Мод выслушала мой рассказ, не проронив ни слова, но я догадалась, что на том конце провода она заливается слезами.

– Мама, не плачь…

– Нет, нет, – пролепетала она, всхлипывая. – Ты права, это – глупо. Но я так счастлива… я так рада за тебя, доченька.

– Я понимаю… Но теперь тебе ясно, почему он засыпает тебя подарками?

Не спорю, это – неправильно: обманывать свою умирающую мать. Но имела ли я право испортить ей настроение, лишить ее радости? Могла ли я поведать маме другую историю, грустную и мрачную? Рассказать о том, как накануне вечером в прямом смысле пошла по рукам, не видя лиц своих соблазнителей? О том, что теперь я не знаю, чему верить, на что надеяться, кого любить… и кому отдать свое тело, в конце концов, чтобы достичь блаженства. Разве она смогла бы понять, а тем более принять ту опасную игру, которую затеял со мной Луи Барле? Как мы далеки от сказочных фей с их волшебными палочками! И еще дальше от счастливой судьбы, о которой мечтает любящая мать, рисуя в воображении будущее своей единственной дочери.


Счастливая судьба начинается так: я – невеста, наступает день свадьбы. Я, запершись в комнате для невест, плачу навзрыд. Мои свидетели напрасно пытаются меня урезонить, я упорно запрещаю им входить ко мне. Причина драмы – я не одета. Я абсолютно голая, так как свадебное платье испорчено. Кто-то разорвал его в клочья по причинам, мне неизвестным. Все пропало! Разве я могу появиться перед гостями в рваном платье? Один из друзей моего будущего супруга находит, тем не менее, слова, чтобы меня утешить. Ему я открываю дверь. Он обнимает меня за плечи и успокаивает. Потом хватает в объятия и кидает на пол. Я так безутешна в своем горе, что чувствую, что готова отдаться ему. Но он не торопится овладеть мной, он старательно мастурбирует, сидя на мне, и очень быстро, на его взгляд, даже слишком быстро, нескончаемый поток семенной жидкости извергается на мое тело. Из него выливается столько жидкости, что я вся покрываюсь ею с ног до головы. Она быстро высыхает прямо на коже и превращается в платье сероватого цвета. Я теперь одета в его сперму. Вот так он меня спас.

(Рукописные заметки от 10/06/2009, написано моей рукой.)


Со вчерашнего дня, с тех пор как Дэвид дал мне пощечину и наговорил много нехороших слов, мы больше не разговаривали. Обычный утренний отъезд в контору, хроническая недоступность по мобильному – все привело к тому, что взаимные обиды выросли между нами стеной.

– Здравствуйте, это офис Дэвида Барле. Как я могу вам помочь?

– Алло? Хлоя?

Она не узнала мой голос, видимо, по телефону он звучит не так уверенно.

– Да, я слушаю вас. Кто говорит?

– Хлоя, это – я, Эль.

– Эль…

Прилежная секретарша, видимо, срочно рылась в памяти, сбитая с толку моим двусмысленным уменьшительным именем.

– Анабель. Если хотите Эль Лоран.

– Ах! Эль! Простите меня. Просто я не ожидала услышать ваш голос по телефону. Что-то случилось?

Девять часов двадцать три минуты – сообщали ей часы на письменном столе, иначе говоря, я опоздала на работу уже почти на час, согласно рабочему расписанию, которое была обязана соблюдать.

– Да нет, просто я неважно себя чувствую.

– Что-то серьезное?

– Не думаю. Просто насморк, – я, не стесняясь, вешала ей лапшу на уши. – Не могли бы вы предупредить Дэвида и, главное, Альбану, что я не в силах сегодня прийти?

Второй день на работе – и уже у нее насморк! Если хоть один человек в этом заведении пока еще был настроен защитить мою задницу от пинка, ему следовало воспользоваться случаем, чтобы занести свое колено вместе со всеми остальными. Кто бы стал, развесив уши, слушать мои дурацкие отговорки? Не только мои новые коллеги не поверили бы мне, но и будущий супруг в первую очередь. Луи, возможно, счел бы мое отсутствие побегом, единственным способом, пришедшим мне в голову, чтобы уберечь себя от западни. Но мне было наплевать. Главное, что мне требовалось сейчас, – отстраниться, сделать передышку и разобраться в клубке запутанных отношений, которые складывались как-то нелепо и беспорядочно между мной и братьями Барле. Что бы они там ни говорили, их слова не могли пролить свет на происходящие и прошлые события. Я даже спрашивала себя: а если они сговорились, чтобы специально запутать меня, посеять в моей душе сомнения, неуверенность и страх?

Я осталась дома одна. Арман, поглощенный подготовкой к нашей свадьбе, что-то делал в саду, он мне не мешал. У меня было полно времени, чтобы обойти все комнаты и заглянуть во все закоулки большого дома, а раньше мне и в голову не приходило этим заняться. С тех пор как я сюда перебралась, большую часть времени я проводила в спальне, в примыкающей к ней ванной комнате, редко – в гостиной, еще реже заходила на кухню. Вот только теперь, благодаря тщательному осмотру своего нового жилища, я ощутила настоящий масштаб, простор и красоту этого здания, построенного по проекту архитектора Константина, того самого, который нарисовал план и обозначил контуры района, получившего название Новых Афин.

Апартаменты мадемуазель Дюшенуа в давние времена состояли из двух комнат – ее спальни, где сейчас размещалась и наша, и будуара, где был обустроен домашний кабинет Дэвида. Рядом находилось еще одно помещение, куда я как-то сунула нос, но дверь оказалась закрыта, потом я узнала, что эта комната всегда заперта на ключ. Ключ… Слово всплыло у меня в мозгу, напомнив недавние события. Этот трухлявый, старый, тяжелый, с зазубринами ключ, выкованный, что совершенно очевидно, несколько веков тому назад, приложенный Луи к первому посланию… А что, если он откроет мне дверь к секретам Дэвида?

Я нашла в сумочке ключ и уже была готова вставить его в замочную скважину, но остановилась. Уверена ли я в том, что мне на самом деле хочется приоткрыть завесу над прошлым, в которое меня никто не собирался посвящать и к которому я не имею никакого отношения? Что я узнаю? Надо ли мне это? Дэвид, как каждый из нас, как и я с моим воображаемым папашей, разве не имел права на невмешательство в свое прошлое посторонних лиц, право на забвение? Неужели в благодарность за его благодеяния я не должна подарить ему любовь безо всяких подозрений и условий?

Но искушение было слишком велико. Я попробовала, не испытав при этом угрызений совести, вставить округлый наконечник в темное и глубокое отверстие

– Дура я все-таки… – сказала я вслух самой себе.

…И, кроме этого, слишком наивная. Я всерьез надеялась, что дело можно так просто решить. Ключ и замок совершенно не подходили друг к другу. Невозможно было впихнуть его внутрь, тем более повернуть в скважине. Делать нечего.

В оставшейся части здания я не нашла ничего интересного. Я осмотрела мебель в помещениях, в большинстве своем – восхитительные предметы в стиле эпохи Реставрации, прекрасно гармонирующие с внутренним убранством, особенно в гостиной и столовой. Кое-где мне попадались стопки бумаг, совершенно для меня ничего не значащих, вырезки из газет и брошюр, кипы журналов. Большинство из них имели отношение к деятельности группы Барле, одни были разбросаны кое-как, другие лежали аккуратными стопками. На обложке многих экономических журналов разных лет красовались фотографии Дэвида… Они год за годом, десятилетие за десятилетием воссоздавали этапы его карьеры. Казалось, что мне показывают давнишний телесериал «Искренне ваш», прошедший красной нитью через мое далекое детство.

Я, не торопясь, пролистала несколько толстых подборок, содержащих наиболее значительные статьи о Дэвиде. Нашла и с грустью в сердце перечитала ту статью в «Монд», которую увидела у пассажира в электричке три месяца назад. Не верилось, что теперь моя жизнь и жизнь этого человека на фотографии в передовице связаны так тесно…

Я прилегла на диванчик в гостиной, прихватив с собой Фелисите. Она свернулась калачиком у меня на животе, расслабилась и уснула, утомленная, после брутальных игр с Синусом и Косинусом. Я же погрузилась в размышления, но мысли путались и не складывались в одну ясную картину. Поглаживая кошечку по мягкой, как шелк, тигровой нежной шерстке, я пыталась найти ниточку, потянув за которую можно было бы разгадать китайскую головоломку. Опять вспомнился усатый профессор, читавший нам в университете лекции по журналистике, и его толковые советы умудренного опытом старого писаки: даже в случае открытого противостояния ни одно событие не должно рассматриваться с точки зрения либо одного, либо другого участника конфликта. «Только в Библии и в голливудских фильмах можно увидеть с одной стороны Добро, чистое, незапятнанное, лишенное недостатков и безукоризненно правильное, а с другой – Зло в окружении грехов, порока и несовершенства. Увы, в реальности никогда не встретишь Каина и Авеля, Люка Скайвокера и Дарка Вадора. В действительности все всегда перемешано и запутано. Ваша задача как журналиста распутать этот клубок противоречий. А как? Надо потянуть за любую ниточку и продемонстрировать это общественному мнению. И ни в коем случае не обвинять только одну сторону, подтасовывая факты, нельзя давать волю фантазии, если вам не хватает подлинных свидетельств. Запомните, вы никогда не найдете первопричины. Есть только видимая точка в длинной цепи причинно-следственных отношений. Ваше дело – найти эту точку и объяснить, почему вы выбрали именно ее. Вот в чем заключается ваша позиция, которую вы изложите в репортаже или статье». К моему большому огорчению, месье Шикарные Усы был тысячу раз прав.

Однако мне все стало бы гораздо понятнее, если бы Луи ограничился тем, что рассказывал мне небылицы и играл бы со мной, как с механической игрушкой. Если бы он не заводил меня, не заставлял испытывать влечение и блаженство. Все было бы проще, если бы Дэвид держал себя в руках крепче, чем он держит свои секреты.

Напрасно я пыталась сохранить хладнокровие, все бурлило во мне. Мое спокойствие – всего лишь видимость. Временное бездействие, которое я себе позволила, не что иное, как уход в себя, и это, я знала, не могло длиться долго.