— Вот я и вернулась, — прошептала она.

Она едва могла дойти до экипажа, герцог и наследный принц поддерживали ее. На платформе в числе присутствующих придворных была и принцесса Елена с фрейлиной Катценштейн. Когда герцогиня увидела Клодину, лицо ее дрогнуло: она махнула рукой и указала на экипаж. Молодая девушка поспешно подошла к ней.

— Ваше высочество, — взволнованно проговорила она и наклонилась к руке герцогини.

— Дина, пойдем, — прошептала та, — пойдем и ты со мной, дорогой мой, — обратилась она к принцу. — Адальберт поедет с мамой.

— В последний раз! В последний раз! — шептала герцогиня с усилием махая белым платком в ответ на приветствия встречающих. Потом схватила, руку молодой девушки.

— Как хорошо, что ты здесь!

У подъезда она сказала Клодине:

— Когда я немного отдохну, я пришлю за тобой, Дина.

Клодина прошла в свою комнату и стала наблюдать из окна за отъезжающими и подъезжающими экипажами, за проходившей стражей. Из города доносился звон колоколов. То тут, то там, несмотря на ранний час, зажигались огоньки. Снег все падал и падал. Клодина долго стояла у окна, затем ей подали чай. Сидя в кресле, она смотрела на голубое пламя под чайником и думала о Лотаре, о том, как он описывал ей свою тоску и одиночество в заброшенном саксонском замке. Неизвестность! Одиночество! Тоска! О Боже, как она хорошо все это знала и понимала.

Принцесса Елена выглядела хорошо, ее лицо приняло другое, более уравновешенное выражение. Страсть и беспокойство исчезли с него: вероятно, она надеялась не попусту. Чего хотела герцогиня от Клодины? Ах, совершенно ясно! Получив ответ Лотаря, она скажет: «Клодина, будь великодушна, верни ему слово. Он чувствует себя связанным». Конечно, Клодина знала, что Лотарь никогда не порвет с нею сам. Он зависел от ее великодушия. Неожиданно горячее, страстное упорство охватило ее.

— А если я не захочу? Если предпочту лучше мучиться рядом с ним, чем томиться вдали от него? Кто может мне помешать? — И тут же она покачала головой. — Нет, нет, никогда!

Старинные часы в зеркальном футляре пробили девять. Герцогиня, наверно, слишком утомилась, и нельзя было рассчитывать увидеть ее сегодня. Клодине вдруг стало холодно, слишком холодно в пустой комнате. Пламя в камине едва теплилось. Клодина стала ходить взад и вперед. Около десяти часов, когда она уже собралась ложиться, пришла горничная и пригласила ее вниз. Клодина прошла несколько коридоров, лестниц и лесенок и добралась до ярко освещенной передней перед покоями ее высочества. Раньше она редко бывала здесь. Во время придворных приемов она сопровождала старую герцогиню лишь в парадные залы и старалась избегать вечерних собраний в гостиной ее высочества. Сегодня она вновь почувствовала особенность этих великолепных покоев: повсюду густой красный цвет — обои, ковры, занавески, свет смягчен абажурами красноватых оттенков. Группы роскошных экзотических растений и драгоценные картины в широких золотых рамах. Все «болезненно, лихорадочно, как существо, живущее в этих комнатах», сказал однажды его высочество, привыкший к чистому лесному воздуху и задыхающийся в тяжелой, пропитанной духами атмосфере. В этом была доля правды. Жгучая потребность скрасить скудную действительность, жажда жизни и счастья сказывались в роскоши этих дворцовых комнат.

Герцогиня лежала на низкой постели с красным пологом, который поддерживался наверху когтями позолоченного орла. Здесь также все освещалось розоватым светом, который придавал бледному лицу обманчивую краску.

— Уже поздно, Дина, — сказала тихим голосом больная, — но я не могу оставаться одна — мне страшно! Меня охватывает непонятный страх. Я стала бояться темноты. Не смейся надо мной, Дина! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все — я думаю, мне уже остается немного времени слушать тебя!

Клодина думала, что ей следовало бы убежать из этой роскошной комнаты с золоченым потолком и одуряющим запахом ландышей, несущимся из зимнего сада…

— Как ты тут жила, Клодина?

— Я?.. Мне жилось хорошо, мне только очень тяжело, что ты страдаешь!

— Я должна все привести в порядок и многое написать. Помоги мне!

— Элиза, та напрасно волнуешься!

— Нет, нет!

Герцогиня смотрела на молодую девушку большими блестящими глазами, как будто старалась разглядеть, что делается в ее душе…

— Какая ты странная невеста, — шепотом начала она после короткого молчания, — и отношения ваши странны. Он там, ты тут. Клодина, сознайся, что твое согласие отдать свою руку в тот день было жертвой? Скажи, Клодина, ты не любишь его?

Она со страхом, с мучительным страхом смотрела на заплаканное лицо подруги.

— Элиза, — ответила та, прижав руки к груди, — я люблю Лотаря, любила его, еще не зная, что это любовь, еще почти ребенком любила его…

Герцогиня молчала, но дыхание ее участилось.

— Ты не веришь мне? — тихо продолжала Клодина.

— Верю, Дина; но любит ли он тебя? Скажи, любит ли он тебя также? — прошептала герцогиня.

Клодина опустила глаза.

— Я не знаю, — проговорила она.

— А если бы знала, что он тебя не любит, стала бы ты, несмотря на это, его женой?

— Нет, Элиза.

— И ты никогда не решилась бы отдать свою руку другому, несказанно любящему тебя?

Прекрасная девушка сидела неподвижно и безмолвно, как статуя.

— Клодина, знаешь, зачем я приехала? — спросила со страстным волнением герцогиня. — Затем, чтобы употребить свои последние силы для спасения пламенно желаемого счастья того, кто мне дороже всех на свете! Когда я уехала в Канны, моя глупая слабость, мое раненое самолюбие боролись с благими намерениями. Клодина, герцог любит тебя, а меня никогда не любил. Он любит тебя со всей честностью и силой, на какие способно его благородное сердце. За время моего замужества я научилась читать в каждой черте его лица: он любит тебя, Дина! И он никогда не забудет тебя. Не сиди так молчаливо, ради Бога, отвечай!

— Ты ошибаешься! — воскликнула испуганно Клодина и отстраняюще протянула вперед руки. — Ты ошибаешься, его высочество не любит меня больше, это заблуждение с твоей стороны. Ты не должна была думать об этом, не должна была приезжать!

— О, неужели ты думаешь, Дина, что любовь можно сбросить, как платье? — сказала герцогиня. — Что можно решить: с завтрашнего дня перестану любить, и кончено?! Нет, нет, так сердце не создано!

Клодина молчала. Потом начала говорить решительно и сильно:

— Я никогда не выйду замуж иначе, чем по взаимной любви! Прости, мой друг, но я не могу дать тебе обманчивых обещаний. Распоряжайся всем! Если нужно, то и моей жизнью, только не требуй этого.

Герцогиня в упор смотрела на Клодину. В комнате все смолкло…

— Бедный человек! Я думала, что и тебе будет так хорошо, — сказала она, скорее про себя. — Нет, этого не будет! — Потом громче добавила: — Какая путаница! Ты любишь Лотаря, а он… Бедная маленькая принцесса!

— Элиза! — воскликнула Клодина, и губы ее задрожали. — Я ведь не хочу лишать его счастья, что ты обо мне подумала? Никогда! Никогда! Если любишь меня, — поспешно продолжала она, — возврати ему от моего имени свободу, я знаю, что ты будешь говорить с ним об этом.

— Завтра, — сказала герцогиня.

— Так отдай ему это! — Она сдернула с пальца обручальное кольцо. — Здесь счастье принцессы, возьми его и оставь меня идти своей дорогой, одинокой и далекой от всего, что может напоминать мне о нем!

Клодина встала и пошла к двери.

— Клодина, — проговорила слабым голосом герцогиня и схватила кольцо худой рукой. — Дина, не уходи так от меня! Кто несчастнее из нас двоих? Помоги мне лучше, чтобы вышло хоть немного хорошего из всего этого.

Клодина вернулась.

— Что я должна сделать? — покорно спросила она.

Герцогиня попросила воды, потом велела Клодине принести шкатулку, открыла ее и подала молодой девушке лист бумаги.

— Вот список вещей, которые я желаю, чтобы раздали после моей смерти. Спрячь его — это копия, подлинная бумага у герцога.

— Ты не должна так ужасно волноваться, Элиза!

— Я буду спокойна, когда приведу все в порядок, Дина. Прочти вслух, не пропустила ли я чего-нибудь. Никто не должен думать, что я забыла его!

Клодина начала читать дрожащим голосом. Иногда слезы мешали ей — все было с такой нежностью, с таким вниманием продумано, все свидетельствовало об удивительном расположении к людям…

«Моей дорогой Клодине принадлежит вуаль из брюссельских кружев, которую я надевала к венцу».

Расстроенное лицо молодой девушки покрылось яркой краской. Она знала, о чем думала герцогиня, когда писала это.

— Возьми ее назад! Возьми ее назад! — зарыдала она и опустилась на колени около постели.

— О, как плохо, как плохо, — сказала герцогиня, — и ты, и он несчастливы. Вы — самые дорогие для меня люди!

Клодина поцеловала горячие руки больной и поспешно вышла из комнаты.

Горе слишком сильно бушевало в ней. Она выплакалась в зимнем саду, под пальмами и магнолиями. Тихий плеск фонтана успокоил немного ее страстное отчаяние, и через несколько минут Клодина овладела собой настолько, что могла пойти проститься с герцогиней. Когда она бесшумно отодвинула шелковый полог, больная, по-видимому, дремала с горестной складкой вокруг рта.

В передней Клодина встретила доктора; он приветливо поздоровался с ней.

— Неужели конец так близок? — спросила потрясенная девушка. Он дружески протянул ей руку.

— Покамест есть дыхание, есть и надежда, фрейлейн. Но по человеческим расчетам, жизнь ее высочества скоро погаснет, как свеча: она заснет от истощения.

Клодина невольно указала ему на свою руку.

— Господин советник!

— Ах, милостивая госпожа, — сказал расстроенный врач, — это уже не поможет. Здесь все кончено! — он указал на грудь. — Я иду к герцогу, чтобы сообщить ему о состоянии ее высочества, — тихо продолжал он, идя с молодой девушкой по коридору. — Его высочество получил неприятную новость. Вы, верно, уже знаете? Пальмер исчез и произвел большое смятение.