Только когда он показывает на меня своим длинным костлявым пальцем, я понимаю, что речь обо мне. Это я доброволец.

– Э-э… о нет, – бормочу я, вставая на ноги и отряхиваясь. – Я не… То есть я имею в виду, что не хочу…

– Не стесняйся, милочка! – говорит человек в лосинах, подмигивая мне. – Давайте поприветствуем аплодисментами нашего очаровательного добровольца!

Толпа рукоплещет. Я в панике смотрю на людей: они стоят плотным кольцом. Как минимум человек сто. И все смотрят прямо на меня. Я чувствую, как в горле быстро появляется ком размером с теннисный мяч.

– Простите… я просто… вообще-то не люблю… – «Толпы. Людей. Добровольчество. Публичные выступления». Все эти слова вспыхивают в голове одновременно, так что я не могу выбрать какое-то одно.

– Стой смирно и будь умницей, – командует мужчина. Он поднимает мою руку и машет ею толпе. – Легче легкого.

Отлично. Мне предстоит опозориться перед огромной толпой в незнакомой стране и при этом выглядеть мило. Мне больше нравилось, когда самой большой проблемой для меня был камешек в кроссовке.

Мужчина представляется толпе как Мастер огня. Ничего хорошего это не предвещает. Прежде чем я успеваю снова запротестовать, он берет меня за локоть, выводит в самый центр круга и указывает на деревянный ящик, выкрашенный в яркий бананово-желтый цвет. Ящик довольно высокий, в половину моего роста, и такой узкий, что кажется, малейшее дуновение ветра может его опрокинуть.

– Вставай, – велит мне мужчина.

Я недоуменно смотрю на него в ответ.

– Что, простите? – Мои мозги как будто превратились в размокшие овсяные хлопья. Люди думают, что я шучу, и хохочут.

Вместо ответа этот хрупкий, как будто из зубочисток сделанный мужчина берет меня под мышки и с силой Халка одним резким движением ставит на желтый ящик. Коленки у меня начинают трястись, и из-за этого ящик шатается, постукивая по асфальту вот так – тук-тук-тук.

– А теперь замри! – говорит мужчина громко и четко, хорошо поставленным сценическим голосом, чтобы было слышно всей толпе. – Как настоящая американка, сейчас ты пожалеешь, что не успела застраховаться на этот случай.

– Что?! – отчаянно воплю я, но мужчина в лосинах не слушает, он отошел к зрителям и пожимает руки людям в первом ряду.

Справедливости ради должна сказать, этот парень умеет работать с публикой. Все смеются и улюлюкают, и мне на мгновение начинает казаться, что они и впрямь рады будут увидеть, как я покалечусь. Думала, я в Лондоне, а не в римском Колизее!

Стоя, а вернее сказать, балансируя, на ящике, я вижу всю толпу, а позади нее – Мемориальный фонтан Шефтсбери, на ступеньках которого отдыхают люди, наслаждаясь утренним солнцем. Прямо перед собой в третьем ряду я замечаю Джейсона. Рядом с ним стоит Райан и, конечно же, вездесущая Сьюзен, и все они ухмыляются. (Ладно, вообще-то Сьюзен слишком занята тем, чтобы строить Райану глазки, так что она не ухмыляется, но зато Райан отрабатывает за нее, ухмыляясь особенно противно.) Я замираю.

– О да, вот так намного лучше, – улыбается Мастер огня. – На твоем месте я бы стоял абсолютно неподвижно.

Вдруг из толпы появляется мальчик лет десяти или одиннадцати. Они с Мастером огня похожи как две капли воды, только мальчик ниже ростом. У него светлые густые волосы до плеч, он в черных лосинах и в белой футболке с V-образным вырезом, но только выглядит она немного свежее футболки Мастера огня (возможно, ее просто разок за год постирали). Мальчик, ни разу не взглянув в мою сторону, встает слева от меня, а Мастер огня – справа. Я кошусь на мальчика, надеясь, что он все же проявит каплю сострадания и позволит мне спуститься, но тот равнодушно смотрит мимо меня. Вдруг в его глазах мелькает огонек, и я понимаю, что это лишь отражение реального огня.

У Мастера огня вдруг появляются в руках четыре похожих на кегли предмета, и каждый из них горит с одного края.

ГОРИТ.

Я взвизгиваю и делаю движение, чтобы немедленно слезть с ящика, но Мастер огня ревет: «СТОЙ СМИРНО!» – и я замираю в ту секунду, когда в нескольких сантиметрах от моего лица пролетает горящая кегля. Спустя мгновение уже все четыре горящие кегли носятся вокруг меня от пожилого Мастера огня к мальчику и обратно. Я хочу поднять руку и схватить свои забранные в хвост волосы, чтобы защитить их от пламени, но я буквально оцепенела от страха и не могу пошевелиться. Я стою и смотрю, как мечутся огни – все быстрее и быстрее. Я не могу оторвать глаз от них и начинаю впадать в какой-то транс. Толпа словно растворилась в воздухе, и во всем мире больше нет ничего, кроме меня и летающих огней. В их движении есть ритм, и мои мысли ему подчиняются.

Марк. Марк. Марк. Марк. Марк. Марк. Марк. Крис. Марк. Крис. Марк. Крис.

Марк. Крис. Марк. Джейсон.

Когда в сознании всплывает образ Джейсона, способность видеть словно возвращается ко мне, и я снова замечаю его в толпе. Он смотрит на меня так странно. Его выражение не прочесть, но это точно не фирменная наглая ухмылка. Я все еще вижу, как четыре огня носятся перед моими глазами, но почему-то теперь мне не страшно. Я чувствую только усталость. Как я дошла до такой жизни? Еще неделю назад я ненавидела Джейсона, Марк и не думал говорить со мной, а самым большим приключением в моей жизни была экскурсия на бостонском автобусе-амфибии с Фиби. (Она делала вид, что мы шведки, которые приехали учиться в Америку по обмену, а значит большую часть времени я просто молчала.) А теперь я поцеловала Джейсона (и вновь его ненавижу), а Марк не только говорит со мной, но даже хотел бы проводить вместе больше времени. Не будем упускать из виду и тот факт, что самый сексуальный парень из всех, кого я встречала (ну после Марка, конечно), – парень, который так же любит Шекспира, как я, – пишет мне сообщения и хочет встретиться. Как будто я поменялась жизнями с кем-то, кто во много раз круче меня, как в песне Freaky Friday в фильме «Чумовая пятница».

Что ВООБЩЕ происходит?

Толпа взрывается аплодисментами, и я выхожу из транса. Горящие кегли больше не летают, а Мастер огня и мальчик кланяются. Потом они оба указывают на меня, а я, стоя на своем хлипком пьедестале, изображаю неловкий поклон.

– Прекрасно, прекрасно. – Мастер огня предлагает мне руку и помогает спуститься с ящика на тротуар. – Так чудесно, когда наши добровольцы не выливают себе на голову целый флакон лака для волос!

Публика снова хохочет, а я, воспользовавшись моментом, ныряю обратно в толпу и протискиваюсь в том направлении, где только что видела одноклассников. Но они словно испарились. Тогда я иду дальше, пока не выбираюсь из толпы окончательно. Оказавшись у подножия фонтана со скульптурой Эроса, я решаю раз и навсегда избавиться от камешка в кроссовке. Вдруг из ниоткуда появляется Джейсон и плюхается рядом. Сейчас я чересчур измотана, чтобы вставать и уходить, так что просто игнорирую его присутствие и сосредоточенно развязываю двойной узел на кроссовке. Затем снимаю его, переворачиваю и трижды резко встряхиваю. Но ничего не выпадает.

– Ты собираешься игнорировать меня всю жизнь? – спрашивает Джейсон, слегка пихая меня плечом в плечо.

Ответ положительный, так что я молча надеваю кроссовку обратно и снова завязываю шнурки на двойной узел. Потом встаю на ноги, довольная тем, что больше не чувствую камешка.

– А на фонтан взглянуть не хочешь? Это ведь известная достопримечательность. – Джейсон наклоняется и вытирает с носка моей кроссовки грязное пятно. Я чувствую, как смягчаюсь. – Если изучишь детали как следует, то сможешь, наверное, целое эссе сегодня написать только об этом фонтане.

Хотя грязи на кроссовке теперь нет, я все равно нагибаюсь и протираю ее.

– Да брось, Джулия, – продолжает Джейсон, залезает рукой ко мне в сумку и достает путеводитель. – Может, почитаешь мне о фонтане?

Я вздыхаю.

– Бостонская полиция должна нанять тебя, чтобы допрашивать преступников, – говорю я и беру книгу в руки. – Ты разговоришь даже криминального авторитета.

Я пролистываю до главы об улице Пикадилли, это лондонский вариант Таймс-сквер, только более элегантный, чем оригинал.

– Он называется Мемориальный фонтан Шефтсбери, – читаю я вслух, водя пальцем по мелкому тексту в поисках интересной информации. – Он был построен в честь известного филантропа Викторианской эпохи лорда Шефтсбери. Когда фонтан возвели, многих лондонцев возмутила статуя обнаженного крылатого лучника Эроса. Люди считали, что такая откровенная скульптура не подходит для того, чтобы увековечить память уважаемого человека. Местоположение тоже казалось странным: раньше в этом районе жили простолюдины. Так что Эроса стали называть ангелом христианской благодетели. Видимо, обнаженный бог любви – это было чересчур.

Произнося слова «эрос» и «обнаженный бог любви», я жду обычных грязных шуточек от Джейсона, но, к моему удивлению, он лишь рассеянно произносит «хм» и «угу». Все это время он что-то сосредоточенно печатает в телефоне.

Джейсон продолжает сидеть, уткнувшись носом в экран. А я нахожу свободное местечко на ступенях фонтана и принимаюсь листать страницы путеводителя, но сосредоточиться не получается. Странное тревожное чувство не дает мне покоя. Я все утро не видела Марка и не слышала от него ни слова. Зато от Криса пришло сообщение, но я не почувствовала того сладкого волнения, как раньше.

Все мое внимание приковано к Марку, и как бы я ни старалась рационально объяснить его появление в Лондоне, ничего не выходит. Да, вчера мы здорово провели время вместе, он проводил меня домой и предложил оставить себе его толстовку (в которой я точно не спала всю ночь, клянусь), но это все равно не тянет на признание в любви. И я никак не могу отделаться от чувства легкого разочарования.

Еще и Джейсон ведет себя страннее обычного. Он ни слова не сказал мне до этого момента, хотя я слышала, как он минимум трижды в лицах рассказывал другим историю про падение в пруд. А сейчас Джейсону, кажется, по-настоящему интересны только живые статуи, которые то тут, то там стоят на Пикадилли. Да и то занимают они его лишь потому, что ему нравится над ними издеваться. Мне жаль их (правда, я, как никто, понимаю их боль), но в то же время я радуюсь тому, что сейчас Джейсон достает не меня. Сегодня мне необходимо побыть наедине с собой и с этим странным чувством тревоги.