Кири поняла: если бы она пустила в ход способность привлекать мужчин, которой славились женщины ее рода, то смогла бы вдребезги разбить его сопротивление, и вскоре они лежали бы голые на ее кровати, забыв обо всем на свете.

Но это причинило бы Маккензи большую боль. Он с трудом выработал собственный кодекс чести, и было бы неправильно, если бы она заставила его нарушить этот кодекс.

— Ладно, — сказала она, — я не причиню ущерба твоей чести.

Он вздохнул с явным облегчением.

— Слава Богу. Потому что я действительно не могу тебе противиться.

— Я знаю. — Она скривила губы. — Мне тоже очень трудно устоять против тебя. Сегодня я буду спать одна, но сначала, пожалуйста, расстегни мне платье. Я не могу снять его без посторонней помощи. — Кири повернулась к нему спиной. Это позволяло ей скрыть слезы. Она знала: они могли продержаться на расстоянии друг от друга, только если ни один из них не проявит слабости.

— Спасибо за понимание, — тихо сказал он и, стараясь меньше прикасаться к ней, быстро развязал тесемочки и удалил булавки. И все же от легкого прикосновения кончиков его пальцев у нее по спине пробегали мурашки.

Интересно, ему также трудно сдерживаться, как и ей?

Вполне вероятно.

— Спокойной ночи, миледи, — сказал он, когда расстегнутый лиф платья соскользнул вниз по плечам. Она не успела оглянуться, как услышала звук закрывшейся за ним двери. Даже несмотря на огонь в камине, в комнате, когда Маккензи ушел, стало очень холодно.

Кири скользнула между холодными простынями. Она всегда умела получать то, что хотела, но была щедра по природе. Она любила делать подарки, говорить добрые слова. Щедрость скрывала лежащий в основе эгоизм. А теперь обстоятельства заставили ее признать: не все, что она хотела, дозволено иметь.

Она лежала, глядя в потолок, и уговаривала себя не плакать. Слезы не принесут облегчения, а если она проплачет всю ночь, наутро у нее будет красный нос. Она хотела заниматься любовью с мужчиной, к которому ее влекло, потому что он мог дать ей то, чего у нее никогда не было с Чарлзом. Она уже испытала это. Желать большего было бы проявлением жадности, эгоизма… и вообще было бы неправильно, решила она.

Что ж, придется спать одной.

Глава 27

Мак, и Керкленд прибыли в неприметное здание одновременно.

— У тебя была трудная ночь, — сказал Керкленд, когда они вошли в дом. — Ты обнаружил одного кандидата в подозреваемые, за которым следует понаблюдать, и сумел схватить второго.

— Что ты узнал о Клементе? — спросил Мак, следуя за Керклендом в его кабинет.

— Он много лет прожил в Лондоне. Говорит, что бежал от преследований французских республиканцев, и зарабатывает на жизнь тем, что держит швейную мастерскую. Семьи у него нет, близких друзей тоже. Иногда его видят среди посетителей французских таверн.

— А есть какие-нибудь подтверждения его шпионской деятельности?

Керкленд усмехнулся:

— У меня есть кое-какие подозрения, что он получает информацию от одного источника в Уайтхолле. Предполагаю, это и было его основной работой, но, кроме того, его, по-видимому, привлекли для участия в заговоре, имеющем целью похищение и убийство.

Керкленд позвонил, и несколько мгновений спустя безмолвный слуга принес кофейный поднос с дымящимся кофейником, тремя оловянными кружками, тарелкой сдобных булочек, молочником и сахарницей.

— Мак, не возьмешь ли поднос? Я хочу, чтобы у меня были свободны руки, если Клемент попытается что-нибудь выкинуть.

Мак взял поднос в руки.

В этом небольшом здании размещалась штаб-квартира сверхсекретного разведывательного агентства Керкленда — шпиона высшей квалификации с холодным, расчетливым умом. Он подчинялся одному очень высокопоставленному члену правительства. Даже Мак не знал, кому именно. Да он и не хотел знать.

Керкленд с фонарем в руке первым спускался по лестнице, ведущей в подвал, где находились две очень надежные камеры, двери которых запирались крепкими замками. Керкленд кивнул стражнику, потом открыл дверь одной из камер собственным ключом.

Камера была тесная и темная, слабый свет проникал сквозь окошко, расположенное высоко в стене. Клемент лежал на койке, но, завидев их, тут же вскочил на ноги и насторожился.

— Вот и палач прибыл, — проговорил он.

— Хоть вы и француз, но не стоит все превращать в мелодраму, — резко оборвал Керкленд. — Кофе не хотите?

— Что угодно горячее приму с благодарностью.

Мак поставил поднос на койку и наполнил кофе три кружки, радуясь, что и ему удастся выпить кофейку. В течение нескольких минут они готовили каждый свой кофе.

Клемент выпил кружку за несколько глотков и налил еще.

— Для англичанина у вас хороший кофе.

— Его приготовил французский эмигрант. Настоящий, не из тех, кто приехал в нашу страну шпионить, — сказал Керкленд.

Физиономия Клемента стала непроницаемой.

— Ну а теперь, когда я подкрепился, начнете выбивать из меня признание?

— Я не большой любитель причинять боль, — возразил Керкленд, — хотя, как видите, палача я на всякий случай прихватил.

Мак чуть не поперхнулся кофе, услышав это, однако сумел скрыть свое удивление. Он прищурил глаза и попытался придать себе безжалостный вид.

Это не сработало. Клемент, сначала не обращавший на Мака никакого внимания, теперь уставился на него изучающим взглядом.

— A-а, это тот джентльмен, который схватил меня и который больше не страдает от старческой немощи. Так вы палач? Мне показалось, что ваша подружка более опасна.

— Так оно и есть, — сказал Мак. — Радуйтесь, что здесь ее нет.

А Керкленд тем временем продолжал:

— Вы профессиональный шпион, месье Клемент. Вы не могли не знать, что, если вас поймают, это означает неминуемую смерть.

Клемент взял с подноса булочку, при этом рука у него дрожала.

— Я это знаю. Поскольку вы меня все равно убьете, я предпочитаю, чтобы это произошло быстро, без никому не нужной боли. Говорю сразу: Францию я не предам.

— Я уважаю вашу лояльность к своей стране, — проговорил Керкленд. — Это вызывает восхищение. Я предпочел бы не убивать вас, конечно, если мы придем к какому-то соглашению.

По лицу Клемента скользнул проблеск надежды.

— И к какому же, например?

— Страны, находящиеся в состоянии войны, регулярно крадут друг у друга секреты. Таковы условия игры, — сказал Керкленд. — Как вы считаете, эта игра включает также убийство и похищение? Особенно если одной из жертв является шестнадцатилетняя девушка?

Клемент напряженно сжал губы.

— Это не мой план. Я всего лишь был связным.

— Связник… — задумчиво произнес Керкленд. — Значит, существуют французская часть плана и английская часть, а вы осуществляли связь между ними?

Клемент нахмурился, поняв, что выдал себя. А Керкленд продолжал:

— Значит, охота за британской королевской семьей не входила в ваши планы? Тем не менее вы на это пошли. Как это уживается с вашей совестью? Вы прожили в Англии достаточно долго, чтобы понимать: такой план не приведет нас за стол мирных переговоров. Совсем наоборот.

— Британии будет лучше без принца-регента и его никудышных братьев. Предполагалось, что девушке не будет причинено никакого вреда, — сказал Клемент в порядке самооправдания. — Я бы об этом позаботился.

— Но вы больше не сможете этого сделать, поскольку я вывел вас из игры, — напомнил Керкленд. — Вы верите, что ваши товарищи будут столь же осторожны? А вдруг они решат, что похищение, для верности, можно заменить убийством?

Француз отвел взгляд. Он явно нервничал.

— Так вот, у меня есть для вас предложение, — сказал Керкленд.

Клемент снова посмотрел на Керкленда:

— Какое?

— Я не стану просить вас предавать свою страну, но вы можете поразмыслить о том, будет ли считаться предательством, если вы назовете имена ваших сообщников в данном конкретном заговоре. Эти опасные идиоты способны скорее причинить вред Франции, чем помочь ей.

— Если я соглашусь с вашей точкой зрения, что я получу взамен? Более легкую смерть?

— Свободу, хотя и не сразу. Вас переведут в тюрьму с лучшими условиями содержания, где вы будете находиться до окончания войны. То есть год-два. Ваш император уже ударился в бега. Когда он капитулирует, вы сможете, вернуться домой, во Францию. — Керкленд улыбнулся. — Или остаться в Англии: на хороших портных всегда есть спрос.

— Каковы гарантии что вы выполните свою часть сделки? — спросил Клемент после продолжительной паузы.

— Я дам вам слово.

Француз скривил губы.

— Будет ли такой рафинированный джентльмен, как вы, чувствовать себя обязанным выполнить обещание, данное сыну портного?

— Будет ли сын портного чувствовать себя обязанным выполнить обещание, данное джентльмену? — спросил Керкленд, протягивая ему руку. — Доверие не имеет никакого отношения к положению человека.

— Как это ни парадоксально, я чувствую, что могу доверять английскому врагу больше, чем своим английским союзникам, — произнес Клемент. — Не знаю, смогу ли я сделать то, о чем вы просите, но я подумаю об этом. — Клемент взял протянутую Керклендом руку.

— Но не раздумывайте слишком долго. Если кто-нибудь из членов королевской семьи будет убит или похищен, я аннулирую свое предложение, — сказал Керкленд и, взглянув на Мака, распорядился: — Оставь ему одну кружку и булочки.

Иными словами, не оставляй ничего, что заключенный мог бы использовать в качестве оружия. Теоретически из оловянной кружки тоже можно изготовить нож, но для этого потребовались бы время и инструменты. Мак вылил остатки кофе в кружку Клемента, потом забрал поднос и остальные кружки.