Женщина лет за пятьдесят, внешний вид и облик которой выдавал в ней человека опустошенного, словно придавленного бедой или тяжкой болезнью, смотрела измученным горем взглядом только на Дину, не замечая никого да, наверное, и ничего вокруг.

Дина медленно поднялась, сделала шаг навстречу женщине, как та вдруг тяжело, словно из нее вырвали удерживавший стержень опору, как-то грузно и обессиленно рухнула перед ней на колени, сложила жестом отчаявшегося просителя ладони на груди и, заглядывая снизу вверх в глаза, взмолилась:

– Помогите. Умоляю вас, помогите нам!

Инга Валерьевна с Антониной Борисовной вскочили с места, кинулись поднимать женщину, а та, не обращая внимания ни на требование встать, ни на руки, которые ее поднимали, все смотрела скорбным, умоляющим взглядом прямо Дине в глаза, как на самую распоследнюю надежду.

И завороженная этим взглядом, Дина не могла отвести своих глаз, так и продолжая стоять столбом и смотреть на замершую у ее ног просительницу.

Но повысивший децибелы общий гомон «курятника» вывел из ступора и Дину, и зарыдавшую вдруг внезапно женщину. Незнакомку подняли-таки с колен, усадили за стол, налили валериановых капель, а потом и крепкого сладкого чаю. Она все благодарила, растерянно и чуть заискивающе улыбаясь через льющиеся слезы, все извинялась и извинялась, и все кидала на Дину осторожные взгляды, полные ожидания и той самой крайней, самой распоследней надежды.

– Так чем я могу вам помочь? – спросила Дина, когда незнакомка немного успокоилась.

– Только вы и можете, Диночка, – поставив чашку с чаем на блюдце, сказала та неожиданно твердо. – Я увидела по телевизору репортаж о судьбе вашей подруги и передачу по Первому каналу, в которой вы рассказывали о том, как разваливают уголовное дело, возбужденное против ее мужа. Я стала искать материал об этом деле, и принимала участие в вашем пикете у здания суда, и ходила на все судебные заседания. Все мы понимали, что этого Дерюгина отпустят и обвинения с него снимут, но когда вдруг ему дали четырнадцать лет… – Она внезапно нервно, в два всхлипа, втянула в себя воздух: – Я поняла, что только вы сможете нам помочь. Только вы. – И зарыдала навзрыд: – Он убьет ее! Убьет мою дочь!

Ситуация у Вики, дочери Валентины Николаевны, так звали ту женщину, была еще более тяжелой и неразрешимой, чем у Катерины, хотя казалось бы, что может быть страшнее и тяжелее, чем та дикая, чудовищная смерть, которой она умерла.

Оказывается, может, да еще как!

Муж Вики был не просто милиционером, он был следователем одного из райотделов милиции, и именно того района, в котором и проживал с семьей. Мало того, ситуация усугублялась еще и тем, что Николай, как звали этого деятеля, был москвичом, и они жили в квартире, принадлежавшей ему.

Бить молодую жену Коля начал через три месяца после свадьбы, перед этим грамотно и целенаправленно ограничив все ее связи с миром. То есть Вике запрещалось общаться с подругами, друзьями и родственниками, потому что те на нее якобы плохо влияли и пытались вмешиваться в их жизнь. Ну, понятно: подруги такие-сякие, слишком вольные-свободные и чуть ли не проститутки, родственники хотят только одного – его помощи в своих делах, а маме родной (ну тут вообще банальная претензия) просто не нравится зять.

Вика практически сразу оказалась под его постоянным и неусыпным контролем – сотового у нее не было, звонить можно было только на домашний телефон. А вот с ним дела обстояли неоднозначно. Ее муж, пользуясь своим служебным положением, ежемесячно брал распечатки входящих-исходящих звонков их домашнего телефона и даже поставил жучок для прослушки разговоров. Однажды он до полусмерти избил Вику в наказание за то, что она пожаловалась маме, что он ее бьет.

Он контролировал каждый шаг молодой жены: какие планы на день, куда собралась идти, где была, что делала, требовал полный отчет и проверял, звоня по нескольку раз на день, дома ли она. И бил, понятное дело, в воспитательных целях за все – за мимолетный разговор с соседкой у подъезда, за то, что задержалась в магазине дольше отведенного времени, за то, что оделась на работу слишком фривольно, с его точки зрения, за то, что к ней на работу он никак не мог дозвониться, за то, что какой-то мужик проводил ее взглядом.

О, это отдельная статья для претензий – ревность.

Как большинство тиранов и неверных мужей, Николай страдал патологической ревностью и избивал жену за любой привидевшийся ему намек на ее интерес к другим мужчинам. По сути, как и любому тирану, ему, собственно, не нужна была причина для избиения как таковая, лишь повод распалить себя, а так, как говорится, «была бы спина – будет и вина».

Первый раз он избил ее совсем уж люто, по-настоящему страшно, когда узнал, что жена беременна.

Именно тогда первый раз Вика попала в больницу с переломами, гематомами, сотрясением мозга, и у нее случился выкидыш. После которого муж стал более осмотрительным и в следующую ее беременность ногами в живот уже жену не бил, и она умудрилась каким-то чудом выносить и родить сына при непрекращающихся «экзекуциях» мужа, а через год дочку, которой на тот момент, когда к Дине пришла Валентина Николаевна, исполнилось три месяца.

Она практически не общалась и не виделась с дочерью полтора года. И только совсем недавно Вике удалось позвонить маме из уличного телефона-автомата и умолять помочь ей.

– Мама, спаси меня! – рыдала Вика в трубку. – Спаси, мамочка! Я так больше не могу! Он меня убьет! Меня и детей! – и бросила трубку.

Несчастная женщина помчалась к дочери, дежурила у подъезда, дожидаясь, когда она выйдет с детьми на прогулку, а когда та наконец вышла, кинулась было к ней, но Вика, увидев мать, испугалась и показала жестом, чтобы она не подходила. И все поняв, Валентина Николаевна начала следить за дочерью день за днем, чтобы улучить момент, изыскать хоть малую возможность поговорить. И им таки удалось несколько раз коротко переговорить.

– У нас с Викой в Москве родных не осталось. Моя родная сестра с семьей живет в Сибири, и брат там же, недалеко от нее, – все рассказывала и рассказывала торопливо женщина, словно боялась, что ее остановят в любой момент и попросят уйти: – Я продала свою московскую квартиру и с помощью сестры купила две квартиры: одну в ее городе, а другую в областном центре, недалеко от брата.

– Но если Вике удастся все же сбежать, ее муж будет искать ее именно там в первую очередь, – указал на очевидный факт дед Боря.

– Я это понимаю, – кивнула Валентина Николаевна, – поэтому-то и прописалась там, а потом сменила фамилию, снова продала обе квартиры и купила другие, уже на новую фамилию. Вернулась сюда, живу у моей близкой подруги, и мы голову ломаем, как вырвать дочь из его лап. Я ведь понимаю, что мы ни сделай, он нас найдет, но и ничего не делать невозможно. Невозможно же! – обвела она больным, измученным взглядом сидевших за столом. – Однажды он просто убьет ее, и ему ничего за это не будет, а дети останутся с ним. И это настолько ужасно, что я каждый день умираю, думая о жуткой участи моей Виконьки.

Забросив лепку пельменей, все женщины зарыдали, и даже дед Боря пустил короткую, скупую слезу, сердечно сочувствуя горю матери. Дине пришлось сделать уколы Инге Валерьевне и ее маме, которым стало плохо с сердцем от воспоминаний о своей Катюшке.

– Но что я могу? – мягко и осторожно спросила женщину Дина.

– Но вы же смогли, вы добились справедливости, хотя вам противостояла целая система, – настаивала та.

– Мне помогали люди, одна бы я не справилась, – все так же мягко отказывалась Дина.

– Так попросите всех этих людей, чтобы они помогли моей Викуле! – прокричала в отчаянии мать. – Если надо, я на колени перед ними встану, умолять буду! Продам все, что есть, заплачу, только помогите! Помогите, иначе моя дочь и мои внуки погибнут!

– Хорошо, – не выдержала такого материнского крика о помощи Дина, – я постараюсь что-то придумать.

Оказалось, что придумать, как вывезти и спрятать Вику с детьми, было не так уж сложно – поиграли в детективов и шпионов. Узнав, к какой поликлинике приписаны дети Вики, используя связи начальницы своей подстанции, Дине удалось договориться с педиатром, которая вела Викиных детей, и врач вызвала ту якобы на необходимый профилактический прием. Поскольку в поликлинику следовало идти со всем пакетом документов: паспортом мамочки и свидетельствами о рождении детей, это не вызвало подозрений у ее мужа, не поленившегося позвонить в регистратуру и перепроверить, был ли на самом деле сделан вызов к врачу. Был, убедился Николай.

В кабинете врача Вику поджидала Дина, которая рассказала, что к ней обратилась Валентина Николаевна и что она, Дина, готова помочь…

Казалось бы: вот оно спасение – ура! Беги, пользуйся небывалой удачей, люди пришли тебе на помощь! Но Вика впала в истерику – она панически боялась мужа! Она реально испугалась до животного дикого ужаса и все твердила, оглядываясь по сторонам:

– Он нас найдет, он найдет! Вы его не знаете, это не человек, это… – и отталкивала руки Дины и врача, пытавшихся ее успокоить, дать воды или вколоть успокоительное.

Дина, никак не ожидавшая столь бурной, неадекватной реакции, растерялась от такого поворота событий, не понимая, что делать дальше. Но, слава богу, педиатр оказалась дамой решительной, компетентной и всякого повидала за свою долгую практику. Дала звонкую пощечину пациентке, которая тут же перестала причитать и дико озираться по сторонам, а Дина, воспользовавшись моментом, сразу же вколола той успокоительное.

Вику с детьми они все-таки эвакуировали, в чем им очень помогла все та же педиатр, спасибо ей огромное. Вывели через черный ход, тогда еще не оснащенный камерами видеонаблюдения, посадили в неприметный «жигуль» с заляпанными грязью номерами, который подогнал участвовавший в операции по спасению Чайковский, он же Петр Ильич Кольцов. К нему же домой и отвезли женщину, где ее уже ждала Валентина Николаевна.