Герольд не мог удержаться от восклицания:

— Оставьте ребенка!

— Я привыкла к тому, что дети меня не любят, — сказала дама с принужденным резким смехом. — Я хотела сказать, — обратилась она снова к Клодине, — что это тебе будет дорого стоить: достаточно взглянуть на твои руки и светскую элегантность. Много красивых туалетов испортишь ты, прежде чем научишься в простом фартуке готовить у плиты порядочный суп, то есть… — опять поправилась она, боязливо взглянув на опущенные глаза прекрасной фрейлины, — извини меня, я не хотела обидеть тебя, хочу только предложить на первое время одну из моих служанок, прислуга у меня хорошо обучена.

— Это всем известно. Ваша слава хорошей хозяйки далеко распространилась за пределы ваших владений, — сказал Иоахим Герольд не без иронии. — Но мы должны поблагодарить вас. Вы сами поймете, что мы не можем иметь прислугу. Как бы ни исполняла моя сестра предстоящие ей тяжелые обязанности, я буду бесконечно благодарен ей. Она мой добрый ангел и будет им оставаться, даже если и не сумеет приготовить сносный суп.

Движением, полным благородства, он поклонился и вместе с сестрой сошел с лестницы; дама молча последовала за ними, потому что экипаж ждал ее у ворот дома. Тем временем Фридрих, старый кучер, снес сундук и теперь проходил мимо с корзиной, в которой лежали игрушки. Эльза озабоченно посмотрела на фарфоровую посуду, вытянулась, чтобы убедиться, все ли в порядке, и увидела, что одна из ее любимых кукол готова была выпасть. Беата быстро подхватила ее.

— Не трогай мою Лину своими большими руками! — закричала малышка и схватила даму за платье.

— Ах, бедное создание, ты и его хочешь приучить к придворной дрессировке, — засмеялась Беата, когда Клодина испуганно закрыла рукой рот девочки. — Почему нельзя сказать правду? Мои руки действительно велики, комплименты их не уменьшат, их неспособность ко всему изящному тоже сразу видна. Ребенок протестует, как делали это все наши пансионские подруги, я это помню, Клодина. Люди не доверяют мне.

Она неловко сошла с лестницы и позвала свой экипаж. Беата была красиво сложена, но неизящные, угловатые движения, загорелое лицо и гладко причесанные волосы лишали ее женственности.

Фон Герольд, выйдя за ворота, испуганно вздрогнул и с удовольствием снова спрятался бы в самый темный угол. Он ненавидел суету, а здесь, на открытой площадке перед домом, была почти ярмарочная сутолока. Там плюшевую мебель из его гостиной ставили в фургон, тут женщины вытаскивали пуховики; кухонная посуда звенела при укладке. Цены передавались от одного к другому со смехом или бранью, смотря по величине уплаченной суммы.

К счастью, экипаж, в котором приехала Клодина, стоял недалеко от ворот. Они поспешно сели, Фридрих поставил корзину с игрушками на переднее место, и захлопнул в последний раз дверцы.

Экипаж быстро покатился мимо дома, над которым сияло голубое майское солнце, мимо опустелых конюшен и стойл, мимо расцветающих клумб и светлых фонтанов, мимо сада, окутанного белым облаком яблоневого цвета. Впереди тянулась прямая шоссейная дорога. По обеим сторонам ее лежали поля и луга, а вдали надвигалась тень леса. Налево поворачивала другая дорога, по которой покатился элегантный экипаж фрейлейн Беаты.

— Еще эта особа должна была огорчить тебя, — сказал Герольд сестре, недружелюбно глядя на удаляющийся экипаж.

— Она не обидела меня, Иоахим. Я ее хорошо знаю и не имею против нее предубеждения, подобно многим, — возразила Клодина. Она держала маленькую Эльзу на коленях и прятала лицо в белокурых локонах девочки, чтобы не видеть покидаемых мест. — Резкость Беаты объясняется ее застенчивостью.

— Ну, тебе не удастся черное сделать белым, дитя мое. Не добра эта Беата, в ней нет ни сердца, ни ума, чему я поклоняюсь в женщине; нет той возвышенности духа, той чарующей душевной прелести, которой так много в тебе и так много было в моей бедной Долорес. Ничего подобного нет в этой варварской женщине.

Светлый зонтик «варварской женщины» еще раз мелькнул между придорожными деревьями и исчез за кустами лесной опушки.

На горе за лесом возвышался некрасивый дом новейшего стиля, со свежей штукатуркой и белыми маркизами.

Вокруг не было ни цветников, ни фонтанов, зато росли на редкость мощные деревья. Огромные липы, настоящие великаны, окружали дом, тонувший в зеленом сумраке; только передний фасад не был в тени, да вокруг голубятни, стоявшей посреди лужайки перед домом, свободно веял майский ветерок и блистало весеннее солнце. Это было имение Герольдов — Нейгауз.

С давних пор все земли обширного Полипенталя и поднимавшиеся по его склонам леса были объединены в одних руках: Герольды фон Альтенштейны безгранично властвовали над судьбой всего живущего в их округе… Позднее, несколько более двухсот лет тому назад, счастливо вернувшийся из кровопролитного похода Бенно фон Герольд разделил имение между двумя своими сыновьями, и от младшего пошла линия Герольдов фон Нейгауз. Долгое время они были беднее старшей линии и потому имели меньше значения, но потом многие из них переженились на богатых наследницах и блестяще отличились на войнах. Их потомки, опираясь на свои подвиги, подымались все выше и выше, и, наконец, последний и красивейший из них женился на принцессе из владетельного дома.

Фрейлейн Беата могла так уверенно ехать в своем экипаже, потому что была единственной сестрой этого «последнего и красивейшего» и, несмотря на свою молодость, полновластно управляла всем имением в отсутствие брата. Как и все ее предшественницы, она прекрасно управляла хозяйством: работать самой, рано вставать и вникать во все мелочи обширного хозяйства, поспевать всюду — вот правила, с давних пор принятые на женской половине Нейгауза. Крестьяне рассказывали, что всего несколько лет, как не жужжат всю зиму веретена в доме, а на лужайке перед ним перестали расстилать холсты домашнего изделия. Это пчелиное прилежание, образцовое ведение молочного хозяйства и порядок в кладовых создали, до убеждению крестьян, все богатства семьи.

Конечно, это было не вполне справедливо — Герольды, последние наследники которых принуждены были навсегда покинуть свое родное гнездо, также всегда имели хороших, трудолюбивых хозяек, там тоже всегда много работали и бережно все хранили. Но их поместье лежало ниже Нейгауза, а в последнее десятилетие часто случались бури в Полипентале. Река выступала из берегов, и вода заливала низко лежащие земли, оставляя поля опустошенными на больших пространствах. Так начался постепенный упадок. При этом удары судьбы падали на человека, соединявшего в себе все добродетели своего древнего рода, отличного хозяина и храброго служаку, но в одном отступавшего от прекрасных традиций предков — полковник Герольд фон Альтенштейн был страстным игроком. Он играл ночи напролет и терял огромные суммы. Подобно тому, как непогода опустошала его поля, этот порок уносил золото, серебро и ценности, собранные целым рядом поколений. Беспорядочная жизнь окончилась дуэлью с товарищем, вызванной ссорой во время игры; полковник мгновенно угас. Все нашли, что он умер вовремя, но ошибались: уже почти нечего было терять.

Печальные глаза прекрасной фрейлины смотрели на побледневшее от работы и недостатка воздуха лицо брата, на которое постепенно возвращалось спокойное выражение. «Мечтатель и звездочет» был вызван уже после катастрофы из Испании и должен был спасти, что возможно. Однако это было ему не по силам, тем более, что его молодая жена, нежная андалузка с прекрасными глазами, с ужасом отворачивалась от хозяйственных забот. Он стремился только к тому, чтобы поддержать вокруг угасавшей женщины видимое благополучие, и после того, как «ангел избавления унес ее от земных бедствий», покорно встретил разрушение прежнего благосостояния.

Клодина видела, как глубокий вздох облегчения всколыхнул его грудь, Она посмотрела по направлению его глаз: там, над лесом, виднелись зубцы башни — это был «Совиный дом», их убежище.

Как смеялись при дворе, когда Клодина отдавала все свои сбережения, чтобы поддерживать старые стены, завещанные ей бабушкой. Теперь они стали для нее благословением. Она могла покинуть разгоряченную придворную атмосферу и уйти домой, в прохладу и тишину зеленого леса.

«Домой!» — как успокаивающе звучало это слово после тревог и разлада последних месяцев. Брату не придется поселиться в наемной квартире: он остается на земле Герольдов, правда, в самом крайнем уголке обширного поместья. Там, на самой границе владений обеих линий Герольдов, некогда стоял монастырь Вальпургисцилла. Построенный благочестивой, испытавшей много горя прабабушкой старшей линии, он был наполовину разорен во время крестьянских войн, потом Герольды снова завладели монастырскими землями, а меньшая часть с развалинами досталась Нейгаузам. Они никогда не обращали внимания на развалины, не пытались остановить их разрушение, и время и непогода могли беспрепятственно точить их. Только пристройка, где была приемная монахинь, которую пощадил пожар, по необходимости поддерживалась, так как в ней поместили лесного сторожа. Но эти развалины лишь обременяли своих владельцев, а потому они недолго раздумывали, когда дед последнего Герольда фон Альтенштейна предложил обменять их на кусочек плодородной земли.

«Смешная романтическая причуда!» — подумали они, когда Альтенштейн сообщил им, что его жена хотела бы приобрести этот живописный клочок земли. Он записал его на имя жены — бабушки Клодины.

Уже виднелся высокий южный фасад замка, особенно заметно было окно на самом верху башни — заложенное светлым камнем, оно бросалось в глаза на фоне голубого неба.

Бабушка употребила все свои деньги, чтобы предохранить от полного разрушения старый замок. Здесь, в бывшей приемной, превратившейся в уютный вдовий приют, жила она после смерти горячо любимого мужа и занималась разведением цветов на заброшенном монастырском кладбище.