Но электронные часы показывали, что нам уже осталось всего лишь пятьдесят шесть минут до того, как охранник вернется за моим мужем. Я сняла свою одежду под его жадным взглядом и осталась так перед ним, стоя босыми ногами на ледяной плитке, дав время, чтобы он насытился. Время, чтобы его глаза прошлись по всему моему алфавиту от А до Я, чтобы после составить слова и фразы, которые ему понравятся.


Пылающий костер, Этьен Дао

Заниматься любовью в камере, зная, что за вами наблюдают… Иметь из всех возможных благ только музыку, которую вас попросят убавить ударами дубинки в железную дверь… Прижиматься друг к другу на кровати, которая не шире, чем полка в вагоне поезда… Заниматься так любовью – это наказание.

Тем не менее мы прочувствовали все с невероятной силой. Вероятно, потому что, дойдя до определенного уровня близости, влюбленным, которые хотят друг друга, удается абстрагироваться от всего, что их окружает. Герметичный непроницаемый кокон защищал нас, и внутри его каждое соприкосновение наших обнаженных тел распаляло нас до предела. Таким образом, мы потратили еще десять минут на то, чтобы сблизить наши тела настолько, чтобы почувствовать, как между нами циркулирует невероятное тепло. Вскоре у нас не осталось иного выбора, кроме как переплавить наши тела в раскаленный металл.

Луи лег на меня, вошел в меня кончиком головки, его проникновение было легким, похожим на поцелуй в лоб. Нам приходилось ограничивать движения и довольствоваться друг другом, не меняя положения, используя как можно меньше жестов. Мы походили на двух лентяев в разгар сиесты. Это был один из тех случаев, когда я больше наслаждалась душой, чем телом. Моя самая обширная эрогенная зона теперь сконцентрировалась где-то в глубине моих мыслей. Ни криков, ни царапин, ни безумств. Только нежное покачивание, сладостный плеск волн и легкая рябь счастья на поверхности спокойной воды, в которой плавали мои мысли.


Эта рана, Лео Ферре.

Нам оставалось не более четверти часа, когда мы неподвижно сидели, приклеившись друг к другу, и молча слушали последние мелодии. Мы давали словам влиться в нас. Я воспользовалась моментом и ласкала его тело: впалые щеки, ямочку, иногда появляющуюся на левой щеке, высокий лоб и все остальное, пока наконец не остановила ладонь на изувеченном колене. Я припала к нему губами, чтобы вторить волнующему голосу певца. Я хотела забыть о той драме, которая чуть не разлучила нас двадцать лет назад.

Я убедила себя в том, что необходимо покончить с этим. Загадка «Ривы» была неразгаданной. Смерть его родителей останется нелепым преступлением, виновник которого так и не найден. Может быть, это Дэвид? Или Аврора? А может быть, кто-то другой, призрак, исчезнувший в мутных волнах? Так ли важно узнать сейчас правду? Неужели мы не могли жить без этого ответа? Наша любовь, наш успех, «les Hotelles», возрожденные из пепла, Соня и Франсуа вместе – разве всего этого нам не было достаточно для счастья, недостаточно, чтобы затянулись наши последние раны?

Неужели рана так никогда и не заживет?


Вы готовы, что вам разобьют сердце, Ллойд Коул

Are you ready to be heartbroken, Lloyd Cole

Нет, я не была готова оставить Луи, не так быстро, не сейчас, но когда рука надсмотрщика легла на его плечо, он не придумал ничего другого, кроме как прошептать мне на ухо:

– Не будем этого повторять, да? Не здесь…

Я кивнула, хотя и знала, что снова подам прошение на свидание. Он шел по коридору грязно-желтого цвета, и часть меня, моей кожи и моих запахов уходили вместе с ним, этих тайных пассажиров не удалось бы высадить ни одному охраннику.


Прекрасный день, Лу Рид

Perfect day, Lou Reed

Ужасный день. Едва я, с совершенно пустой головой, вышла из тюрьмы Санте, бесцельно бредя по пустынным тротуарам бульвара Араго, чувствуя до сих пор на себе аромат Луи, я получила эсэмэс от Жана-Марка Зерки.

«Просьба об условно-досрочном освобождении отклонена. Сожалею. Я знаю, что вы должны видеться с Луи сегодня. Буду благодарен, если вы ничего ему не скажете. Я сделаю это в течение дня… или завтра».

Да. Завтра. Мне казалось, что завтра будет лучше. Словно плохая новость станет менее печальной. Итак, Луи отбудет свое наказание до конца, полные тридцать месяцев, или девятьсот десять дней, в этой крысиной дыре. Наказание, которое похоже на взятие заложника в варварской далекой стране.

И тем не менее сейчас нас двоих разделяло лишь несколько метров.


Мое лоно принадлежит тебе. Это твоя территория, ты завоевал ее. Другие могли топтать ее. Другие еще могут пройтись там. Но ты единственный, кто поставил там свое знамя, мой клитор, прямой и гордый. Он носит только твои цвета. Я твоя новая граница. И ты еще не до конца освоил меня.

(Рукописная заметка от 21/10/2012)

27

Февраль 2013

Трагические новости, касающиеся нас напрямую, ранят еще больнее, когда узнаешь их из средств массовой информации. Наверное, потому что у тебя нет возможности побыть наедине со своим горем, у тебя похищают твою боль и делят ее со всем миром.

Тем не менее я знала, что эта печальная новость для большинства людей пройдет незамеченной:

«Тела двух человек, мужчины и женщины, были найдены обгоревшими в руинах дома в Динаре, на острове Иль-э‑Вилэн. Происшествие не вызвало бы особо бурной реакции, если бы это не произошло на месте предыдущей трагедии. Действительно, дом уже сгорел более тридцати пяти лет назад. Именно эта деталь побудила прокурора департамента Ренн возбудить уголовное дело о непредумышленном убийстве и провести экспертизу ДНК двух найденных там тел».

Я заранее могла бы сообщить им результаты анализа. У меня не было ни тени сомнения, кто эти двое незнакомцев, мужчина и женщина.

«Может, вы знаете, вернутся ли они сюда снова?» – спросила тогда старая соседка Лебурде во время нашей с Соней прогулки в Сен-Энога.


– Вернутся? Но кто они?

– Ну как кто, два призрака!

Да, они вернулись! Дельбаре объединились здесь навсегда, Эмили-Аврора и Дэвид превратились в одну кучку человеческого пепла, который порыв ветра может унести в морские дали.

Потребовалось две недели, чтобы подтвердить мою гипотезу: мужчина, обезображенный до неузнаваемости огнем, конечно же, был Дэвидом Барле, бывшим генеральным директором компании с тем же именем. У женщины оказались родственные с ним гены, что явно говорило об ее родственной связи с мужчиной. Сестра? Кузина? Этот вопрос так и остался без ответа – ни следствие, ни журналисты не сумели установить, кем она ему приходилась. «Брюнетка лет сорока» – вот все, что сообщили об Авроре.

После двадцати лет своей тайной жизни во лжи Аврора окончательно перестала существовать, и уже никому не было интересно выяснять, кто она такая.

Прошло еще несколько дней, и эта новость наконец получила развязку. Жительница Сен-Мало, Флоранс Дельбар, пришла в полицию Динара на опознание, и тело неизвестной женщины обрело имя.

Расследование пришло к выводу, что было совершено самоубийство путем самосожжения. Экспертиза показала, что вещество, щедро разлитое на месте трагедии, на обугленных руинах и одежде потерпевших, было денатуратом. Вследствие чего дело закрыли.

С этим вердиктом были согласны все, и тем более я. Казалось, все успокоилось.

Приблизительно через неделю после этих событий я получила по почте письмо из конторы нотариуса г‑на Оливо. Вопреки ожиданию оказалось, что Дэвид упомянул меня в завещании за несколько недель до смерти. В своем самом глубоком падении он подумал обо мне.

Так как ему почти нечего было больше завещать, я не удивилась и не разочаровалась, обнаружив свою часть наследства: два конверта из крафтовой бумаги, подписанных моим именем, Эль Барле.

В первом конверте лежал ключ, похожий на те, которые у меня уже были, открывавшие двери комнат номер один и два в «Шарме». На потрепанной бирке, прикрепленной к кольцу старым кусочком скотча, было написано: «Комната номер три». Я вздрогнула от страха и любопытства. Сначала я не могла найти в себе сил распечатать второй конверт, еще более плоский, чем первый. Когда же наконец решилась, то была разочарована, увидев, что в нем лежит лишь подробный план гостиницы. Казалось, этот вариант не отличался от моего, только был явно старше, и местами на нем были пятна, появившиеся с годами.

Но, разглядев его внимательнее, я заметила одно отличие на странице с планом первого этажа. В продолжении «Жозефины» и ее соседки, комнаты номер два, была обозначена третья комната, очень маленькая и тесная, которую сложно было оборудовать из-за ее треугольной формы. Там, на другом варианте этого плана, было обозначено лишь заполненное пространство, но здесь было четко показано, что комната пуста. Более того, можно было даже различить что-то похожее на дверь, которая связывала вторую комнату и ту самую комнату номер три.

– Я не понимаю, – удивился Исиам, вытаращив большие черные глаза. – Когда мы с вами там искали, мы слышали «бум-бум», а не «тук-тук».

По моей просьбе и не без некоторых угрызений совести в конце концов он согласился позвать на помощь одного из своих друзей, Ягдиша, которого иногда незаконно нанимал в качестве мастера на все руки. Ягдиш оказался почти полной копией бывшего коридорного. Однажды утром этот молодой человек появился в моей комнате с сияющей улыбкой на лице и инструментами в руках.

– Вы уверены, мадемуаз’Эль? – настойчиво переспросил Исиам. – Ломаем стену? В моей стране есть поговорка: «Сломать стену не к добру, если не знаешь, что за ней находится».

– Хм, – сказала я, слегка нахмурившись. – Все возможные беды уже случились, знаешь ли. Несколько разломанных кирпичей вряд ли что-то изменят.

После этих моих слов он дал знак своему приятелю выполнять поручение. Ягдиш, несмотря на то что выглядел щуплым, довольно быстро справился с толстым слоем штукатурки и сломал балки, преграждающие проход. Вскоре под этим слоем можно было различить очертания двери.