– А как иначе, если мне не оказывали ни малейшего внимания и ни капли снисхождения? – зло спросила Алекса. – Со мной обращались хуже, чем с животным.

– Расскажете об этом губернатору или генералу Превосту, когда их увидите, – безразлично пожал плечами Баррингтон. – Поторапливайтесь, – добавил он, совершенно не по-джентльменски выдворяя Алексу из камеры.

Алекса быстро заморгала, привыкая к свету. Ее тут же затолкали в закрытый экипаж, который рванул с места, не дав времени устроиться на сиденье. Сидевший рядом капитан Баррингтон достал безукоризненно чистый платок и вытер лоб. Нет, никогда ему не привыкнуть к постылой саваннской жаре.

Во время короткого переезда из особняка губернатора к зданию, где должен был проходить суд, Баррингтон развлекал Алексу новостями о войне. По его словам, генерал Генри Хамильтон, британский командующий в Детройте, захватил Венсен в Иллинойсе. Только Баррингтон не знал, что, пока он рассказывал об этом Алексе, Венсен уже атаковал Джордж Роджерс Кларк[1], который затем с успехом отбил британский командный пункт. Эта операция во многом позволила освободить приграничную территорию от набегов индейцев и дала американцам опорный пункт на северо-западе. Обо всем этом Баррингтону предстояло узнать позднее, из депеш, отправленных генералу Превосту, но задержавшихся из‑за поимки курьера.

Скорее, чем хотелось бы, экипаж достиг мрачного на вид здания, где проводили судебные заседания, и Алекса отпрянула от окна, шокированная толпами людей, по всей видимости ожидавших ее появления. Выйдя из экипажа, Алекса пережила момент смертельного ужаса, ибо ее предположение оправдалось. При появлении Алексы толпа осатанела, и в ее адрес со всех сторон полетели гнусные проклятия. Если кто-то и разделял ее взгляды, эти люди благоразумно держали свои чувства при себе, чтобы их не постигла та же участь.

– Изменница! – орали в напирающей на нее толпе. – Повесить двуличную суку!

Это был кошмар, и Алекса, ослабленная долгими неделями заточения, чувствовала, что тонет в море враждебности. Ей хотелось забиться в дыру, потерять сознание, раствориться, если возможно. Что угодно, лишь бы укрыться от брани, которой забрасывала ее разъяренная толпа тори.

Лишь одно не дало Алексе опозориться и рухнуть без сознания к ногам своих мучителей. Адам! В толпе безымянных лиц выделялось одно знакомое. Красивое, надменное лицо со стальным взглядом, будто кинжалом пронзившим Алексу в самое сердце. Первой ее мыслью было: Адам выглядит как прежде, не считая напряженных линий, едва заметно стянувших его лицо.

Сердце Алексы сжалось от горя, когда она увидела рядом с графом леди Гвен, по-хозяйски висевшую у него на локте. Горький, удушливый ком ненависти поднялся к ее горлу. Алекса, почувствовав, как тьма накатывает на нее, собрала все силы, еще остававшиеся в ее изнуренном теле, и взяла себя в руки. Нет уж, она не доставит Адаму и Гвен удовольствия видеть, что, появившись вместе, они причинили ей невыносимую боль. Выпятив нижнюю губу в знак злостной непокорности и решительно стиснув зубы, Алекса отогнала тошноту и мрак, грозившие захлестнуть ее, и шаг за шагом побрела сквозь толпу.

В душе она безоговорочно приняла неизбежное. Адам в самом деле бросил ее, и ей придется в одиночестве принять бесславный конец.

12

Адам едва не откинул надменную каменную маску, когда увидел, как Алекса пошатнулась, а потом выровнялась, разглядев его в толпе. Она выглядела изнуренной и худой; нежная кожа век под ее огромными фиолетово-синими глазами набухла темными кругами. «Как она, наверное, меня ненавидит», – подумал Адам, едва не бросившись защищать Алексу, несмотря на твердую решимость изображать полное безразличие к ее участи. Но рука леди Гвен, сдавившая его локоть, вернула Адама в чувство, и он сумел внешне спокойно проследить за тем, как Алекса, собравшись с духом, расправила узкие плечи и, не теряя достоинства, прошла сквозь обозленную толпу.

«Словно мало того, что мне пришлось не моргнув глазом смотреть, как судят и приговаривают к смерти Мака», – угрюмо думал Адам. Особенно учитывая тот факт, что его вызывали давать показания. Сознательно обманывая под присягой, Адам поклялся: Мак вполне может быть Лисом. Он пояснил, что редко виделся с другом и не был посвящен в его личную жизнь. Мак никак не отреагировал на слова Адама. Страшные раны Мака начинали заживать, но он все еще был слишком слаб, чтобы самостоятельно прийти в зал суда. Адаму стало ясно: за его другом не было должного ухода, необходимого, чтобы ускорить выздоровление. И, судя по выражению бледного лица Алексы, с ней обращались не лучше.

В зале суда толчея не уменьшилась, поскольку люди ринулись вслед за Алексой, спеша занять удобные места. Суд над ней обещал пройти еще занимательнее, чем над Лисом, по той простой причине, что Алекса не только обвинялась в измене, но и была красивой женщиной. Кроме того, заседание по делу Лиса сильно разочаровало тори. В худой и жалкой тени мужчины, которого внесли в зал на носилках, не было ничего романтического и разудалого. По правде говоря, все разбирательство являлось фарсом.

Поэтому Саванна с огромным нетерпением ждала суда над Алексой. Масла в огонь подлило известие, будто ее муж, лорд Пенуэлл, наконец вернувшись после тайной миссии, публично осудил ее действия и отказался не то что помогать, но даже видеться с ней. Как будто в подтверждение этих слухов Адам сразу же начал встречаться с леди Гвен, которая, как все знали, была очень близка к тому, чтобы стать леди Пенуэлл, пока Алекса не свалилась словно снег на голову и не отняла у нее этот титул. Когда через непристойно короткий промежуток времени Алекса округлилась, причина поспешного брака сделалась всеобщим достоянием. Некоторые даже доходили до заявлений, что «потаскушка получила по заслугам».

От одного из бравых солдат империи, капитана Чарльза Уитлоу, поступила неоспоримая информация: прославленный отец леди Алексы сэр Джон Эшли отрекся от нее; якобы леди совершила нечто настолько гнусное, что старику было тошно на нее смотреть. И кому же об этом знать, как не Чарльзу, по его собственному признанию когда-то помолвленному со скандально известной леди Алексой. Возмущенный поведением невесты, он, разорвав помолвку, женился на даме, достойной носить его доброе имя.

Слушая эти сплетни в пересказе Гвен, Адам отказывался их комментировать и лишь глубокомысленно кивал. Ему хотелось пойти к Алексе, утешить ее, но в сложившихся обстоятельствах приходилось умерять свой пыл, а в ожидании лучших времен изображать возмущение действиями жены и безразличие к ее судьбе.

От Ланса Баррингтона Адам узнал, где содержат Алексу. Графа уверяли, что с его женой хорошо обращаются и она ни в чем не знает нужды. Однако увидев Алексу теперь, Адам понял: Баррингтон сильно исказил действительность. Одному Богу известно, что пришлось пережить его прелестной жене за долгие недели, проведенные в сырой камере под особняком губернатора.

Прошло меньше семи дней с тех пор, как Адам, вернувшись после затянувшейся миссии генерала Превоста, узнал о Маке и Алексе. Он подоспел точно к суду над Маком и услышал все жуткие подробности из уст генерала Превоста. Обстоятельства, над которыми Адам был не властен, заставили его отречься от жены, подтвердив верность короне, несмотря на открытые заявления леди Фоксворт о симпатии к колонистам. Губернатор Райт поверил Адаму на слово и немедленно предложил ему свое гостеприимство на время, пока не закончатся разбирательства. Адам с благодарностью принял предложение губернатора, поместившись в удобной близости к распростертым объятиям Гвен.

Вполне естественно, он ухаживал за Гвен, пока ждал заседаний. Но не его вина, если Гвен сделала из этого чересчур далеко идущие выводы. Он сознательно подыгрывал Гвен, ведь это было ему выгодно. Он понимал: Гвен рассчитывает на будущее с ним, когда с Алексой будет покончено.


Алекса сидела лицом к судьям, выпрямив спину и высоко подняв голову. Только Адам, будучи чувствительным к ее настроению, заметил, что у нее слегка подрагивает подбородок. Строгие судьи располагались перед ней за длинным столом. Генерал Превост занимал позицию в центре. По обе стороны от него сидели губернатор Райт, Ланс Баррингтон, Чарльз Уитлоу и еще два офицера, незнакомые Алексе. У женщины опустились руки. Не было и тысячного шанса остаться в живых, и она это понимала. Мысленно Алекса уже поднималась на эшафот вместе с Маком.

Внезапно зал затих, генерал Превост, прочистив горло, смерил Алексу гневным взглядом.

– Леди Фоксворт, сегодня вы предстаете перед судом, чтобы ответить на обвинения в измене. Признаёте ли вы себя виновной?

– Нет, генерал, не признаю, – ответила Алекса тихим, но ясным голосом. – Я не совершила ничего, в чем можно усмотреть измену, кроме разве что пары не к месту сказанных слов.

– Вас обвиняют в пособничестве и укрывательстве известного преступника, за голову которого назначена награда. Лиса задержали в вашем доме, несмотря на ваши отчаянные попытки его защитить, – сказал генерал.

– Мак не Лис. Вы судили и приговорили не того человека.

Зрители ядовито заухмылялись, и по залу прокатилась волна хохота.

– Так мы вам и поверили, – вздохнул генерал. – Вы бы всем нам облегчили жизнь, сударыня, если бы сразу во всем признались.

– Я ни в чем не признаю́сь, – упрямо гнула свое Алекса. – Мак не Лис. Спросите у моего мужа. Он может подтвердить мои слова.

– Мы так и сделаем, сударыня, если вы принудите нас продолжать, а я вижу, вы не успокоитесь, пока не запятнаете своего имени в суде.

– Я верю, что все объяснится к вашему удовлетворению и меня признают невиновной, – заявила Алекса с большей уверенностью в голосе, чем в душе. Все, не исключая самой Алексы, понимали: это показательный суд и ее, скорее всего, повесят рядом с мужчиной, которого ошибочно принимают за Лиса.

– Как вам будет угодно, леди Фоксворт, – устало проговорил генерал. – Прошу капитана Баррингтона рассказать, как он и его люди дошли по кровавому следу Лиса до вашего дома.