– Я что?

– Да, но не обольщайся, – продолжает Джейсон с улыбкой. – Ничего милого в этом нет. Скорее жутко. Как будто ворон каркает. Ты реально чокнутая, зубрила.

– Ой, да заткнись ты! – Я кидаю в Джейсона бумажную упаковку от палочек, и она приземляется прямо ему в миску, там, кроме бульона, уже почти ничего не осталось. Джейсон вылавливает упаковку и кидает обратно в меня, но похмелье сказалось на его меткости, и бумажка пролетает над моим плечом.

Я рассказываю о шопинге вместе с Райаном и Сьюзен, и Джейсон шутит, что им не помешало бы приобрести себе новые мозги. Я говорю, что ему повезло, ведь он смог проспать эту увлекательную поездку, и я завидую, потому что и сама не отказалась бы ее пропустить.

– Ну, можешь проспать завтра, – предлагает Джейсон. – Я тебя прикрою. Скажу миссис Теннисон, что ты не смогла оторваться от гигантской энциклопедии или типа того.

– Ну уж нет! Я так долго ждала завтрашнего дня, – отвечаю я, игнорируя его подкол про энциклопедию. – Эта экскурсия должна стать вишенкой на торте всей поездки.

– А что завтра?

– Стратфорд-на-Эйвоне. – Я в шоке от того, что Джейсон забыл.

– А, ну да. Точно. И что такого занимательного в том, чтобы поглазеть на родной город Шекспира, а? – спрашивает Джейсон. Он дует на бульон в ложке с такой силой, что несколько капель падают на стол.

– Шекспир, пожалуй, самый великий писатель за всю историю человечества. И посмотреть, где он родился и вырос, очень интересно. Может, он именно там написал какие-то из сонетов. «Сравню ли с летним днем твои черты?»[8] – начинаю цитировать я, но тут же смущенно замолкаю.

– Ну да, наверно, – отвечает Джейсон, поднимает миску и залпом допивает оставшийся бульон. Я строю гримасу в ответ.

– Знаю, что ты не веришь в любовь, но я верю. – Я аккуратно кладу палочки рядом со своей пустой миской. – И Шекспир точно знал, как о ней писать. Крис бы понял. Уверена, он может оценить Шекспира по достоинству.

– И почему же? Потому что он британец? Это же расизм. – Уголки губ у Джейсона поднялись вверх. Он снова прикалывается. Хороший знак. Джейсон поднимает голову от миски. – И вообще. Я никогда не говорил, что не верю в любовь. Я просто не верю, что она всегда приходит в назначенное время и в идеальной обертке.

Я в стомиллионный раз закатываю глаза, а он в стомиллионный раз это игнорирует. Это стало уже чем-то вроде нашей доброй традиции. Даже с его чавканьем, брызгами бульона и подколами я чувствую себя намного счастливее, чем утром. Хотя я почти уверена, что настроение у меня поднялось благодаря моему загадочному другу по переписке и завтрашней экскурсии в Стратфорд-на-Эйвоне.

– Что будем дальше делать, зубрила? – спрашивает Джейсон, выходя из ресторана.

– Ну, для начала ты мог бы перестать называть меня зубрилой. Я только что соврала учительнице, чтобы сводить тебя на обед, и меньшее из того, что ты можешь сделать в благодарность, – это начать называть меня по имени.

– Ладно, ладно. Я же не знал, что ты такая оторва, – смеется Джейсон. – Так что будем дальше делать, Джулия?

Об этом я пока не думала.

– Не знаю. Да все, что хочешь, наверно. Мне нужно купить еще одну телефонную карточку. Не знаю, сколько стоят все эти сообщения, но они точно не…

– «Лондонский глаз»! – Джейсон обрывает меня на середине предложения.

– Чего?

– «Лондонский глаз». Хочу на нем прокатиться. Я молчу, и Джейсон поднимает одну бровь.

– Ты же сама сказала: будем делать все, что я хочу. Я хочу кататься.

Проходит минута, и я все-таки соглашаюсь. Не то чтобы я боялась высоты, но… Ладно, я немного боюсь высоты. «Лондонский глаз» упоминается во всех моих пяти путеводителях (и в тех трех, что я оставила дома). Это самое высокое колесо обозрения во всей Европе, и в каждой книжке говорится о потрясающих видах, которые открываются с него. Я бы предпочла наслаждаться великолепием этой достопримечательности с земли, но, похоже, этому не суждено сбыться.

Папа вечно сокрушался, что колесо еще не построили, когда они с мамой были в Лондоне. И всегда говорил, что в следующую поездку они прокатятся – по кругу за каждый год, что они женаты, а мама всегда улыбалась и отвечала: «Тогда нам не стоит тянуть до старости и седых волос». Значит, мне следовало бы проехаться все десять раз за них, но, думаю, хватит и одного.

Когда мы добираемся до «Лондонского глаза», я понимаю, что это вообще-то не совсем колесо обозрения. Это скорее колесо обозрения на стероидах. Каждая стеклянная кабина может вместить человек двадцать, а сама конструкция настолько огромна, что полный оборот колесо совершает за полчаса.

Джейсон покупает мне билет.

– Моя идея – мне и платить, – говорит он безапелляционно, и мы заходим в кабину.

Она почти полностью сделана из стекла, чтобы туристы могли насладиться видами Темзы и Лондона, раскинувшегося под ними. В центре кабинки деревянная скамейка, на ней сидит лишь одна женщина, и, похоже, она действительно боится высоты. Женщина старается глубоко дышать и периодически опускает голову между колен. Надеюсь, ее не стошнит: не уверена, что смогу выдержать так долго в исполинском хомячьем шаре с этой дамочкой.

Мы поднимаемся, и я наслаждаюсь пейзажем. Вид открывается великолепный. Я смотрела видео, снятые дронами с высоты птичьего полета, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что я вижу вживую. Вспоминается сцена из фильма про Вилли Вонку, когда Чарли сбегает с фабрики и летит над городом в стеклянном лифте. Вокруг голубое небо, мимо плывут пушистые белые облачка, похожие на животных. Еще чуть-чуть – и мы приземлимся прямо на пузико мягкого облачного котенка. Мы забираемся все выше, и экскурсионные катера, снующие по Темзе, уже похожи на игрушки. Даже Биг-Бен начинает казаться крошечным, когда мы подползаем к самой вершине. Я жду, что Джейсон отпустит по этому поводу очередную пошлую шутку. Но вместо этого он говорит:

– В детстве я обожал кататься на этой штуке.

Я перевожу взгляд на него. Он смотрит вниз на людей, которые теперь размером чуть больше хлебных крошек, и продолжает:

– Наверное, был одним из первых, кто вообще тут катался. С тех пор сто лет прошло.

– Я не знала, что ты раньше бывал в Лондоне, – отвечаю я, тоже уставившись на город.

– Ну, технически я не «бывал» тут. – Джейсон пожимает плечами. – Я гражданин Великобритании. Моя мама – англичанка. Так что я вроде как не турист.

– Чего, прости? – Я отрываюсь от вида и перевожу взгляд на Джейсона.

– Да это просто формальность, – отвечает он, не глядя на меня. – У меня двойное гражданство. Я все равно американец.

Я не знаю, что сказать. Я никогда ничего не слышала о матери Джейсона, но решила, что она обычная бостонская мама – обеспеченный средний класс, домик в пригороде… В жизни бы не догадалась, что она британка, а про то, что и Джейсон тоже англичанин, я и подумать не могла. Вспоминаю, как он сказал пару дней назад: «Ты многого обо мне не знаешь». Он не шутил.

Я внимательно его рассматриваю, пытаясь понять, можно ли продолжить расспросы, но он не обращает на меня внимания. Он смотрит поверх Темзы на небольшой квартал домов чуть левее обширных зеленых садов Букингемского дворца.

– Видишь там вдалеке маленький шпиль? – внезапно спрашивает Джейсон. – Вон тот, синий, он как будто немного кривой? На церкви?

Я слежу взглядом за пальцем Джейсона и действительно замечаю вдалеке маленький синий шпиль, он выглядит очень странно, будто изогнут. Едва я его нахожу, Джейсон убирает палец от стекла и вынимает из заднего кармана кожаный бумажник, настолько старый, что кожи в нем почти не осталось – одни заплатки из клейкой ленты. Джейсон открывает кошелек и достает маленькую потрепанную картинку, вырезанную точно по размеру кармашка, в котором лежит пластиковая карточка ученика «Ньютон-Норд».

Это фотография Лондона, сделанная с какого-то здания. В кадре одни крыши и трубы. Джейсон прикладывает картинку к стеклу, и я замечаю, что изображение совпадает с видом из окна. Конечно, снимали с другой точки – дома на фото гораздо крупнее, но я узнаю тот странно изогнутый шпиль. Джейсон указывает на маленькую зеленую крышу одного из домов рядом со шпилем.

– Там я жил до пяти лет, – говорит Джейсон. – Потом мама ушла, и мы с отцом уехали в Штаты.

Мгновение я молчу, переваривая услышанное. То есть Джейсон не просто британец, он на самом деле жил в Лондоне? Я всегда была убеждена, что Ньютон – один из тех маленьких городков, в которых все всё про всех знают. Однако никто никогда не говорил, что Джейсон жил в Соединенном Королевстве.

– И каково это было – жить здесь? – спрашиваю я, глядя на крошечную трубу дома Джейсона.

– Да я не так уж много помню, – отвечает Джейсон, улыбнувшись уголком рта. – То есть вообще почти ничего. Дом был маленький, но однажды на Рождество нам каким-то чудом удалось втиснуть в угол огромную елку. Я заставил маму нанизывать попкорн на нитку – видел такое в кино. Мама колола пальцы, но нанизывала, а я подъедал его с другой стороны. У нас так и не было никакой гирлянды из попкорна. – И Джейсон засмеялся.

– Это очень милая история, – говорю я, вспоминая, как мы отмечали Рождество, пока папа был жив.

Он всегда говорил, что дети, которые не верят в Санту, подарков не получат. А в канун Рождества подговаривал нашего соседа позвонить в дверь, и когда я ее открывала, за ней оказывались подарки в наволочке. Папа всегда потом долго объяснял, что особенно послушных маленьких девочек и мальчиков Санта навещает пораньше. И я верила в Санту, всем сердцем верила, до самой папиной смерти.

– Да, хорошее было время, – отвечает Джейсон, грустно усмехаясь. Он убирает картинку обратно в бумажник, а бумажник в карман. – Забавно. Теперь на Рождество мама просто присылает мне открытки. Я даже не уверен в том, что она сама их подписывает.