— Я не могу терпеть больше эту боль, Таш… — я выдыхаю со всхлипом.

— Я согласна, ты и не должна ее терпеть, — говорит она, когда садится рядом со мной на пол. — Похоже, что ни один из вас не может, Хейлз, — добавляет она, ее голос тихий и осторожный. — Пожалуйста, расскажи мне все, чтобы я могла как-то помочь.

Она внимательно слушает, пока я рассказываю ей подробно о визите Дэниела.

— Я не собираюсь говорить тебе, что делать, потому что не имею права на это. Это не мое дело. Никто не в праве, Хейлз, только ты, — она убирает волосы за уши. — Какова была главная причина, по которой ты отпустила его? — спрашивает она.

Я обдумываю ее вопрос.

— Злость и страх, — отвечаю я, объясняя себе это тем, что так лучше для меня, для нас обоих... — Злость на то, как он относился ко мне, так холодно и обособленно, злость по поводу того, что он не доверял мне достаточно, чтобы даже выслушать меня, а просто принял самое худшее из того, что может быть. Я была единственная, кому он мог доверять по-настоящему… — мой голос дрожит, когда я говорю это. Я беру одну минуту, чтобы успокоиться, а затем продолжаю: — Страх за те сильные эмоции, которые я испытываю к нему, потому что он так легко причинил мне боль.

— Тогда, из всего сказанного, ты должна выбрать из двух зол меньшее — остаться с ним и продолжить страдать, зная, какой он непредсказуемый, и никто не может гарантировать, что он не причинит тебе боль в следующий раз. Или навсегда уйти от него, перестать о нем вспоминать и думать… — она потирает руки об свои вытянутые ноги.

— Затекли? — спрашиваю я ее.

— Затекли и болят.

— Ты разделяешь мои страдания. Как благородно с твоей стороны, Мисси, — я кривлю губы, пытаясь улыбнуться ей сквозь мои тяжелые страдания. Она обнимает меня.

— Мне нужно собираться, — говорю я, через некоторое время.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо, у меня не так много вещей, я просто уже упакую все, это недолго.

— Знаешь, Хейлз, я считаю, что нам следовало поговорить об этом уже в аэропорту, — она смотрит на меня с легкой улыбкой, потом дает мне руку, чтобы помочь встать на ноги.


***

Проводя по зубам специальной ниткой для чистки, я обдумываю слова Таши относительно аэропорта. Что-то есть такое в аэропортах, что успокаивает меня. На протяжении многих лет, что мы дружим, мне удалось передать этот фетиш Таше, ее вечно провожающие меня объятья стали такими родными. Мы сидели в течение бесчисленных часов в терминальных залах прилета, разговаривая по нескольку часов и в основном наблюдая за воссоединением людей.


***

Позже ночью, уже лежа под одеялом, я поворачиваюсь, чтобы обдумать события вечера и слова Таши. В моем сердце разгорается целый спор — мое сердце твердит, что я должна быть с Дэниелом любой ценой, а разум убеждает в том, что я умру в этой агонии. Дебаты в итоге зашли в тупик.

Глава 39


Дом, милый дом

Уже находясь в самолете, на пути к дому детства, я думаю о том, что должна взять себя в руки и вести себя адекватно ради моих же родителей. Я не хочу, чтобы они были в курсе боли в моем сердце. Я не должна расстраивать их этим.

У них хватает забот со Стивеном, который находится так далеко. Мне не стоит добавлять им еще одну заботу только потому, что я небрежно влюбилась в кого-то, несмотря на то, что моя интуиция предупреждала меня неоднократно держаться от него подальше. Они не должны знать про печаль, которая поглощает меня.

Именно так, Хейли. Все должно остаться в прошлом. Ты больше не одержима им. Ты приняла окончательное решение и теперь должна следовать ему. Ты будешь скоро дома со своими родными.

При виде моих двух любящих родителей, ожидающих меня, мое сердце затрепетало от волнения. Я ускоряю шаги на пути к ним.

— Хейли, детка.

Мама со слезами на глазах бежит ко мне и притягивает в свои теплые объятия. Ее пухлые руки окутывают меня, окружая утешительным и знакомым запахом ванили и дома. Когда она отпускает меня, мой отец своими большими руками почти отрывает меня от земли, крепко обнимая.

— Ты похудела, девочка.

Вот что происходит, когда вы живете только на десяти ложках чудо лекарства и кофеина от доктора Яна почти всю неделю.

— Позволь мне посмотреть на тебя, — он осторожно ставит меня обратно на землю. — Все в порядке, девочка? — спрашивает он, глядя обеспокоенно.

— Конечно, пап, — я излучаю фальшивую ободряющую улыбку, пытаясь добавить веселые нотки в мой тон.

— Оставь ее, Дерек, — моя мама меня защищает. Я смотрю на нее с нежностью и благодарностью.

— Были какие-нибудь новости от Стивена в последнее время? — спрашиваю я, наблюдая за ними с заднего сиденья. Моя мама в цветастом сарафане, ее мягкие, золотые завитки уложены красиво и элегантно, улыбка никогда не оставляла ее лицо. Мой отец сосредоточен на дороге впереди, удерживая руль мускулистыми руками, такой серьезный в зеленой рубашке поло и шортах цвета хаки.

Мама поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Было небольшое письмо пару недель назад. Так похоже на него. Просто минимум слов: «Я все еще жив, пожалуйста, не волнуйтесь».

На моих губах появляется тонкая кривая улыбка. Да, это очень похоже на Стивена. Выражение своих чувств и написание писем никогда не были его хобби. Думая об этом, я понимаю, что не видела его целую вечность, и уже не могу дождаться, чтобы увидеть снова. Прошел почти год с тех пор, как он сел в военный самолет, который увез его в чужую, враждебную страну, далеко от нас.

— Лели, чем ты хочешь заниматься дома?

— Я предполагаю, серфингом и, возможно, встречусь с некоторыми знакомыми.

Она кивает с теплым, блестящим взглядом.

— Думаю, было бы неплохо. Я принесла твой гидрокостюм обратно из подвала. Он висит в твоем шкафу.

Это моя мама, всегда внимательная к моим потребностям. Мое сердце расширяется от нежности при мысли об этом.

— Спасибо, мама, — я улыбаюсь, когда разглядываю знакомый пригородный ландшафт.

— Ты голодна, дорогая?

— Не очень, — отвечаю я. И это мягко сказано. Я вообще безразлична к любой еде, мам. Ты знаешь, каково это, когда твое сердце разбито на миллион осколков.

— Я приготовила спагетти и фрикадельки.

Подходит. Я быстро отвожу взгляд, чтобы не встречаться с ней глазами. Иначе она заметит бушующий внутри меня шторм, когда я вспоминаю, где последний раз ела это блюдо. Не вспоминай об этом. Перестань думать. Перестань думать, прежде чем появятся снова слезы. Не здесь, не сейчас.

Я быстро начинаю болтать ни о чем и все для того, чтобы просто отвлечься от одной единственной мысли. Я без умолку рассказываю про свою новую работу, о Таше и даже о Яне. Моя мама не может скрыть свое удивление и волнение по поводу моей непрекращающейся болтовни.

Я рада, что мы, наконец, приехали. Я убежала от ненужных мне проблем.


***

Убедить мою маму, что я перекусила после небольшой поездки на озера — задача почти невыполнимая. Хотя в итоге она усмиряет свой пыл и не уговаривает меня больше поесть.

С самого раннего детства, еще, когда нас водили в ясли, она была одержима нашим питанием. Учитывая тот факт, что мы со Стивеном всегда были худыми, она почему-то воспринимала это как неудачу в своей жизни, что ее дети недоедают, как и будущие потомки, и при любом случае пыталась загладить свою вину, накормив нас до отвала.

— Хейлз, ты могла бы зайти ко мне перед уходом? — звонит мне мой папа из своего офиса домашней клиники, спасая меня от мамы, которая пытается засунуть мне еще что-нибудь в мое горло.

— Что случилось, папа?

Он сидит за столом, выглядя все также серьезным с широкими плечами во всю ширину его кожаном кресла. Из-под своих очков он изучает меня несколько секунд, прежде чем ответить.

— Что происходит на самом деле, девочка? — его нежно-карие глаза смотрят на меня с беспокойством.

— Что ты имеешь в виду? — я стараюсь смотреть удивленно настолько, насколько позволяет моя совесть. Как он может видеть меня насквозь?

— Моя дорогая, — вздыхает он. — Ты можешь лучезарно улыбаться, пытаясь скрыть что-то, но свои глаза ты не сможешь заставить обманывать окружающих тебя людей. Хейлз, я видел так много боли в этих прекрасных глазах. Неприятности с парнем?

Можно и не ходить к семейному врачу, который лечит людей уже второе десятилетие подряд, чтобы заглянуть в глубины моего сердца.

— Даже если я расскажу тебе, разве это излечит, пап? Я предпочла бы не копаться в этом.

Независимо от того, сколько времени прошло, я не думаю, что буду в состоянии выбросить его из своего сердца. Я даже не уверена, что когда-нибудь смогу посмотреть на кого-то также. Как может кто-нибудь быть даже отдаленно таким же, как он?

Мой папа тяжело вздыхает.

— Тогда я бы сказал, что буду уважать твою личную жизнь и твои желания, и хотел бы добавить, что всякий раз, когда ты захочешь поговорить, я буду ждать здесь с распростертыми объятиями... — он смотрит пристально в мои глаза. — И как квалифицированный врач, я бы сказал, что как раз разговоры и поддержка облегчат состояние раненного сердца.

Я смотрю на свои красные кроссовки, чтобы сдержать слезы, прежде чем посмотреть на него. Несмотря на то, что он догадывается обо всем, я все равно чувствую себя чертовски уязвимой.

— Лели, я думаю, что твой телефон разрядился.

До нас доносится голос мамы из кухни. На этот раз она спасает меня от внимательного взгляда папы.

— Я наверно забыла взять зарядное устройство с собой, — бормочу я раздраженно.