Выбрали вчерашний рис. Но все равно подали и картошку, и рис, и салат. Сели наконец за стол. Разложили в тарелки. Солили из почерневшего от времени апплике.[35] Соня с почтением осмотрела старинный тяжелый стол на массивных ногах.

— Девятнадцатый век, — заметив ее интерес, уточнил дед. — Он тут стоит с того момента, как дом был построен. Его из столовой не вынести уже. Он ни в один проем не лезет. Как сюда попал — никто не помнит. А ведь неразборный! Владельцы бывшие съезжали еще до революции, хотели забрать, но не смогли.

Одно место за столом было накрыто с прибором и пустовало.

— Ешьте, вы ж с дороги. — Бабушка любовалась то на Глеба, то на Соню. — Глебушка у нас похож на Ивана Карповича. — Она указала на старый фотопортрет в рамке на стене. — Страсть как похож на покойничка. Это мой брат, Вероникин дядя.

— Будет она котлеты исть, как наша бабушка Гаша говорила? — спросила Вера Карповна у Глеба, кивнув на Соню.

— Нет, уже поздно, спасибо! — Соня подпрыгнула на стуле.

— Будет, будет, — кивнул Глеб.

— А колбасу свежую будете?

— А несвежая есть?

— Не мели, Емеля!

— Ну вот, как всегда! Я же ем все только несвежее и невкусное! Никогда у вас нет для меня ничего.

— А почему вы сами себе котлет не положили?

Соня осмотрелась. Угрюмая печь с лежанкой, мясистый шкаф светлого дерева, старенькая металлическая кровать с собранными пирамидкой подушками, узорчатой накидкой и опущенным пологом, сервант с разномастной фарфоровой посудой, старинная тумба-радиола с телевизором наверху, множество старых фотографий на стенах под стеклом в рамах, вышитый коврик на стене с прудом и удящими рыбу детьми, старинное выгоревшее бра с бахромой, нависающее на смотрящего потрескавшееся зеркало, часы с боем отщелкали «бом-бом» десять раз, шумно вращая внутри пружинами, цокая, скрипя, щелкая.

— Это мы вам нажарили. Вы-то еще можете мясное варить, желудки сильные, а у нас, стариков, одни камни внутри — кашу тереть. На ночь точно не станем, а завтра может быть. Будем посмотреть, как дед говорит.

Вера Карповна время от времени начинала откашливаться так, как будто вот-вот засмеется, но смеха ни разу не последовало. А ей очень шел смех на ее немного детском лице с гладкими, не по возрасту мягкими розовыми щеками, оно излучало тепло, радость, доброту и светлую улыбку. В нем хотелось разгадать какой-то сложный кроссворд гармонии и красоты, сочетания именно так расположенных черт, тихого глубокого свечения глаз, с именно так наложенными прозрачными тенями времени под ресницами. Легкий усталый румянец ее и вовсе был непостижим.

Она положила Глебу три большие зажаристые котлеты.

— Да я не съем столько, ба!

— Не говняйся, — спокойно рекомендовала бабушка и подложила еще одну. — Что же ты за мужик, коли мяса есть не будешь? С продуктами сейчас стало хорошо. Колбаса, сыр, масло, яйца — все теперь есть, что душеньке угодно! Давно ли у нас в магазине люди друг у друга яйца из рук вырывали? Берите масло! Как вы там живете-то? Мать-то что ж, и на работу теперь не ходит?

— Комбайн купили ей кухонный новый.

— На что он ей сдался?

— Овощи измельчать. Ей же то вермишелькой настрогать надо, то кружочками.

— Ишь чего! У меня комбайн всегда при себе. — Она выставила вперед две руки. — И вермишелькой может, и кружочками, и квадратиками.

После еды, отодвигаясь от стола, дед случайно газанул, но, не придавая значения немецкому происшествию, встал и вышел в коридор покурить.

— Культура так и прет! — беззлобно прокомментировала его поступок бабушка. — Не слышит же ничего! И слабое все. Не обращайте внимания на стариков. Опупели уже слегка, что с нас взять? Еще котлетку?

Дед накинул новую куртку. Вера Карповна осмотрела его.

— Куда новую-то хапаешь? Курить-то не все равно в чем? Одень фуфаечку! Стой-ка. У тебя плечи как у Суворова при переходе через Альпы.

— Так возьми и ушей.

— Там двойной грубый шов. Как ты. Мне не ушить.

— Ушьешь, если захочешь.

Бабушка взяла звонивший мобильный телефон и сказала только три слова: «Ну-ка быстро домой!» Тут же прибежала с улицы двоюродная племянница Глеба — Светочка, белокурая бестия пятнадцати лет с пирсингом и готической прической, переобулась, поздоровалась с гостями, вымыла руки под звонким колокольчиком умывальника, плюхнулась за стол и притихла, часто моргая подведенными глазами.

— Подай мне, детка, декокт[36] и дижестивные пилюли, — попросила ее Вера Карповна. — Эвона, на буфете, рядом с тобою. Я уже замордовалась прыгать. И кстати, как ты там называешь наши обутки-то, я позабыла опять.

— Венсы, — напомнила Светочка. — Обутки — это не по-эмовски. — Она хихикнула. — Бабушка у нас позер, — мигнула она Глебу. — Бабушка, а помнишь, как ты отодрала тефлон от новой сковородки, которую тебе дед купил?

— Помню. Чуть с ума не сошла. Щупала, мыла всю ночь, думала, жирная.

Светочка тоненько захихикала.

— Венсы. А бронзолетки как?

— Снэпы.

— Никак нейдет в голову такое. А поставь-ка ребятам рэп, где бабка такая деловая с внуком переговаривается, Тамара Константиновна.

— Может, по кофейку, ба? — спросил Глеб, зыркнув на Соню: «Ну что, видишь? О чем я тебе говорил?»

— С кофе давление себе поднимем. Ну его! Мы курзиме пьем по утрам. Хорошо дед ушел, сейчас бы услышал про кофе, уже бы было не отвертеться. Чего надо, не слышит, а чего не надо — пожалуйста. Так! Доедайте салат! Вот еще тут берите, берите нарезку. Ну и по одной котлетке еще.

Она ловко лопаткой кувырнула котлеты в тарелки.

— Не-е-е-т, — взмолилась Соня. — Спасибо. Я вообще столько не ем. Желудок растянется.

— Надо есть, не бойся — не поправишься! Ты дома-то разве не готовишь?

— Много готовить не готова. И потом, я ведь не ем жареного совсем. У меня пароварка.

Света нашла в телефоне нужный mp3 и включила. Телефон сначала кашлянул.

— Хочешь водочки? Чего? Водочки пятьдесят грамм для храбрости. Песню пишешь! А чего мне бояться-то? Я должна петь, что ли?.. — запел телефон.

Глеб широко раскрыл глаза.

— Смешные, ребята, конечно. Про бабушку песни сочиняют, — резюмировала бабуля.

— Ну и кралю ты себе нашел! Поминутно в зеркало глядится! — шепнула она, когда они тормознули на кухне с посудой.

— Не обращай внимания, ба, это у нее нервное.

Вера Карповна удивленно приподняла отсутствующие брови, выщипанные, похоже, еще при Колчаке. И пока наливала горячую воду из кастрюли, стоящей на печке, огляделась и, заметив, что никого рядом, кроме Сони, нет, приблизилась к ней, взяла за локоть и тихо спросила: «Ну, как он себя ведет-то? Не балуется?»

— А может? — поинтересовалась Соня.

— Поди узнай у него! А деньги отдает тебе?

— У нас раздельный бюджет, мы же порознь живем.

— Я вам вот что скажу, милые мои! Надо жить вместе. Я понимаю, что тяжело с жильем. Но вот дом есть, приезжайте, живите. Нас вы не стесните!

— Да что вы, — Соня слегка нахмурилась, — это совершенно невозможно. А работа? С города в деревню, что ли, переезжать?

— Ну уж, работа! У нас тут работы знаешь сколько? Деревня, город — это не разговор. Было бы где жить. А коли выбирать… Сколько вы еще будете ныкаться по чужим углам? Ты же женщина, не обижайся, надо себя блюсти! Не девочка по вызову!

— Да Глеб первый не поедет. — Соня нервно зажевала губами. — Мы же пропитаны, отравлены городским смогом. Я в деревне задохнусь от кислорода. И потом, у меня мастерская, заказы, у Глеба — колледж. Мы же там как белки в колесе, уберите колесо, и мы умрем от гиподинамии.

— Ну, раз ты на Глеба смотришь… А то под мастерскую мы тебе старый флигель бы отдали. Или стройте новый. Уж как хочешь, хозяйничай!

Вера Карповна взяла у нее из рук тарелку.

— Я сама потом вымою посуду, не тронь! Сейчас посмотрим альбом немножко. А завтра я напеку вам калиток,[37] вот уж и растворено. Глебка любит.

— А что это такое?

— Ватрушка такая, чтобы тебе было понятно, русская пицца. Попробуешь. Не хуже заграничной еды, не переживай, не отравишься. Э-э-э, я так и знала… прилип к матери, всю жизнь бок о бок… Ты его любишь?

Соня глубоко вобрала в легкие воздух и выдохнула.

— Правильно. Это вопрос интимный, как теперь говорят, ответ мне не нужен. Определяйтесь с планами. Одно скажу. Мужчины — это та же косметика вам, девки. Нравится — надо брать. И никогда не бойся жить так, как ты считаешь нужным. Учетчиков и начетчиков кругом толпы. На главные вопросы надо успеть за эту жизнь самому себе дать ответы. Квартиру возьмите в декрет.

— В кредит?

— Ну да. А я что сказала? Берут же!

— Нет у нас стартового капитала. Там тридцать процентов взнос. И потом платить еще до пенсии.

— А у родственников нету, что ли, капитала одолжиться? Поприжать там всех, и быстро найдется… Локтями надо учиться работать.

Опять зазвонил мобильный. Бабушка взяла трубку и после небольшого приветствия и расспросов «Как жизнь молодая» отчеканила в трубку: «Спасибо, не кашляем. За своим здоровьем следите!.. Вы еще гнилее, чем мы!.. Ну и что, что диабет. Сейчас у всех диабет. Гречку сырую по одной столовой ложке натощак два раза в день. И так всю жизнь до последнего дня, когда ляжешь в гроб!»

— Заколебали эти телефоны, честное слово. Вчера, — сказала она, уже отложив трубку, — деду пришло SMS: «Выиграй поездку по вузам Европы». Дурдом, да?

Накрыли стол для чая. Расставили чайные пары с кобальтовой сеткой и кое-где сколотыми краями. В деревне жили только в летне-осенний период, на зиму дом закрывали, перебирались в городскую квартиру, поэтому не держали тут по возможности никаких лишних дорогих вещей. Все ценное увозили, остальное складывали и упаковывали. Два раза уже забирались в дом местные, своровали самовар, посуду, одежду, постельное белье, старую, расколовшуюся пополам икону — все, что еще можно было пропить.