– В этом сундуке очень интересные тетради, – сказала Мария, чувствуя, как заливается румянцем. – Вы не возражаете, если я посмотрю их?

– Конечно нет, – ответил Адам, вновь взявшись за свой суп. Он казался совершенно беззаботным, но Мария заметила, каких усилий это ему стоило.

– А ваш муж… Он тоже восхищался этими тетрадями?

Мария вспомнила, с каким интересом Кеннет пролистывал тетради. Впрочем, тогда она была так сильно удивлена его появлением в комнатке, что совершенно не думала об этом.

– Думаю, что да. Хотя мы не говорили об этом. – Мария помолчала и спросила: – А можно, я покажу эти тетради Дэвиду? Некоторые рисунки очень интересные.

– Да, конечно. А когда вы закончите, я сам переставлю этот сундук в другую комнату.


Некоторое время спустя Мария привела Дэвида в каморку. Как она и думала, Дэвид любил рассматривать рисунки, сделанные в заморских странах. Но ей, кроме того, хотелось серьезно поговорить с сыном.

Мария не знала, как начать разговор о ребенке, которого она носила. Более того, она подозревала, что Дэвид, сопоставив время венчания и последующее появление брата или сестры, будет плохо думать о ней.

В комнате стульев пока не было, и Мария закрыла крышку сундука, приглашая сына присесть с ней рядом.

– Я кое-что хочу сказать тебе и надеюсь, что ты обрадуешься, Дэвид.

Сын посмотрел на нее странным взглядом и спросил:

– Ты о ребенке?

– Как ты узнал?! – вырвалось у Марии.

– Некоторое время назад сэр Кеннет рассказал мне об этом. Он думал, что я расстроен поспешностью вашей свадьбы, потому и рассказал.

Мария была искренне озадачена поступком мужа.

– И ты действительно был расстроен?

Дэвид лишь пожал плечами, и Мария закусила губу. Как она не поняла раньше, что это может обескуражить сына?!

– Мне очень жаль, но это я должна была сказать тебе об этом.

Мария тщетно вглядывалась в лицо сына, пытаясь увидеть его чувства за обычной маской невозмутимости. Как часто она сожалела, что вместо настоящих эмоций видит на лице сына лишь эту маску. По ней – так даже гнев был бы лучше. Порой Марии казалось, что ее сын был совершенно лишен каких-либо чувств. Неужели это знаменитое английское воспитание?

– Я рад, что ты так счастлива, мама, а сэр Кеннет – превосходный рыцарь, – проговорил наконец Дэвид.

– Ты действительно рад? – спросила Мария.

Дэвид задумался – словно прежде никогда не думал об этом.

– Я переживу, – ответил он, пожав плечами.

Ответ сына озадачил Марию. Неужели «переживу» – это все, что он мог об этом сказать?

– Я знаю, как тебе было трудно, когда убили твоего отца, – тихо проговорила Мария.

Дэвид криво усмехнулся:

– Ты говоришь о казни? Мой отец был предателем и понес заслуженное наказание, а его позор не имеет ко мне никакого отношения.

Мария ждала чего угодно, – но только не этого. Ответ сына ужаснул ее, и она сочла нужным пояснить:

– Твой отец боролся за то, во что верил. Он не был предателем для своего народа. И для твоего народа, кстати.

Мария сама была удивлена, что защищала графа Атолла после стольких лет презрения, однако же… Что бы он ни сделал по отношению к ней и ее сыну, он все же был великим шотландцем, и Мария хотела, чтобы Дэвид понял это. Очевидно, годы приглушили былую горечь и позволили ей увидеть все в ином свете.

Дэвид поморщился и пробурчал:

– Мой народ живет сейчас под властью узурпатора. Как только король Брюс будет повержен, люди узнают правду.

По крайней мере в этом Кеннет оказался прав. В ее сыне больше не осталось ничего шотландского. Боже мой, как же она ошиблась в нем! Когда-то она поклялась бороться за его наследство, но забыла о самом главном – о его личности. Он же был шотландцем, а его отца казнили потому, что он боролся за шотландскую независимость. Теперь же Дэвида именовали не иначе как «кузен Дэйви» – именовали люди, казнившие его отца.

Марии вспомнился вчерашний вопрос Кеннета. Действительно, что бы она сделала, если бы ее позвали домой? Теперь, слушая сына, она поняла свою позицию и свой ответ. Мария поддержала бы Брюса. Она верила в короля Шотландии так же сильно, как когда-то верил Атолл. Конечно, эта вера была похоронена под десятилетиями страха, но это была живая вера. А графу Атоллу следовало бы лучше защищать их с сыном и, конечно же, предупредить ее о возможных проблемах. Однако она не могла обвинить его в преданности Брюсу.

– Моя сестра была замужем за этим узурпатором, Дэвид. Роберт Брюс – один из величайших рыцарей в христианском мире, – проговорила Мария в надежде пробить эту стену английского спокойствия. – Я хотела бы, чтобы ты встретился с ним. Мне кажется, что вы с ним похожи.

– Я встречу его… на поле боя.

– Роберт хотел, чтобы ты возвратился в Шотландию.

– Как ты узнала? – нахмурился Дэвид.

– Он сам сказал мне об этом, когда я была там.

– Я вернусь в Шотландию, когда мы разобьем его армию.

Мария понимала, что ей нужно обдумывать каждое слово. Немного помолчав, она вновь заговорила:

– Ты не англичанин и знаешь это. Не так ли, Дэвид? Ты – шотландский граф и принадлежишь Шотландии. Разве ты не хочешь вернуться домой и увидеть землю своих предков?

Сын посмотрел на нее так, словно она только что призналась в государственной измене.

– Почему ты говоришь об этом, мама?

Мария промолчала. Она решила, что и так уже сказала достаточно. Да и что она могла требовать от сына, когда сама не могла ответить на многие вопросы?

– Не обращай на меня внимания. – Мария улыбнулась. – Просто я в плохом настроении.

Дэвид долго смотрел на нее, потом кивнул и отошел к окну.

– Как странно… – сказал он вдруг.

– Ты о чем?

– Сюда идет сэр Джон с двумя дюжинами рыцарей.

Сердце Марии замерло. Возможно, ничего страшного, однако все инстинкты подсказывали ей совсем другое.

Глава 25

Вот уже много часов Кеннет следовал за Клиффордом. Он предполагал, что Клиффорд поедет на юго-запад, вдоль границы, к городу Джедборо. Но тот отправился на запад, к городу Биггар, обходя стороной опасный Селкеркский лес, в котором засели люди Брюса во главе с Джеймсом Дугласом.

Но куда же тогда они направлялись? Время от времени неторопливые кони клейдесдальской породы проходили по дороге, ведущей в сторону замка Ботвелл. Из этого замка легко снабжать приграничные английские гарнизоны в замках Карлайл и Керлаверок.

Нервы Кеннета были натянуты как тетива лука. Он уже понял, что вскоре узнает что-то очень важное. Но что именно?

Внезапно Кеннета осенило. А вдруг это был тот самый маршрут, по которому идут основные поставки англичанам? Что, если именно замки Ботвелл, Рутерглен и Ренфрю будут обеспечивать провизией и оружием армию англичан в ходе их шотландской кампании?

Кеннет понимал, что не ошибся, но, увы, не имел ни одного доказательства – имелась лишь его внезапная догадка. Однако он был рад даже такому подарку судьбы. Ближе к полудню небольшая группа развернулась и последовала обратно к замку Берик, из чего Кеннет заключил, что это была всего лишь разведывательная миссия.

Но ему нужны были доказательства. Не мог же он сообщить своим друзьям, что его «осенило» и что поэтому они должны ему верить.

Уже почти в сумерках рыцари Клиффорда проехали через ворота замка Берик, и спустя какое-то время Кеннет поехал следом. То, что придется давать объяснения своего отсутствия, он знал давно, а теперь понял, что проблем будет намного больше.

Едва стражники на зубчатых стенах увидели его, как воздух наполнился их криками. Кеннету даже показалось, что и стража в воротах заметно занервничала. Люди отводили глаза, не желая встречаться с ним взглядом, и несколько рук в перчатках крепко легли на рукояти мечей. Нехорошее предчувствие не оставляло Кеннета.

Неужели Мария предала его? Но этот вопрос недолго мучил Кеннета. Он быстро отбросил эту мысль, понимая, что жена не могла так поступить. Как бы Мария ни сердилась, она не захотела бы для него судьбы графа Атолла. Но все же было очевидно: что-то пошло не так.

Все стало ясно, когда по лестнице, ведущей из большого зала, спустился Перси. Его лицо исказилось от ярости, едва он увидел Кеннета. Возможно, гнев Перси был связан с его странным отсутствием или же с участием в тайных турнирах. Впрочем, выяснять причину Кеннет не собирался. Его дела в лагере англичан были закончены, и пробить горстку рыцарей за спиной ему было проще, чем искать выход из темницы.

Конечно, он мог и ошибаться, но он твердо знал: при любых сомнениях надо доверять своим чувствам. Иногда только это сохраняло ему жизнь в трудную минуту.

Кеннет больше не колебался. Он решительно развернулся и бросился в толпу стражников, которые сгрудились в воротах, чтобы помешать ему бежать. Внезапное нападение застало их врасплох, но одному из них удалось все же выхватить меч и даже замахнуться. Выдернув свой меч из ножен за спиной, Кеннет отбил удар и тут же с громким криком парировал удары еще нескольких стражников, стоявших у самой решетки ворот. Раздались крики: «опустить решетку!» – но было уже поздно. Вскочив на коня, Кеннет выехал наружу, стараясь не думать о стрелах воинов, дежуривших на стене. Одна из стрел действительно вонзилась ему в спину, но он почувствовал скорее удар, чем боль. Видимо, стрела застряла в его кольчуге. Другая стрела задела руку, но тут Кеннет начал петлять, и попаданий стало меньше.

Стараясь побыстрее добраться до леса, начинавшегося примерно в ста ярдах впереди, Кеннет пришпорил своего уже прилично уставшего коня; стиснув зубы, он мысленно молился, чтобы его конь продержался еще несколько минут.