"Все зависит от того, во сколько к брату придет учитель шахмат. Мама разговорилась с ним в те страшные осенние дни, когда все взрослые выходили дежурить в подъезды. Тогда покуривая возле подъезда ,.мама разговорилась с этим Олегом Владимировичем, оказалось, он бывший инженер, сейчас служит в какой-то мелкой фирмочке, а вообще еще и шахматист - имеет разряд. Вот мама и загорелась пригласить его к Паше. Условились - 50 рублей урок. Ну что он себе на этот полтинник купит, а все же видимо, не лишние. Он несимпатичный - с тонким голосом, широкими плечами, в очках, а глаза всегда тоскливые. Неприятно смотреть. На нем всегда один и тот же пиджак в клетку - шахматный пиджак. Вообще , он вежливый и терпеливый, с Пашей нашим терпение необходимо. С определенного времени наличие этой шахматной "фигуры" в нашей квартире мне приходится учитывать. Брат возвращается из школы раньше (что меня не устраивает) и усаживается за доску готовиться к партии. А потом приходит педагог... У меня самой пять преподавателей, всех где-то надергала моя неугомонная мама. Музыка, вокал, языки и вышивка. С ума сойти - меня усадили за пяльцы! И пожилая Нелли Андриановна меня учит втыкать иголку и продергивать нитки и, главное, доводить дело до конца. Скоро будет готова диванная подушка деду на семидесятилетие. Я не против учиться - дома мне уютно, спокойно. Шура (мамина помощница по хозяйству) по маминому приказанию поит моих и Павликовых учителей кофе и подает пахлаву. Шура -беженка, но откуда - я не запомнила. Пахлаву ее мама научила делать... Дело в том, что мы отчасти грузины. То есть мы евреи, но грузинские. Отец купил эту квартиру, обставил и умер. Это было вскоре после того, как сгорела наша дача под Сухуми и бабушка чудом на каком-то корабле, чуть ли не босиком добралась до Тбилиси. Мама тогда даже чуть-чуть поседела. Я была мала, а Паши вообще тогда еще не было. Он - от отчима. Григорий Яковлевич - отчим год уж как в Израиле. Все нас зовет. А нам-то зачем? У мамы тут все: работа, отец ее старый, бабушка в Тбилиси квартиру бережет, с ней еще и вторая бабушка жила, папина мать, но как узнала, что папа в Москве умер, так тоже там, в Тбилиси, умерла. Да, много горя. Но и радость есть. Дед мой Иосиф и отец покойный - врачи известные, они что-то такое в свое время открыли в медицине, что их здесь академики носили на руках, поэтому они большую часть жили в Москве, а мы, женщины, в Тбилиси и на даче. Я к морю тогда очень привыкла, а теперь давно уже отвыкла. Но я еще маленькая, мама говорит, что у меня психика гибкая, не то что у нее. Хотя она веселая, вот опять замуж собирается. Вот об этом и речь. У нее свидания. У меня - свидания. А тут этот Пашин учитель. Ну как я могу Георгия принимать, если в гостиной мужчина посторонний. Мы, конечно, с Гошей в моей комнате сидим, музыку слушаем, я его кофе пою, но я же к его приходу одеваюсь нарядно, прическу делаю. И проходить мимо этого шахматиста и его взгляды ловить, нескромные взгляды, совсем не хочется. Бабушка (мамина мама) права, как никто: "Хоть и не виновата, а виновата", - это она о всяких неловких ситуациях, ну, когда случайно кого привлечешь. Значит , скромнее одеться надо было или глаза опустить. Что Георгий за мной ухаживает, мама знает, ну что в театр приглашает, на концерт и на роликах кататься в парк, а что у меня часто бывает, когда дома никого нет, не знает, то есть не знала, теперь-то или Паша расскажет или учитель обмолвится. Но к ней же тоже жених ходит - Шота Ираклиевич, музыкант. В Тбилиси они не были знакомы, а тут у кого-то встретились. Он нам подходит веселый, поет хорошо. Они с мамой у нее в комнате сидят, когда Паша в школе (он у нас в частной школе, там уроки целый день), а я с англичанкой или рукодельницей занимаюсь. Мама ему гадает, а он ей руку целует, я как-то видела, когда за словарем заходила , случайно. В общем, надо нам замуж. Ей уж скоро пятьдесят, а мне - 21... Хорошо, что дедушка не с нами живет, он строгий слишком. Григория Яковлевича, собственно, он и прогнал. Не нам чета - из какого-то Барнаула. Что хорошего: семья большая, культуры мало, только вот разве характер покладистый. Он вообще-то маме расписаться с ним не дал - только в синагоге обвенчал, чтобы Паша законным был. Здесь у нас вообще все запутано - бабушка грузинка крещеная (ее нянька покрестила), мама, как она говорит, одно время к йоге тяготела, до сих пор на голове стоять может, отец моего отца грузин, а бабушка покойная, та еврейка, верующая. Дед Иосиф он сам по себе, но в синагогу ходит. Меня и в церковь и в синагогу водили - показывали. Вот такие мы. А в Москве деда моего и отца - Якова все в свое время гордостью советской науки считали - русской советской науки.

Так вот, если этот Олег Владимирович завтра придет, значит нам с Георгием в постель не лечь. А мы решили попробовать, понравится нам или нет. Целоваться нравится и обниматься, но тут ошибиться нельзя. А вдруг я, как все увижу да почувствую, возмущение испытаю, разочаруюсь. Значит, мужа не смогу любить, а это грех. Или он разочаруется. Тогда мы (так уж решили) расстанемся, друг друга не огорчая... Мы, конечно, не сами все так хорошо придумали - ему друг подсказал, друг, конечно, постарше, поопытнее, да и мне кое-кто совет дал. В общем , мы решили, день назначили. А тут эти шахматные уроки участились... Неловко мне маме сказать, что уж слишком много она этих полтинников напередавала, будто мне денег жалко. Не жалко! Да потом, на Пашу Григорий Яковлевич шлет. А просто уж слишком часто он здесь, в гостиной, в своем пиджаке и с глазами тоскливыми. Мама моя то на работе, то у дедушки обеды готовит, то квартиру с Шурой убирает, то с Шатой в ресторане, а нет, - так у телефона: с бабушкой по- грузинки о чем-то болтает. Я теперь уже меньше понимаю, намного меньше, а Паша вообще языка не знает. Как же мне быть? Дедушка против маминых браков, я знаю. Он ее "легкомысленной вдовушкой" зовет и все призывает к благоразумию, а она рукой машет, хохочет. Только я знаю, что не оттого, что папу не любила, а оттого, что еще молодая, красивая и жить хочет. Она вроде меня и я ее понимаю. Замуж нам надо за хороших веселых и добрых. Так дедушка что придумал для нас: мне целых три года дома учиться, пока он не решит, кем мне в будущем быть - год уже прошел, второй начинается, а маминым женихам всякие загадки загадывает, как Сфинкс какой-то! Вот вчера еще вот что придумал - пока мне твой Шота не приведет двух почтенных людей, которые удостоверят его порядочность, слышать ни о чем не желает, надоели, мол, проходимцы. Интересно, кого это он в виду имеет? Уж не папу, конечно, и даже, я думаю, не Григория Яковлевича. Тайна какая-то. Шота еще не знает, но уверена, будет смеяться. Ему 60 лет, борода седая и вкусно пахнет. Живот толстый, теплый. Глаза веселые. И слух абсолютный - меня все критикует да поправляет, но я же не в исполнительницы готовлюсь, я для мужа учусь. Я даже знаю, что он скажет примерно, конечно "Ой, Этери, смешной папа. Я завтра в Петербург уезжаю, там с Гергиевым встречусь. Приглашу его в Москву, к тебе на грузинский обед, ты постараешься, да и Мария поможет. Вот тебе и первый - Иосиф возражать не будет". Я уверена - так и будет. Он весь свет знает, как телевизор при нем не включи - "с тем я знаком, да с этим играл. Да с той он выступал, а у этих был в гостях в Париже". Мне-то он нравится, а дед шипит - "проходимец". Почему? Может, если бы он о Георгии знал и его бы так называл, но ему, к счастью, про меня такие мысли и в голову не приходят. Я для него - маленькая. Вот маме Георгий нравится, красивый, говорит, только молод. Ну что ж, молод... Да, молод - на год моложе меня, но я ему об этом не говорю, у меня в паспорте путаница: там-то мне 20, значит, ровесники. И хорошо... Мне всякие "опытные" вроде этого шахматиста не нравятся. Я же знаю, как это бывает с голливудскими актрисами. Сначала в юности их совращал кто-нибудь неподходящий, потом у них появлялся талант, а потом в них влюблялся актер известный или режиссер. Я про это читала. А я в актрисы не хочу, я замуж хочу. Но фантазировать про это интересно. Я читаю, представляю себя актрисой и Георгию рассказываю. А он смеется и говорит, что я еще маленькая и наивная. Ну и что? Главное, я ему пока нравлюсь. Завтра все остальное выяснится. Только бы этот шахматист все не подпортил. Платье надену розовое, то, что с неровным подолом - одна нога почти голая, сейчас самое модное - мне тетя Марина из Испании прислала. Волосы высоко зачешу, пробор - ровный. Белье цветное. И постельное тоже. Музыку тихую включу. Хоть бы Пашка завтра в шахматы отказался играть, в школе остался до вечера! Раз я очень хочу, Бог услышит, поможет! Я же о серьезном думаю - нельзя же мне ошибиться".

Ирина слушала и расставляла тарелки, салатники. Симпатичную Марию придумала Таня, по крайней мере, не вредную, добродушную. Кажется, еще новое появилось в Ирине - отбирать из встреченных антиподов "соучастнице", пока вот Ксеня такой показалась, Мария эта. Татьяна-то сама - типичная соучастница, всю жизнь свою мужской авантюре кадит... А этим, кротким, даже и думать об этом не придется - их в авантюру не пригласят, с ними даже если расстанутся, то благородно, дабы оградить их от собственной мерзости, вот как Слава с Ксеней. Уже половина четвертого, где же Татьяна?

А Татьяна в это время сидела в квартире своего любовника Павла, режиссера и не могла выйти, оставить шестилетних близнецов Олю и Толю. Перед тем, как ехать к Ирине (а до нее ровно полчаса) Татьяна решила завернуть к Павлу доругаться. Вчера он был крепко пьян, вел себя грубо и глупо, все его штучки Татьяна знала давно и умела ему отвечать тоже грубо и резко. Вчера она помогала ему шантажировать непокорную актрису, для которой придумала прозвище "прима кукольного театра" и объяснять ей кто такая Мальвина, а кто - Карабас Барабас. Переругиваясь между собой, они все же делали общее дело и это как всегда утешало Татьяну. Она оставила Павла вчера часов в восемь вечера пьяным, но уже почти умиротворенным, но сама ушла злая и теперь хотела доругаться. А Павел ничего умнее с пьяных глаз вчера придумать не мог, как вытребовать у бывшей жены свидания с детками. Обычно раз в неделю к нему их привозил шофер жены. Как-то все сходило нормально - Павел бывал трезв, любвеобилен (деток-то он действительно обожал), развлекал их, куда-нибудь возил гулять, а потом в условленное время шофер их забирал. Сегодня же деток привезли, но Павел лыка не вяжет. Шоферу ни к чему - его дело десятое, детки к папе, мол, давай играть веселиться. А у папы бутылка возле дивана да сон похмельный. Так уже несколько часов прошло. Детки воспитанные, сидят тихо, книжки смотрят, телевизор, к папе обратятся, когда мол, гулять, играть, а он - "ни мамы ни тяти". Деткам невдомек, что можно домой позвонить и мамочка их тут же заберет, сидят, терпят, удивляются. А тут Татьяна, Павел ей дверь на автопилоте открыл и опять упал. А детки на нее во все глаза уставились. Пришлось Татьяне знакомиться, кормить-угощать, беседовать. Она их, во-первых, увела от неприглядно спящего папаши, во-вторых выведала, когда и кто их привел и когда и кто должен забрать. Поняла, что потерпеть ей придется всего часок, но что к Ирке она точно опоздает, но решила позвонить ей в четыре с извинениями, а к пяти уж точно примчаться. Повидаться очень хотелось, ведь Татьяна любила слушать Иркины байки и ценила ее язвительность и жизненный опыт.