Однако, к счастью, довольно долго переходя от ссылки к ссылке, я обнаружила, что компания Барле недавно отсканировала почти все свои архивы. К ним можно было получить доступ посредством небольшой оплаты. Таким образом, за один евро девяносто девять центов я смогла ознакомиться со статьями «Океана», местной справочной ежедневной газеты запада Франции. Я навела справки о выпусках от 25 декабря 1971 года, даты, когда была сделана фотография у елки, до 11 марта 1972 года, дня, когда Дэвид и Эмили Лебурде оказались зачислены в Сен Броладр. Едва я нажала на кнопку запуска поиска, как тут же выпало более полудюжины совпадений, все датируемые февралем 1972 года. Первое из списка – элементы располагались в хронологическом порядке – ссылалось на газету с рубрикой происшествий в издании «Сен-Мало и район», опубликованное 11 февраля 1972 года.

Трагедия произошла прошлой ночью в старом квартале Сен-Энога в Динаре. Роже Лебурде, главный редактор газеты «Изумруд», скончался вместе со своей супругой Ноэль после взрыва, а затем пожара, которые уничтожили их виллу, выходящую на пляж. Ведущееся расследование должно установить причину зловещей трагедии, но по первым проанализированным уликам на месте трагедии, собранным полицией Динара, уже выяснилось, что скорее всего утечка газа, которая привела к взрыву, была организована преднамеренно. Действительно, никакого износа в оборудовании жилища не обнаружено. При условии подтверждения версии официальными органами есть подозрение на попытку суицида. Единственная утешающая новость в этой печальной картине касается детей супружеской пары. Дэвиду (3 года) и Эмили (2 года) удалось вовремя убежать из горящего здания на улицу, где их подобрали соседи. Больше подробностей в наших следующих выпусках.

Местный журналист, написавший эту статью, воздерживался от всяких размышлений, касающихся мотива, который мог бы привести Роже Лебурде к сведению счетов с жизнью. Так же, как и его коллеги по перу в последующих статьях, которые ограничивались только тем, что подтверждали версию суицида, по-прежнему по данным из полицейских источников.

«Океан», «Океан»… Я возвращалась к названию журнала, как к клубку шерсти, убежденная, что, потянув за правильную ниточку, приду к началу решения задачи.

– Альбана! – закричала я внезапно во весь голос. – Альбана Леклерк!

Со времени моего ухода из Б‑ТВ я не поддерживала никаких контактов с журналисткой, которую Дэвид на несколько дней сделал моей наставницей. Сейчас я вспомнила, каким образом мне представили Альбану: «Ее отец управлял «Океаном» от имени группы компании в течение двадцати лет». Без сомнения, господин Леклерк знал лично того, кто должен был являться его основным конкурентом.

Я незамедлительно отправила эсэмэс Альбане, которая после довольно прохладного приема в конце концов уступила и согласилась на недолгую встречу следующим утром в ближайшем к башне Барле кафе с символичным названием «Сен-Мало».


Возвращение в эти стены на самом деле не доставило мне никакой радости. Альбана, верная своему вечно воинственному образу, ждала меня за столиком, с хитроватым видом, несмотря на ранний утренний час, потягивая из кружки пиво.

– Должно быть, тебе действительно очень нужна эта информация, если ты подала признаки жизни спустя столько времени…

Я проигнорировала ее небольшую провокацию и сразу же протянула распечатку статьи, которая меня интересовала.

– И что теперь? Предположительно, я должна знать этих людей?

– Ты нет. Но я думала, что твой отец…

– Мой отец – ублюдок, – резко оборвала она меня со своей обычной прямотой, – и он умер от рака десять лет назад.

Я лучше поняла ее дерзкие повадки, ее обычно мужское поведение и ее неврозы, среди которых запоздалая анорексия, от которой она страдала, была всего лишь наиболее очевидным их проявлением.

– А… Мне очень жаль.

– Для этого нет никакого повода.

Казалось, она пожалела о своем агрессивном тоне и спросила меня, внезапно став более приветливой:

– Что ты хочешь знать на самом деле?

– Я подозреваю, что ты никогда не пересекалась с господином Лебурде…

– Да, подтверждаю это.

– …потому что он умер задолго до твоего рождения. Но я спрашивала себя, не слышала ли ты между делом что-нибудь по поводу покупки «Изумруда» Андре Барле?

Ее взгляд, всегда такой решительный, на мгновение потерялся за витриной, где-то на вершинах башни Барле, там, где она скрывалась в небе.

– Все, что я могу рассказать тебе чисто с управленческой точки зрения, – это то, что Дэвид был алтарным мальчиком по сравнению со своим отцом.

– То есть?

– Компания Барле была построена исключительно на семейной удачливости или на экономическом подъеме славных Тридцати лет. В эту эпоху, в шестидесятые-семидесятые годы, методы Андре Барле славились особой жестокостью: он находил маленькие газеты на грани разорения, перекупал их за бесценок, отправлял в отставку больше половины штата и реанимировал все благодаря своим связям среди местных крупных рекламодателей.

Это подтверждало некоторые факты, собранные Маршадо. Я также вспомнила о поспешном увольнении Алисы, невольным свидетелем которого стала, и обо всех слухах по поводу способа, каким Дэвид без всяких угрызений совести освобождался от мертвого груза своего предприятия. Включая Фреда Морино или собственного брата.

– Ты думаешь, что Лебурде мог покончить жизнь самоубийством и убить свою семью из-за трагедии с его газетой?

– Говорю же, я не знала этого господина и отец никогда мне о нем не рассказывал. Но полагаю, да, вполне вероятно.

Если Альбана говорила все как есть, если Андре обращался со своими приобретениями еще жестче, чем его приемный сын, тогда…

– Не все могут толкнуть собственных служащих в нищету безо всяких угрызений совести. Для семьи Барле это было легко, они жили в Париже, в личном особняке, в тепле и холе. А твой Лебурде… он, наверное, постоянно сталкивался со своими бывшими коллегами, оставшимися без средств к существованию. На улице, на выходе из школы, в булочной или на рынке… Он встречал свою вину, видя ее перед собой ежечасно. Найди успокоение или каждый день смотрись в отражение зеркала, живя с этим.

Итак, не будет лишним подвести итоги следующими словами: именно экономическая и социальная непримиримость Андре Барле – другие бы назвали это жестокостью – убила родителей Дэвида и Эмили Лебурде.

10

3 июля 2010

– Алло! Алло! Аврора?

Только какие-то детские смешки, затем глухой звук трубки телефона, которая падает в пустоту и стукается о стену, стали мне ответом. Как и было условлено, когда поезд остановился на вокзале Лаваль, я улизнула на минутку и набрала номер телефонной будки, который дала мне моя копия. Ровно в шестнадцать часов.

К сожалению… длинный раздражающий звуковой сигнал подвел итог этому несостоявшемуся разговору.

– Ну что? – спросила меня Соня, когда я вернулась. – Все хорошо?

– Отнюдь, – лаконично ответила я. – Нет на месте.

– Это странно. Ты уверена, что номер верный?

– Да… Мальчишки сняли трубку…

Аврора снова исчезла? Сегодня третье июля. Прошло уже два дня с момента моего последнего разговора с ней.

– Что сейчас будем делать? Все-таки поедем туда?

– Завершим начатое до конца, – фаталистично заключила я.

Остаток пути мы только и делали, что строили угрюмые предположения одно мрачнее другого. А что, если приглашение Авроры встретиться на ее территории имело под собой единственную цель – отвести меня как можно дальше от Луи и от решающего заседания в суде, которое состоится завтра?

Словно почувствовав мое замешательство в этот час, он послал мне две ЯМ. Я подавила в себе те жгучие образы, которые его сообщения вызывали во мне.

– Что это означает, ЯМ? Это какой-то шифр? – осведомилась Соня, охваченная естественным любопытством.

– Нет, это просто возмутительно! – воскликнула я. – Ты читаешь мои эсэмэски через плечо! У тебя вообще нет никакого уважения к личной жизни других.

– Ой, ну ладно, не строй из себя принцессу… Я помню, как ты узнала раньше меня, с кем я трахалась, и не соизволила сообщить об этом.

Посмотрев вокруг, я увидела насмешливые или недобрые взгляды, из чего заключила, что мы шокируем соседей по поезду.

– Это означает «Я Мечтаю», – солгала я с уверенным видом.

– А, ну ладно… Я сначала подумала другое.

Ее улыбка навела меня на подозрения, что она расшифровала сообщение. Но я удержалась от того, чтобы сказать, что она права.

Незадолго до прибытия в Сен-Мало я вызвала такси, которое с такой пунктуальностью возило меня в прошлый раз. Перед ультрасовременным зданием вокзала с огромным стеклянным фасадом я увидела знакомый белый седан, одну из новых моделей «Пежо». Но шофер за рулем сменился.


Вскоре такси высадило нас у дверей «Рош брюна». Ставни дома были закрыты, и величественное здание, построенное на краю скалы, по-прежнему казалось погруженным в свои замшелые воспоминания. Однако, очутившись внутри, мы были поражены чистотой помещения. Дом оказался выскоблен от крыши до потолка, кто-то приложил сдержанные усилия, чтобы создать из него нечто изысканное. Новые пледы были постелены на диванчик и кресла, перегоревшие лампочки заменены, вместо пожелтевших старых картин в рамках появилось несколько фотографий: морские пейзажи Сен-Мало и окрестностей, аромат смешанных пряностей наполнял прихожую и гостиную, маскируя стойкие запахи пыли и затхлости.

Похоже, кто-то считал своим долгом скрасить наше пребывание здесь. Чтобы задержать нас подольше? Были ли мы обязаны таким вниманием моему двойнику? Во всяком случае, этот фокус оказался очень успешен. Впервые здесь я почувствовала себя комфортно, почти желанной гостьей. Даже блюдо из макарон без масла в томатном соусе показалось нам этим вечером изысканным деликатесом. Мы открыли найденную в помещении за кухней бутылку «Бордо», ускоренная мадеризация которой ничуть не испортила наше прекрасное настроение.