— Она была ужасно больна в конце вечера, — заметила принцесса Текла за ужином в Нейгаузе.

— Мою кузину увезли в Альтенштейн рано утром, — сказала Беата, на лице которой не было и следа усталости, хотя она совсем не ложилась, потому что заставила под своим руководством убрать все следы праздника…

Теперь мебель, серебро и фарфор снова стояли на своих местах, и ничто не напоминало о волшебной обстановке прошедшей ночи, и всего менее — сами люди.

— Она только что написала мне, — продолжала Беата, — что ухаживает за герцогиней и совсем переселяется в Альтенштейн.

— Какая трогательная дружба! — воскликнула старая принцесса, которая была очень не в духе, потому что сегодня, когда она еще сладко дремала, барон Лотарь неожиданно отказал няньке, а фрау фон Берг еще в постели получила записку, которая помешала ей досмотреть счастливый сон: в ней заключалась формальная отставка от должности воспитательницы «моей дочери». Записка была составлена очень вежливо, и в заключение барон разрешил ей оставаться в его доме, сколько ей будет угодно.

Фрау фон Берг, вопреки всякому этикету, прямо в халате ворвалась к принцессе Елене. Маленькая светлость выглядела совсем несчастной, у нее были такие темные круги вокруг глаз, как будто она ночью больше плакала, чем спала…

— Ну и что? — сказала она, раздражая возмущенную даму таким утешением. — Вы будете жить у матери, Алиса, я поговорю с ней. Морслебен и без того возвращается к родителям.

Старая принцесса действительно тотчас же предложила «дорогой Алисе» остаться у нее. Это было неслыханно: «отказать даме, как будто она была бонной», даме, которую принцесса выбирала сама.

Тем не менее принцесса Текла не отважилась высказать барону свои возражения, так как коротко объясненная им причина отставки была слишком основательна. Надо было даже рассердиться для виду, потому что небрежность фрау чуть не стала причиной смерти любимой внучки. Кроме того, барон еще не «объяснился», а нельзя же было заставить его жениться так просто, как сделать тур вальса…

Фрау фон Берг, не слишком довольная таким устройством своей судьбы, сидела в своей комнате, бледная, с оскорбленным, внешне полным благородной сдержанности видом, а в душе вне себя от злости.

Детская была перенесена вниз, рядом со спальней Беаты, в комнату, откуда открывался вид на широкий веселый двор, где обитали лошади, коровы и куры, — тот самый вид, который некогда приводил в восторг отца и тетку ребенка. Те же преданные руки, которые ухаживали за ними, теперь держали малютку, руки пожилой женщины с приятным лицом и необыкновенно мягким, ласковым взглядом из-под черного крестьянского чепца. Лотарь сам привел ее утром к своей дочери из хорошенького домика в конце деревни.

— Какая трогательная дружба! — проговорила принцесса Текла, но Беата не заметила сарказма, а Лотарь не хотел его замечать.

Погруженный в свои мысли, он смотрел в окно на сгущающиеся сумерки.

— Герцогиня хворает чаще, чем вам известно, — сказала принцесса Елена, не спускавшая глаз с барона.

— Конечно! Может быть, она чем-нибудь особенно утомилась, — многозначительно произнесла старая принцесса. — Впрочем, эта духота ужасно тяжела; я никогда не думала, что здесь в горах может быть так жарко, и постоянно вспоминаю свежее волнующееся море… Господин фон Паузевитц, — обратилась она к камергеру, — получили ли вы известие из Остенде? Оставлен ли номер в гостинице «Океан»?

Беата с удивлением взглянула на брата. Громадные сундуки, привезенные светлейшими дамами, предвещали более долгое пребывание, Паузевитц сделал многозначительное движение.

— Ваша светлость, мне телеграфировали, что заказ пришел слишком поздно, что в другой гостинице.

— Надеюсь, вы будете сопровождать нас, милый Лотарь, — перебила принцесса Текла и любезно, как никогда, взглянула на барона Лотаря. — Воспоминание о нашей дорогой покойнице, конечно, привлечет вас туда, где вы провели с ней вместе короткое время, пока были женихом.

Барон необычайно почтительно поклонился:

— Но я вовсе не желаю быть второй раз в месте, с которым связаны столь печальные для меня воспоминания: очень легко слишком предаться прошлому, обязанность мужчины — всеми силами стремиться к внутреннему и внешнему спокойствию, чтобы служить действительности и своему долгу. К тому же я понял, что мое присутствие в Нейгаузе необходимо, и моему саксонскому имению тоже нужен хозяйский глаз. Лишь теперь, — продолжал он, галантно передавая принцессе Елене блюдо со сладким, — когда я пробыл слишком долго на юге, я научился любить свою родину, этот маленький уголок, в котором вырос; мне не хотелось бы отрываться от него ни на час.

Принцесса Текла глянула в окно с полным отчаянием, которое могло относиться и к погоде, и к ужасному упрямству ее милого зятя.

— Женщина, мать, естественно, иначе относится к воспоминаниям, не так героично. Извините, барон, — холодно сказала она.

— Ваша светлость, — отвечал Лотарь, — плохо, если бы это было иначе: женщины имеют приятное право крайнего выражения как печали, так и радости, они разбрасывают цветы для веселых празднеств и ими же украшают гробницы. Сколько прелести потеряла бы жизнь, если бы они тоже были героичны.

Молодая принцесса покраснела. Как могла прийти ее матери мысль уехать отсюда сейчас? Вилка задрожала у нее в руке, и она была вынуждена положить ее.

Графиня Морслебен воскликнула:

— Господи! Ваше высочество, вы нездоровы?

— Действительно, я… у меня вдруг закружилась голова, — проговорила принцесса, — простите, если я…

Елена встала, прижала платок к глазам, слегка поклонилась и вышла, сделав графине Морслебен знак остаться…

Она буквально взлетела по лестнице и вбежала в комнату фон Берг.

— Алиса, — воскликнула она вне себя. — Мама говорит об отъезде. Это ужасно! Тогда все потеряно!

Фрау Берг в голубом капоте с кремовыми кружевами ходила по комнате, иногда поднося к носу флакон с ароматической солью, и тяжело вздыхала. Услышав слова принцессы Елены, она остановилась и на мгновение забыла свою роль больной.

— Герольд отказался сопровождать нас, — продолжала принцесса, нервно разрывая тонкие валансьенские кружева своего носового платка. — Он воспылал такой любовью к своим лесам, что к предложению мамы отнесся, как здешний крестьянин, которому предложили бы переселиться в Америку. Что мне делать в Остенде? И еще когда я буду знать, что вас больше нет здесь… Алиса! Я не перенесу этого, — с особенным ударением воскликнула она и бросилась на кушетку. — Я по дороге выпрыгну из поезда, кинусь в водопад на озере… Я…

В наступивших сумерках неподвижно стоявшая женщина едва могла различить бледное лицо принцессы.

— О Боже, все потеряно! — воскликнула та, видя, что собеседница ничего не отвечает. — Я уеду, а она останется!

И принцесса разрыдалась, спрятав голову в подушках.

— Я чувствую, Алиса, что он любит ее, он и раньше думал о ней, — сквозь рыдания говорила она.

Фрау фон Берг улыбнулась. У нее не было больше причин для пощады, после сегодняшнего унижения она ненавидела всех этих людей и испытывала удовольствие, которое испытывает анархист, собирающийся взорвать гранатой целое общество — и правых, и виноватых.

— Принцесса, не надо больше бесполезных слез, — холодно сказала она, — вы должны действовать, думается мне; прежде всего надо сказать герцогине, что ваша светлость вчера вовсе не были в бреду. Остальное придет потом…

И фрау фон Берг представила себе, как вся компания взлетит на воздух, ей хотелось, чтобы туда же попало и это ребячливое нерешительное создание…

— Но я не могу сказать ей, не могу, — прошептала принцесса. — Я однажды видела, как ранили оленя: вчера она взглянула на меня такими же глазами, какими он смотрел тогда; я не могу этого! Я целую ночь потом не спала!

Фон Берг пожала плечами.

— Так поезжайте в Остенде, ваша светлость! Здешняя идиллия разовьется еще свободнее.

На дворе вихрь, предшествующий грозе, поднял песок и рвал ветви лип… сверкнула первая молния и осветила красивое насмешливое лицо женщины, стоявшей у окна и глядевшей на непогоду.

— Я ей напишу, — сказала принцесса, — а так она, пожалуй, вовсе не примет меня.

И после секундной паузы, во время которой удар грома потряс весь дом, добавила:

— Я обязана это сделать для нее, да, да, обязана. Вы правы, Алиса! Пойдемте ко мне в комнату, я боюсь.

Фрау Берг зажгла восковую свечу и пошла с ней… Лицо ее выражало полное удовлетворение. «Наконец! — думала она, сжимая кулак. — Если в этой девчонке и оставалась искра доброты, то нынешний вечер потушил ее».

Как высокомерно прошла Клодина мимо, когда барон Герольд делал выговор ей, фрау фон Берг, урожденной Корнецкой, предки которой были по крайней мере столь же древними, как и его, — ведь они происходили от Собесских… Глаза ее заблестели. Герцог вчера после долгого времени снова заговорил с нею, и она решила напомнить ему о туманном прошлом… В то время, он будучи молодым принцем, безумно влюбился в нее, а старая любовь…

— Как вы думаете, — прервала принцесса смелый полет ее мыслей, — мне писать ей?

Грациозная маленькая светлость сидела перед письменным столом и перед ней лежал лист бумаги с ее гербом, на котором пока было написано только: «Дорогая Елизавета!»

— Напишите, ваша светлость, что забота о счастье ее высочества заставляет вас подтвердить сказанное вчера, что этого требует ваша совесть и так далее, и что вот доказательство…

Принцесса опустила голову и начала писать. На дворе бушевала непогода, и когда удар грома потрясал дом, девушка останавливалась. Иногда она со страхом хваталась за голову, потом перо снова бежало по бумаге, и, наконец, она передала написанное письмо женщине, неподвижно стоявшей посреди комнаты. Та подошла к свече и прочла его.