– Я, – отвечаю я, и мой рот вытягивается в тонкую линию.

Мне нужен номер телефона, а не глупая болтовня. Я не ношу с собой ручки с девятого класса, потому что однажды, пробираясь в библиотеку через спортивный зал, я попала в эпицентр игры в вышибалу. Мгновение – и я падаю на попу, ручка в заднем кармане трескается, и по белым льняным штанам растекается огромное темно-красное чернильное пятно. Иви потом рассказала всем, что у меня начались месячные, и убедила нескольких парней, Джейсона в том числе, засунуть мне в ящик тампоны. С тех пор я в команде любителей карандашей.

– Так тебе он нужен или нет? – спрашиваю я. Карандаш направлен заточенной стороной к Джейсону, и я представляю, как я втыкаю острие ему в глаз.

– Да, мисс Лихтенштейн, мэм, – нелепо кланяется Джейсон (и я не могу не заметить, что его левый глаз при этом оказывается в опасной близости от заточенного карандаша).

Потом он хватает карандаш и маленький блокнот на пружине, который я тоже держу в сумке, приседает и, положив блокнот на колено, начинает записывать телефон. Но едва успевает написать первую цифру, как слышится треск. Джейсон поднимает карандаш и смотрит на дырку, откуда раньше торчал грифель.

– Он сломался! – говорит Джейсон.

– Ты слишком сильно давил, – сообщаю я.

– Вот поэтому люди используют ручки, зубрила. Почему ты не берешь с собой ручку?

– Ручки протекают.

– Карандаши ломаются.

– Да, но ведь их всегда можно заточить. А что ты будешь делать со сломанной ручкой?

– Заточить? Да кто станет брать с собой точилку для карандашей? Мы что, в 1943-м году?

Я открываю пенал и достаю маленькую красную точилку. Затем беру карандаш, вставляю его в точилку и трижды резко поворачиваю. И все это глядя Джейсону прямо в глаза.

– Ты чокнутая, – говорит он, рывком забирая карандаш у меня.

Телефон наконец записан, мы благодарим Феликса (который только сердито хмыкает в ответ) и отходим от окошка. Джейсон достает свой мобильник, набирает номер и включает громкую связь. Я придвигаюсь ближе, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Алло? – щебечет жизнерадостный женский голос из динамика.

На мгновение повисает молчание: мы забыли решить, кто из нас будет говорить. Меня захлестывает волна паники, я что-то булькаю, и разговор начинает Джейсон.

– Д-да, добрый день, мадам, – невнятно говорит он, покашливая. – Я ищу кое-кого из вашей школы. Подумал, что вы сможете помочь.

– Вероятно, могу, – отвечает она, и в ее голосе все еще слышна улыбка. – Скажете имя?

– Крис, – растерянно произносит Джейсон и испуганно смотрит на меня. Я не понимаю, откуда в его взгляде паника, пока не слышу ответ женщины.

– А фамилия? – чирикает она.

– Э-э… в том-то и дело, мадам, – говорит он с легким смешком, надеясь так сгладить ситуацию. – Мы и сами не вполне уверены. Видите ли, моя подруга встретила его…

– Его? – прерывает Джейсона голос.

– Да, мадам, – продолжает Джейсон. – Так вот и…

– О, мой дорогой, – снова перебивает Джейсона дама. – Боюсь, вы звоните не по тому номеру. Академия святого Бонавентуры – школа для девочек. Боюсь, мальчиков у нас нет.

Воздух с шумом вырывается у меня из легких. Наша единственная зацепка завела нас в тупик. Джейсон бормочет вежливые извинения и кладет трубку, затем сует телефон в карман.

– Это провал, – говорю я, вновь рассматривая здание театра. – За два часа мы вообще не приблизились к разгадке.

Начинает моросить. А я, несмотря на привычку тщательно собираться и все перепроверять, этим утром все равно забыла зонтик в номере. Пора бы уже взять себя в руки, это совсем на меня не похоже.

– Не знаю, как ты, но я умираю от голода, – говорит Джейсон, запрыгивая под козырек ближайшего крыльца. – Что скажешь, если мы забежим куда-нибудь поесть и переждем дождь?

– Да, хорошо, – соглашаюсь я. Я действительно чувствую некоторую пустоту в желудке, к тому же моя охота за лучшей фиш-н-чипс пока проходит безуспешно. Я ныряю в сумку за путеводителем, но Джейсон решительно останавливает мою руку.

– Ау, на улице дождь льет, – говорит он. – Не время для путеводителей. Мы должны действовать спонтанно. Выберем место, о котором никто из нас даже не слышал. – Джейсон хватается за лицо и с выражением ужаса добавляет: – Ох! Ты сможешь это пережить?

Мы обходим театр кругом и упираемся в «Стар-бакс». Я перелетела через океан точно не для того, чтобы пить коктейли по завышенной цене и есть те же булки, что могу купить в любой другой день моей жизни. Но, к сожалению, когда мы подходим к вездесущей зеленой вывеске, небеса разверзаются, и дождь начинает лить как из ведра.

Тоненький звоночек сообщает всем о нашем прибытии в полупустой «Старбакс». Здесь те же бело-зеленые кружки на витрине, те же горки молотого кофе и та же выпечка в стеклянном холодильнике, что и в девяти миллиардах других «Старбакс», в которых я уже была. Единственное заметное отличие – произведения современного искусства на стенах. Над стойкой с трубочками и крышечками для стаканов висит большая паукообразная конструкция, которая выглядит так, будто ее сделали из металлических вешалок. Есть еще портрет королевы, выложенный драже M&M’s, и в пару к нему – изображение Маргарет Тэтчер из оберток от конфеток Starburst. В углу непонятная инсталляция, как будто художник размотал целый рулон туалетной бумаги и прикрепил скобками к стене. Под каждой работой – белая табличка с именем автора и ценой. И перед каждым знаком фунта очень много нулей. Интересно, что бы сказала обо всем этом Фиби. Такие цифры приглушили бы страхи ее родителей, а то отец Фиби любит повторять, что карьера художника – «это билет в один конец к жизни в картонной коробке».

– Думаешь, кто-нибудь и правда покупает все это? – шепотом спрашиваю я у Джейсона.

– Меня больше интересует, как они собираются отдирать от стены вон то произведение из туалетной бумаги, – отвечает он, и я не могу сдержать смешок.

Мы преодолеваем лабиринт круглых столиков и оказываемся у витрины с выпечкой на ярких керамических тарелках. Над головой висит несколько винтажных меловых досок, на которых аккуратно выведены названия напитков и цены.

– Так, что ты будешь? – спрашиваю я.

– Не знаю. А ты? Чашечку чая? – предлагает Джейсон, изображая английский акцент.

– Фу, нет, – морщу я нос. – Чай – гадость.

– Точно, – отвечает он, глядя на булочки, – на вкус как земля.

За кассой стоит девушка с пирсингом в бровях и с прядями цвета электрик в волосах. Она закатывает глаза.

– Хочу один такой, – говорит Джейсон и показывает пальцем на стеклянный колпак, под которым красуется горка сконов с шоколадной крошкой.

– Давайте сразу два. – Я чувствую, как рот наполняется слюной.

– Тогда уж лучше четыре, – говорит Джейсон и достает бумажник. – Я угощаю.

Джейсон берет нашу тарелку с горой булочек, а я два стакана воды. Мы выбираем маленький столик в углу у окна. Когда мы садимся, я замечаю, что Джейсон прилепил свою фиолетовую жвачку на краешек белой фарфоровой тарелки. Я брезгливо морщусь и пододвигаю свои сконы к противоположному краю. Джейсон уже проглотил половину булки. Как бы мне ни хотелось сейчас неодобрительно на него посмотреть, я занята – во рту тает сладкая, пышная сдоба. Мы жуем в тишине, сосредоточенные каждый на своей порции, и я вновь думаю о том, как странно сидеть локоть к локтю с Джейсоном. Мы обычно сидим в противоположных концах школьной столовой.

Удивительно, но я чувствую себя хорошо и спокойно. Тишина, которая повисла между нами, не раздражает. Как будто наступило нечто вроде перемирия, и это совсем не плохо. В окно я вижу, как группы туристов собираются у «Глобуса», некоторые с нормальными зонтами, но большинство в этих чудовищных, похожих на мусорные пакеты дождевиках из сувенирных лавок. Все стараются укрыться от дождя под выступами зданий вокруг театра, но людей слишком много. Часть туристов решает спрятаться от ливня в «Старбакс», и, когда они заходят в двери, мне кажется, что это армия разъяренных, битком набитых мусорных пакетов прибыла на Землю с захватнической миссией.

– Могу я обратить ваше внимание на диораму, созданную из пластмассовых динозавров и пустых тюбиков помады? – спрашивает Джейсон, жуя булку. Он жестом указывает на инсталляцию у нас над головами, ее с большой натяжкой можно назвать объектом искусства.

– Думаю, она великолепно дополнит интерьер моей спальни, – смеюсь я и закатываю глаза.

Вдруг ни с того ни с сего Джейсон спрашивает:

– Что такое СДД?

В моем мозгу гремят тысячи мини-взрывов.

– Что, прости? – Я, подавившись, откашливаюсь, и крошки вылетают у меня изо рта. Надеюсь, что Джейсон этого не заметил.

– СДД, – повторяет он будничным тоном, смахивая крошки со стола.

Ну отлично.

– Где ты это услышал?

Я мысленно просматриваю файлы своих воспоминаний. Мог ли он как-то подслушать мой разговор с Фиби? Или я, вернее, супер-Джулия, проболталась об этом между пьяными рассказами о супермоделях? О боже…

– Да одна из тех английских школьниц в Тауэре сказала. А я понятия не имею, что это значит, – отвечает Джейсон и откусывает от скона огромный кусок. – Я так понял, это какое-то чисто британское выражение. А ты знаешь кучу всего из этих твоих книг, и вообще ты умная.

– Да неужели? – с сарказмом отвечаю я и откусываю новый кусок.

Я просто тяну время, надеясь, что Джейсон отвлечется на что-нибудь и мне не придется выдумывать ответ.

– Да ладно тебе, – настаивает на своем Джейсон. – Расскажи.

– Не знаю, – осторожно отвечаю я. – Ну, то есть мы с Фибс понимаем под этим выражение «созданы друг для друга».

Теперь очередь Джейсона давиться булкой.

– Что? – спрашиваю я, тут же уходя в оборону.