Попробовав все позы в этом небольшом пространстве, мы остановили выбор на вертикальной позиции. Это было лучшее решение для того, чтобы мы оба могли получать максимальное наслаждение. Луи знал, что, кроме глубоких проникновений, я также очень люблю те, которые позволяют стимулировать переднюю стенку влагалища. Поэтому он повернул меня лицом к стене и устроился сзади, прильнув низом живота к моим ягодицам, расположившись ровно на таком расстоянии, чтобы дать своему члену касаться моей щели, полностью мокрой от желания. Таким образом, при каждом проникновении его уздечка водила по бугристой поверхности взад и вперед, словно смычком, пытаясь вырвать оттуда ноту. Но звуки исходили не из влагалища, а из моего горла. Пронзительный хрип, затем восхищенные стоны. Оргазм Луи был таким сильным, что я почувствовала, как его левое колено резко согнулось под весом наших слившихся тел.

– Все в порядке? – инстинктивно забеспокоилась я.

Луи ответил нежным покусыванием моего затылка. Он сдерживал свой голод, свое желание поглотить меня всю целиком. Его член содрогнулся в последнем приступе и еще раз надавил на мою заветную точку.

Я думала, что мы отныне обладаем всей гостиницей, чтобы любить друг друга, что мы будем сплетаться в объятиях в самых прекрасных комнатах Парижа. Мы станем заниматься любовью под благоволящим взглядом самых отчаянных куртизанок: Жозефины Богарне, Марии Бонапарт, Прекрасной Отеро и всех остальных, – но всегда будем возвращаться сюда, чтобы любить друг друга в этой маленькой темной неудобной каморке, отныне и во веки веков.

И, так как тень его родителей все еще витала здесь, я не смогла больше сдерживаться.

– Ты знаешь, кто еще занимался здесь любовью?

Сначала он не поверил. Затем, одевшись, выслушал мои аргументы, подтвержденные документально. Он был шокирован, но ему пришлось признать, что я права. Я приложила все усилия, чтобы смягчить жестокость этого откровения. Но по мере того, как я двигалась вперед, рассказывая, я видела, как он закрывался в себе, словно улитка, забирающаяся все глубже в свою раковину.

Когда я закончила, его лицо было напряжено и искажено пугающей гримасой. Потухшим, но крайне решительным голосом он приказал мне:

– Позови его. Сейчас.

Он стучал своей тростью по полу.

– Подожди…

– Скажи ему, чтобы он пришел сюда! – глухо прорычал Луи.

Арман отреагировал на мое неожиданное приглашение на удивление спокойно, не возражая и не проявляя излишней скромности. Должно быть, он ждал этого с момента своего появления на кладбище Рокабей. Может, даже надеялся на это. Исиам, несомненно, сообщил ему по простоте душевной о работах, которые проводились в комнате три. С тех пор Арман знал, что приближается момент истины.

Когда два часа спустя он появился на пороге «Шарма», месье Жак тотчас же сообщил мне. Луи настоял на том, чтобы разговор с этим мажордомом – он не называл его никак иначе – состоялся в нейтральном месте. Маленькая гостиная справа от главной двери подходила идеально. Мы спускались туда по лестнице, когда, стоя на одной из последних ступенек, я заметила Армана, сгорбленного и еще сильнее состарившегося с момента нашей последней встречи.

– Здравствуйте, Эль, – поприветствовал он меня слегка дрожащим голосом. Вымученная улыбка исказила его морщинистое лицо.

– Здравствуйте, Арман.

Отец и сын не осмелились протянуть друг другу руки, Арман лишь чуть заметно робко кивнул, приветствуя Луи. Тот тяжело рухнул в кресло красного бархата, как пораженный молнией. Было ясно, что мой муж не сделает ничего, чтобы сгладить неловкость, и что вести этот непростой разговор придется мне.

– Вы знаете, зачем я попросила вас прийти сюда. Не так ли?

– Да, – признал он, опустив голову, словно провинившийся ребенок, пойманный с поличным.

Одетый, как всегда, в свои бессменные бархатные брюки и застегнутый на все пуговицы вязаный жилет, Арман казался персонажем, сошедшим с экрана черно-белого кино. Он мог бы играть там роль учителя начальных классов или вышедшего на пенсию слуги, которого его неблагодарные хозяева отправили на покой.

Как и «Рива», с которой случилась беда в «Рош брюне», Арман провел свою жизнь в зависимости от семьи Барле. Он всегда оставался на заднем плане, едва осмеливаясь заявлять о собственных нуждах, не говоря уж о законных желаниях. Я на секунду вдруг вспомнила о моторной лодке из лакового дерева и подумала: что же с ней могло стать дальше после продажи виллы на торгах? Наверняка она закончила свою жизнь на свалке или была списана на дрова для отопления и ее сожгли во время суровой зимы.

Краем глаза я наблюдала за Луи, опасаясь, как бы он не набросился на старика или, напротив, не рухнул без сознания.

И вдруг Арман резко заговорил. Задыхаясь, с раскрасневшимися от волнения и алкоголя щеками, он шел напролом, прямо к цели.

– Все, что можно было сделать, я и Гортензия сделали… Мы сделали все, чтобы сохранить семью.

Экономическая империя Барле, прекрасная семья, в которой были Андре, Гортензия, Дэвид и Луи, каникулы в Динаре, прогулки по морю на «Риве»… Чтобы не испортить эту красивую картинку, Арман согласился отказаться от всего. И в первую очередь от возможности объявить во всеуслышание о своей большой любви к Гортензии.

– Как долго это продолжалось?

Луи внезапно нарушил свое гневное молчание. Он с трудом взглянул на сидящего перед ним седовласого мужчину. Арман сделал вид, что не понял вопроса.

– Мама и ты, – он словно отрезал каждое слово, – как долго это длилось?

– До самой ее смерти, – тихо сказал наш гость.

– А вы… Я имею в виду: как это началось?

Арман поднял на нас полные печали глаза и приоткрыл рот. Я всегда замечала в нем какое-то благородство, даже аристократичные черты, но сейчас видела лишь уставшего и изможденного старика. Теперь я лучше чем когда-либо понимала его чрезмерное пристрастие к алкоголю.

– Весь этот бизнес… твоего отца никогда не было дома. Конец шестидесятых – то время, когда компания стремительно развивалась. Андре старался скупить все маленькие местные газеты.

Среди которых был и пресловутый «Изумруд», которым руководил до своего самоубийства Роже Лебурде, отец Дэвида и Эмили-Авроры.

– Его почти никогда не было дома, постоянно в разъездах, – добавил он, чтобы закончить свои оправдания.

– А ты, значит, был тут, – резко заметил Луи. – Так?

– Я знаю, что ты думаешь. И я тоже всегда так думал. Особенно когда Гортензия сообщила мне о бесплодии Андре. Но я не был просто удобной заменой ему…

Пытался ли он убедить себя в этом? Представить красивую версию своей запретной любви? Я вспомнила некоторые фотографии Гортензии. На них она казалась действительно влюбленной, а он, несомненно, безмерно обожал свою богиню.

– Мы любили друг друга.

– А папа… Андре, – заговорил Луи. – Он должен был знать, что не является моим биологическим отцом, ведь так? И он никогда не подозревал тебя?

– Подозревал, конечно… Но предпочитал закрывать на это глаза. Он никогда не говорил об этом. Ни мне, ни Гортензии. Я думаю, все, что было важно для него, – это сохранить свою семью во что бы то ни стало. Даже если от нее останется одна лишь видимость.

Луи вздрогнул. Даже став взрослым, человек никогда не сможет отказаться от детского восприятия образа своих родителей, любящих, которые всегда будут вместе, ведь это залог его существования. А сейчас несколькими словами мажордом перечеркнул идеальную картинку, и все детские воспоминания Луи разбились, ускользая от него, словно куски разобранного пазла.

– В таком случае почему вы тогда не убежали вместе, мама и ты? Почему она просто не оставила папу?

– Видишь ли, тогда было другое время. И потом… – Он посмотрел на меня тяжелым, полным сожаления взглядом.

– И потом? – бесцеремонно поторопил его Луи.

– Были еще Дэвид и Аврора. И самое ужасное, с ними был ты.

– Я не понимаю.

– Гортензия очень быстро поняла истинную натуру Дэвида. Она усыновила его, надеясь искупить тем самым зло, которое сделал Андре. Но со временем становилось все более очевидно, что Дэвид пытается переписать прошлое.

– Отомстить?

– Да… Я бы скорее сказал, вернуть себе то, что они с Авророй потеряли.

– А при чем тут я?

– Гортензия боялась, как бы Дэвид не растоптал тебя на своем пути, как он давил всех вокруг себя. Поверь мне, она тысячу раз порывалась рассказать всем, кем приходились Аврора и Дэвид друг другу. В том числе и в день их свадьбы.

– Почему она этого не сделала? Ее поступок все бы изменил в моей жизни! Она же знала, что я был без ума от Авроры!

Отчаянный крик Луи перевернул все внутри меня от сочувствия и ревности.

– По той же причине, которая помешала ей уйти от своего мужа: ей нужно было защитить тебя от Дэвида.

Арман, невидимый отец, не переставал оберегать сына и по мере возможностей облегчать ему жизнь. В конце концов братья уничтожили друг друга, Арман не выполнил свою миссию. По-видимому, старый мажордом чувствовал себя ответственным за это несчастье.

– Вы думаете, что Дэвид смог бы совершить покушение на жизнь Луи? – перебила его я.

– Нет, не думаю…

– А несчастный случай с «Ривой»? – воскликнула я. – И все Барле уничтожены! Не говорите мне, что вы не подозревали Дэвида!

Он заломил руки, пристально посмотрел на нас, на того и другого, а затем заговорил, и его глаза наполнили слезы:

– Я знал, что Дэвид не имел никакого отношения к этой катастрофе.

– Как ты можешь быть так уверен? – бросил с вызовом Луи.

– Потому что… – сказал он, шумно закашлявшись. – Потому что это я подпилил перо руля «Ривы».

Луи потерял дар речи. На мгновение я подумала, что он сейчас бросится на него, град ударов трости обрушится на сморщенное тело его отца. Но мой муж остался неподвижен, не в силах отреагировать на услышанное.

– Вы пытались убить вашего сына и мать вашего ребенка? – запинаясь, спросила я.