И, увидев его силуэт, заметный в размытой еле теплящимся светом ночника на тумбочке у кровати темноте, не останавливаясь, пошла навстречу. А он шагнул навстречу к ней.

Встретившись, обнялись, и Дина прижалась, вздохнула освобожденно, светло, положив голову ему на грудь, а Влад принял ее в свои объятия, как и мечтал, как хотел, загородив руками ото всего на свете, прижался лицом к ее волосам, вдохнул ее родной запах…

И они стояли, обнявшись, молчали, и было в этом столько теплой радости и тихого счастья, столько умиротворения, что оба, безошибочно чувствуя друг друга, задохнулись от внезапных чувств, от чего-то необъяснимо высокого, захватившего их на короткий миг.

Так и стояли. Неизвестно сколько.

– Не могу заснуть, – тихо прошептала Дина (Влад улыбнулся, слушая ее тихие вдохи-выдохи) и добавила: – Без тебя.

– Тогда давай ляжем, и я тебя пообнимаю, – так же тихо предложил он, – мне постоянно хотелось все эти семнадцать дней полежать рядом, прижимая тебя к себе.

Он помог ей забраться на высокую и большую кровать, попеняв слегка, что она на ночь сняла перевязь с руки. Дина даже не ответила, да и, правду говоря, просто пропустила мимо все эти его интонации – да пусть себе. Человек честно предупредил, что он командир, руководитель, вождь. А кем, собственно, он еще мог быть при такой биографии и социальном статусе?

Вот она и укладывалась, поудобней устраиваясь на правой стороне кровати, которую Гарандин заботливо уступил ей из-за необходимости оберегать пострадавшую правую руку.

Легли, Влад осторожно обнял Дину и прижал, уложив ее голову себе на плечо. Повозились еще совсем немного, приспосабливаясь друг к другу, и затихли.

И плыли какое-то время в этих обнимашках, как в колыбели, чувствуя себя единым целым, пока Дина не почувствовала, что он как-то напрягся, отдаляясь от нее не столько физически, сколько душевно.

– Что-то не так? – спросила она с тревогой.

– Как раз все очень даже так, – усмехнулся Гарандин, признаваясь: – Мне сорок восемь лет, я наполовину уже старый, как говаривала моя бабушка. Я полагал и был совершенно уверен, что могу себя полностью контролировать в любой ситуации. Но я тебя настолько сильно хочу, что мое хваленое самообладание меня подводит.

– Какое счастье, – произнесла куда-то в его ключицу Дина, почувствовав бедром, о чем он говорит.

– Да, – согласился Влад с ней, – счастье.

Помолчали, чувствуя-переживая, как он вновь возвращается в их единение.

– А знаешь, – снова прошептала ему в ключицу Дина, обдавая своим горячим дыханием, еще больше распаляя и без того разгоряченного желанием Влада, – мы же с тобой еще ни разу не поцеловались по-настоящему. Всерьез.

– Это большое упущение, – серьезно сказал Гарандин и чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо, – которое требуется немедленно исправить… – глядя ей в глаза, протянул он совершенно завораживающим, таким эротическим голосом, что у Дины по спине побежали мурашки.

А он наклонил голову, приблизившись к ней, и… исправил столь недопустимое упущение, накрыв ее губы своими.

Их обдало как кипятком изнутри, чувствами, выпущенными на свободу этим их первым поцелуем, и они погружались в него, усиливая напор, утопая, растворяясь в нем, и двигались дальше…

Дина пискнула, когда Влад задел ее больное бедро, и тихонько ойкнула, когда, подсунув ладонь ей под голову, он задел рану, и ахнула, когда неудачно повернула травмированную руку, одновременно чувствуя, как проходит сводящая с ума страсть, а Гарандин, прервав поцелуй, вдруг начинает неудержимо похохатывать, сотрясаясь всем телом.

– Ты знаешь, что юмор и смех несовместимы с сексом и убивают любую сексуальность напрочь, – поведала Дина нравоучительным тоном.

– Тебе следовало предупредить меня об этом раньше, – смеялся Влад, прижимаясь щекой к ее волосам. – Мы похожи на двух стариков, в которых взыграло ретивое, да болячки тормозят счастливое соединение.

– Тогда уж на одну, – согласилась с неоспоримой комичностью ситуации, в которой они невольно оказались, Дина, – на одну старушку. Ты у нас мужчина боевой во всех отношениях, хоть и наполовину уже старый.

– Ну все, все, – уговаривал их обоих Влад, успокаивая.

И попытался возобновить поцелуй, и Дина совсем уж тихонько пискнула, стараясь сдерживаться изо всех сил, и тут уж они оба не удержались, поддавшись охватившему их в одно мгновение приступу веселья.

Смеялись вовсю, обнимались и заходились хохотом, и Дина – теперь уж что, все можно – и ойкала открыто и постанывала от напоминавших о себе травм.

– Придется признаться честно, что ночь страсти не удалась, – подвел итог Влад.

– Да уж, не сложилось как-то, – согласилась Дина.

– Давай попробуем поспать, – распорядился Гарандин, – тебе вообще-то постельный режим и отдых прописан.

– Ну давай постельный режим и отдых, – согласилась Дина с сожалением.

Влад снова пристроил ее в своих объятиях самым наилучшим образом и придвинулся поцеловать коротким поцелуем. В тот же момент Дина подалась вперед с тем же намерением.

Их губы встретились и соединились в поцелуе… в таком поцелуе…

Вот этот, именно он, а не тот, что вызвал смех, и был их настоящим первым поцелуем! Таким, который срывает все ограничения и сносит напрочь разум – истинным, безумным и бесконечно сладким.

И у Дины больше не имелось никаких травм, синяков и шрамов, и не было и не могло быть никакой боли и неуклюжести, лишь ее горячее, гибкое, сильное, чувственное тело, отвечающее, отзывающееся на любое движение, на любое касание, на вздох, на любой призыв этого мужчины.

Сейчас она не помнила и не знала ничего ни о мире, ни о жизни, ни о боли, ничего, кроме его тела, его губ, его рук и обжигающей страсти этого потрясающего поцелуя. И она стонала от непереносимого желания, от сладостной муки и потрясающих чувств, вся устремляясь навстречу своему страстному желанию.

И шептала, звала, торопила…

А он держал в руках ее пылающее сексуальным нетерпением тело, так чутко улавливающее все его движения, стремления, ласки, и целовал, пропадая в ней бесповоротно и окончательно, и вошел стремительно, мощно, соединив их тела, отдавая всего себя этой женщине и порабощая ее своей страстью и любовью.

Телом, душой, сердцем.

Они неслись вдвоем к первой своей вершине, в первом своем фантастическом единении и стонали от переполнявших, захвативших их чувств и невероятных ощущений.

И он поднял, поднял, поднял их туда, куда они так стремились попасть вдвоем, где и должны были оказаться – и взорвался их сумасшедший оргазм один на двоих, как великий дар, как нежданная награда, как наивысшее откровение, дарованное только им двоим.

Ведь редко кому дается такое счастье – вместе достигнуть такого уровня оргазма. А им вот выпало. Повезло.

Но это они поймут, прочувствуют и осмыслят позже, а сейчас…

Сейчас они тихо парили, все еще испытывая отголоски своего великолепного единения и остывающей страсти, обессиленно переплетясь руками-ногами, теперь уж без всяких ухищрений, потеряв ощущение.

Так и заснули, не в силах даже накрыться одеялом.

Дина проснулась, открыла глаза, осмотрелась, не сразу сообразив, где находится. А сообразив, задалась самым естественным в такой ситуации вопросом: а где, собственно, ее партнер по офигенному сексу, господин Гарандин, и почему она одна почивает в его кровати? Судя по всему, в ванной комнате, дверь в которую была приоткрыта.

Так, для начала следовало бы одеться, хотя бы найти свою пижаму. Из кровати она выбралась не без сожаления, уж больно там было хорошо и уютно, и от ярких воспоминаний горячая волна пробегает по всему телу… Пижаму она нашла сложенной стопочкой на кресле и кое-как умудрилась натянуть на себя одной рукой. Воровато-осторожно выглянув из двери, покрутив головой туда-сюда и не обнаружив никого в коридоре, Динка торопливо проскочила в свою комнату.

Взяла смартфон с тумбочки и набрала номер Гарандина.

– Привет, – практически сразу отозвался тот и спросил, явно улыбаясь (она вот прямо видела, как меняется мимика его лица с этой улыбкой): – Как себя чувствуешь?

– Хотелось бы порадовать твое мужское эго, отрапортовав, что офигительно, великолепно, что ночью было нечто, – немного вредничала Динка, – но, к сожалению, анестезия уже прошла, и как-то оно… Терпимо, в общем и целом.

– Я сейчас пришлю Лену, она поможет тебе принять душ и одеться, и мы позавтракаем.

– Подожди, – остановила она его, уловив какие-то звуки фоном на заднем плане в трубке. – Ты не дома?

– Нет, я на ферме, но через полчаса подъеду к завтраку.

– Экий ты энтузиаст своего дела, – похвалила Дина.

– Да, я такой, – подыграл ей Влад.

Душ был мучением. Дина смущалась доверить мытье незнакомому человеку и возилась, управляясь левой рукой, самостоятельно, согласившись лишь на мытье головы с последующей укладкой волос. Ладно, худо-бедно справились общими усилиями, а укладка у Леночки была так и вовсе выше всяких похвал. К тому же пришлось девушке помогать Дине еще и одеваться.

В тот момент, когда она спускалась по лестнице, Влад как раз заходил в дом. Встретились взглядами…

Дине казалось, что она непременно будет смущаться, у нее бог знает сколько не было мужчины, да и вообще мужчин тех было, после рождения Кирилла, так… ни о чем. Ну случилась пара-тройка непродолжительных романов, ничего выдающегося: один папин интерн, один коллега по работе и третий пациент, к которому они приезжали по вызову. Ничего серьезного, так, легкая влюбленность, неплохой секс в первых двух случаях и несколько странноватые ухаживания и не впечатляющий секс в третьем случае.

При той действительности, в которой она жила годами, какие там мужчины и романы? Сплошная работа, учеба, маленькие дети, выживание, потом снова учеба, работа, растущие дети, опасности и изматывающий спорт. Кто-нибудь думает, что при таком графике жизни нелишним был бы какой-нибудь романчик?