Несмотря на патетическую защитную речь Армана в пользу Луи, я так и не позвонила своему мужу в последующие два дня и не отвечала на его сообщения.

Он доводил меня ими до возбуждения, и много раз я порывалась набрать его номер или поехать на улицу Тур де Дам, чтобы заменить наконец менее постоянную логику трезвого разума на столь совершенную логику наших сплетенных тел. Противясь своему желанию, я думала только о нем и о решающем его дальнейшую судьбу событии, которое неумолимо приближалось. Я не хотела становиться паразитирующим элементом, ослабляющим его защиту, даже мои поцелуи не должны были сейчас мешать Луи. Я хотела, чтобы он на сто процентов сосредоточился на своем деле, как, очевидно, это сделал Зерки. Тот обратился ко мне с кратким, как обычно, сообщением утром перед заседанием:

Первое слушание сегодня во второй половине дня, Парижский дворец правосудия, 15 часов. XV исправительная палата суда. Вход через вестибюль Рене Пароди. Париж, 4‑й округ, Дворцовый бульвар, въезд через дом 10.

На самом деле мое появление там было бы не слишком разумным. А если какой-нибудь папарацци заметит меня, наделает снимков и передаст фотографии газетчикам, которые тут же ими воспользуются? Факт, что женщина, которая делит с Луи его такую непристойную интимную жизнь, осмеливается присутствовать на заседании, наверняка будет воспринят как отягчающее обстоятельство. Можно подумать, я собиралась наброситься на него на выходе после слушания и заняться с ним любовью в туалете Дворца правосудия!

Луи взял Эль за руку и увлек за собой в узкую кабинку. Им нравилась эта теснота, эта атмосфера скабрезных надписей на стенах и запах мочи. На сей раз она позволила сделать то, о чем Луи мечтал. Эль была одета в мини-юбку, под которую он засунул свою бесстыдную руку. Ее трусиками оказалась лишь тонкая полоска кружев, врезавшаяся во влажную щель вагины. Ее половые губы уже набухли от желания. Он скользнул пальцем в трусики, гладя изгибы губ и вход во влагалище. Затем вынул палец на секунду и поднес его к носу, затем к губам. Пряный вкус опьянил его, и на этот раз он погрузил в нее средний палец до самого основания, до последней фаланги, а его ладонь накрыла пульсирующее лоно партнерши. Луи почувствовал, как стенки влагалища сжимаются вокруг его пальца.

Когда кто-то зашел в соседнюю кабинку, Эль сдержала крик, который в мышечном рефлексе заставлял влагалище еще сильнее сжимать палец, обшаривавший ее нутро.

Анонимный фан-фикшн от 15/06/2010


Пройдя под многочисленными камерами наблюдения, охраняющими вход, я практически не обратила внимания на величественность корпуса центрального здания с четырьмя гигантскими колоннами и грандиозным лестничным пролетом. Здание было символом жажды крови эпохи Террора якобинской диктатуры, но я надеялась, что Луи не закончит свои дни на гильотине подобно противникам Французской революции.

Внутри, в холле, богато отделанном мрамором, я последовала указаниям адвоката в мантии, который, кстати, не упустил возможности попялиться на мой зад. Наверное, это был своего рода местный ритуал, поскольку я заметила, что все его коллеги поступили так же.

Через десять минут ходьбы в лабиринтах галерей я наконец очутилась в вестибюле Рене Пароди, под стеклянным куполом в стиле Эйфелевой башни. Заметив микрофоны и фотоаппараты, я тотчас же поспешила спрятаться за солнцезащитными очками.

– Он здесь! Парни, Барле приехал!

Подобно рассеянному рою, который вдруг объединился, чтобы броситься на цель, все накинулись на Луи и Зерки, появившихся на лестнице. Подойти к ним было невозможно, и мне пришлось довольствоваться тем, что я увидела их краем глаза сквозь частокол микрофонов и камер. Толпа сомкнулась еще плотнее, когда журналисты окликнули Луи:

– Господин Барле! Несколько слов для «Франс Инфо», пожалуйста!

– Вы считаете себя автором порнографии?

– Что вы можете сказать родителям детей, шокированных вашей инсталляцией?

– Нужно ли намеренно показывать секс, чтобы творить искусство, господин Барле?

Как эти люди могли задавать подобные вопросы? Почему они с таким удовольствием разносят сплетни, распространяемые Гобэром? У меня возникло желание броситься на них, вцепиться каждому в горло, бросить их ценный материал на землю, рассказать о настоящем Луи, добром, нежном, чувственном, более просвещенном и образованном, чем все они вместе взятые. Изображая безразличие, дуэт рассек шумную бранящуюся толпу, дойдя до двери, на которой висела табличка с надписью: «XV исправительная палата».

Луи и Зерки скрылись за дверью, оставив позади разочарованную и голодную свору.


Как только Луи открыл собственную галерею, он решил сделать их секс центральной темой коллекций, которые он выставлял. Его особняк стал эротической Виллой Медичи, и художники, которых он сюда приглашал, должны были увековечить их любовные игры с Эль в любой форме на свой выбор. Одним из наиболее впечатляющих приспособлений было устройство, позволяющее запечатлеть их при помощи шести камер с обзором со всех ракурсов. Затем воссоздается объемное моделирование тел. Наконец систему подключают к принтеру 3D, который позволяет воссоздать в режиме реального времени серию статуэток из полимерного материала, детально отображающих их соитие.

Так, в серии под названием «Лотос» Эль встает между ног своего возлюбленного и садится на его член. Во второй миниатюре можно увидеть, как рука Луи уже находится между ног Эль и ласкает ее клитор. Статуэтки под номерами 3–5 демонстрируют их возвратно-поступательные движения занятий любовью. На последнем этапе Эль выгибает спину, откидывается назад, ее рот приоткрыт. Даже по такой зафиксированной в пластмассе позе можно догадаться, что она испытывает оргазм.

Анонимный фан-фикшн от 15/06/2010


Едва журналисты собрались выразить свое недовольство, как на горизонте появился следующий объект их внимания: лысый, однако еще молодой, судя по чертам лица и бодрой походке, мужчина. Все тотчас же поспешили ему навстречу. И я услышала:

– Делакруа! Это Делакруа!

Стефан Делакруа? Бывший служащий Дэвида, замешанный в громкой скандальной истории! Я задавалась вопросом, что он мог здесь делать. За исключением причастности Дэвида к обоим случаям, никакой иной прямой связи между делами Барле-Соважа и Делакруа не было.

Но с тех пор как я очутилась в семье Барле, я больше не верила в совпадения.

Вскоре Делакруа исчез в лабиринтах дворца вместе с кучкой крикунов, спешащих за ним по пятам. Сам того не ведая, он расчистил мне путь, и я, в свою очередь, смогла войти в XV исправительную палату, избежав докучливого внимания.

Зал заседаний полностью соответствовал тому, как я его себе представляла: повсюду деревянная отделка, потертые бархатные кресла, люстры, висящие вдоль арок и с большим трудом освещающие помещение с головокружительно высоким потолком. В глубине, за лакированным деревянным столом, окруженный двумя заседателями и горой документов, сидел председатель. Он явно был раздражен возбуждением, которое витало в зале среди любопытствующей публики, и затягивал с началом слушания дела. В первом ряду, спиной ко мне, скрестив руки на груди, непоколебимо стоял Луи. С другой стороны центральной трибуны я увидела знакомый облысевший череп и самодовольную отвисшую губу Антуана Гобэра, который выступал в качестве гражданского истца. Его адвокат лихорадочно рылся в своих записях.

Раздались два сухих и отрывистых удара молотка, резко положивших конец возбужденному гомону. Все поспешили на свои места, и представитель верховной власти, старик шестидесяти лет, заявил слегка дрожащим голосом:

– Итак, мы собрались здесь для того, чтобы вынести решение по делу выдвинувшего обвинение объединения родителей учеников АРВУГОУ в лице их законного представителя, господина Антуана Гобэра, против галереи искусств Барле-Соважа, представленной ее управляющим, господином Дэвидом Барле…

Один из заседателей прошептал ему что-то на ухо, и болезненный судья со звонким першением в горле вновь произнес:

– Кхмм… Да, простите, господином Луи Барле, здесь присутствующим.

Волна веселья охватила зал. Если бы только эти люди знали, до какой степени небольшая оговорка судьи, внешне несущественная, была близка к реальности…

– Господин Барле, признаетесь ли вы в том, что добровольно выставляли видео лиц, занимающихся мастурбацией, в витрине вашей галереи?

– Да, господин председатель.

– Вы подтверждаете, что ответственность за это решение лежит только на вас?

– Да.

На каждый утвердительный ответ моего мужа публика отзывалась возмущенными вздохами. Будучи в курсе клеветнической кампании, организованной Гобэром по приказу Дэвида, я не удивилась тому, что зал настроен против Луи.

Через полчаса государственный обвинитель начал зачитывать свое ходатайство, еще более суровое, чем гражданский истец:

– …строгое применение закона, господин председатель. То есть в соответствии со статьей 227—24 Уголовного кодекса семьдесят пять тысяч евро штрафа и тюремное заключение до трех лет.

Даже присутствующие, которых нельзя было заподозрить в снисходительности к моему Луи, казалось, были удивлены суровостью требуемого приговора.

– Чем вы мотивируете такой строгий приговор, господин прокурор? – спросил председатель, поворачиваясь к своему коллеге.

– Предшествующими прецедентами подсудимого, господин президент. Я позволю себе напомнить суду о приговоре за развратные действия и эксгибиционизм, отягчающий решение, принятое в мае 1999 года.

– Безусловно, мы в курсе его судимости, это дело фигурирует в досье, – отмахнулся тот.

Прокурор, денди с копной седеющих волос, кажущихся ненатуральными, почти злорадствовал, передавая слово адвокату Гобэра, такому же неприятному, как и его клиент.

– Вы забываете о двух вещах, господин президент, – произнес тот. – Первое – вот эта серия фотографий, датированная днем открытия выставки, ставшей предметом обвинения. Они были сделаны снаружи галереи, на улице Севинье…