидаясь согласия, он схватил меня в объятия, понес к мраморному столику на тяжелых бронзовых ножках и уложил на холодный камень. Я вздрогнула, хотя мое тело и так уже трепетало от возбуждения. Я лежала на ледяном мраморе, согнув колени, свесив ноги над пустотой. Он подвинул меня вперед и прижал мои бедра к животу так, что его лицо оказалось на уровне моих трусиков. Я чувствовала, как его горячее дыхание упирается в сатиновый треугольник ткани, прикрывающий мои прелести, и ласково их щекочет, но желание еще не проснулось во мне, и вагина была суха, как черствый сухарик. Одним пальцем он легко отодвинул помеху и стал лизать меня снизу вверх, плавно и старательно. Наконец, Дэвид дошел до эректильного бугорка, все еще спрятанного под покровом кожных складочек.

На мое счастье, его слишком ревностное старание и неуместная в этой ситуации медлительность позволили мне прошептать:

– Давай быстрее…

– Так ты не против? Тебе нравится?

– Да, продолжай, – настаивала я. – Только быстрее…

Дэвид повиновался и, надо сказать, небезуспешно. Каждый раз, когда он проводил языком по моим губам, я чувствовала, что они мало-помалу разбухают и раздвигаются, соглашаясь на чужеродное вторжение. Конечно, при таком темпе, как у скучного метронома, и с желанием равномерно увлажнить всю зону, он никак не мог угодить мне и не расшевелил бы чувствительный бугорок, спрятанный между губами. Моему эректильному органу требовалось больше, гораздо больше.

Продолжая ублажать языком мою киску, Дэвид рукой ласкал мне грудь, сильно сжимая ее в ладони, но мне было приятно. А я тем временем средним пальцем нащупала клитор и стала разминать его круговыми движениями, как давно уже привыкла делать, удовлетворяя саму себя.

Заметив мое движение, Дэвид смутился и замер ненадолго, а потом воскликнул:

– Как ты прекрасна в этом…

Но в нежном голосе я услышала не только его мягкий и завораживающий тембр. Отныне с ним хором звучали десятки, нет – сотни, а может, и тысячи голосов – столько, сколько мог вместить в себя «Отель де Шарм» мужчин, готовых подчиняться моим прихотям.

Я продолжала усердствовать, а он как завороженный с восхищением наблюдал за моими манипуляциями. Тогда впервые я не отказала себе в удовольствии продемонстрировать ему этот спектакль.

В одно время с учащенным сердцебиением, предвестником мгновений наслаждения, в голове мелькнула мысль, пронзившая меня насквозь: а что, если среди фаллосов, обращенных ко мне через тайные окошечки в номере Паивы… был и его, Луи, фаллос? Может быть, я даже дотронулась до него, сама об этом не подозревая? Если бы я не поддалась хмельному экстазу, вскружившему мне голову, и если бы я его узнала по особой, ему присущей жесткости или по прожилкам или другим особенностям, могла бы я в таком случае взять его в рот и упоенно сосать?

И тут Дэвид вонзил в меня свой член без предупреждения, резким движением, решительно и твердо. Я не видела и не знала о его намерениях, потому неожиданное вторжение ошеломило меня. Я не хотела этого, по крайней мере, не сейчас, не так быстро.

– Ласкай себя, давай, давай! – приказал он.