Я поздоровалась первой, он кивнул в ответ и открыл стеклянную дверь, пропуская меня вперёд. Выбрал дальний столик у окна с видом на частные дома, и помог снять шерстяное пальто. Водрузив верхнюю одежду на вешалку, он сел напротив и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок.

– Я жду, – бросил нетерпеливо, не отрывая глаз от моего лица, – Может ты объяснишь мне, как так получилось, что у меня есть сын и я ничего об этом не знаю?

– У тебя нет сына, – спокойно ответила я, и улыбнулась подходящей к столику официантке, – Мне как обычно, только в чашку.

Девушка улыбнулась в ответ и кивнула. Перевела взгляд на моего спутника, тот заказал чёрный кофе.

– Почему ты мне не сказала?

– Потому что не хотела.

– Я имею право знать о таких вещах.

– Расмус, чего ты хочешь от меня? – устало вздохнув, я потёрла лицо ладонью и зажмурилась, – У Витюшки в графе отец стоит прочерк. Мне ничего от тебя не нужно. Я не буду требовать алименты или содержание. Давай просто посидим как старые знакомые; ты выпьешь свой кофе; я – свой какао, и разойдёмся, как в море корабли, оставив это недоразумение в прошлом.

– Ты совсем ебанутая? – прохрипел он, сжав руки в кулаки и тут же убрав их под стол, – Я хочу растить своего ребёнка.

Тут я закатила глаза и улыбнулась.

– Тебе придётся доказывать, что ты его отец, Расмус. Через суд. Проводить анализ ДНК. Это долго, очень долго, дорого и большой геморрой. Тебе всего двадцать четыре – оно тебе надо?

– Надо. Это принципиально, – он тряхнул головой и замолчал, когда официантка принесла наш заказ, – Ребёнок должен расти в полной семье, – упёрто произнёс он, делая глоток кофе.

– Ты рос в полной семье. И что в итоге?

– Моя семья не в счёт, – огрызнулся он.

– Я в любом случае не буду с тобой жить, так что…

– У мальчика должен быть отец.

– У моего, – я специально сделала ударение на этом слове, – Моего сына есть дед. Он отлично заменяет ему отца, поверь.

– Этого недостаточно. Я его отец.

Сказал так уверенно, что я опешила. Посмотрела на него пристально, словно заново. Изучая знакомые черты лица, только ставшие чуть более резкими.

– Я. Его. Отец, – чётко повторил он, наклонившись над столом.

В этой фразе было столько упрямства… Столько силы. Уверенности. Мужественности. На глаза набежали слёзы, я быстро моргнула и отвернулась к окну, делая большой глоток, чтобы успокоиться.

Правильно ли я поступаю, лишая сына отцовской любви? И есть ли она вообще – эта отцовская любовь? Я никогда не спрашивала у Расмуса, что произошло в их семье, мне не хотелось знать подробности. Он ненавидел Андруса, и этим всё было сказано. Но я никогда не пыталась понять причины этой ненависти.

– Что произошло у вас? – тихо сказала, не поворачивая головы – разглядывала кроны деревьев и крыши домов вдалеке, – Расскажи. В конце концов, ты меня втянул в это.

Я рискнула повернуться и взглянуть на него. Расмус качнул головой и прикрыл глаза, сжал свою чашку пальцами – костяшки побелели. Сделал глоток и повернулся – пригвоздил к месту взглядом.

– Я встречался с девушкой, ещё со школы. С десятого класса, но она была младше на год. Собирался делать ей предложение, – ему было тяжело говорить, фразы были короткими и сбивчивыми, но он продолжил, – Хотел сделать сюрприз и приехал вечером к её дому с букетом розовых лилий – её любимых. Она должна была вернуться от репетитора по английскому – готовилась к госэкзамену. Ждал возле подъезда, как дурак, – Расмус коротко усмехнулся, его взгляд стал рассеянным, – Просто хотел отдать цветы и пойти домой. Порадовать её. Но она вернулась домой не одна, а на машине. За рулём сидел мой папаша.

Он замолчал и прикрыл глаза. Сделал ещё один глоток, прочистил горло и тихо заговорил снова:

– Я стоял под деревом, в тени, так что меня не было видно. Зато я видел всё прекрасно. Отчётливо. Как он облизывал её, лапал своими руками, что–то говорил на ухо. Не знаю, как сдержался тогда, но помню, что цветы просто согнулись в моей руке – с такой силой сжал. Она вышла из машины и быстро пробежала в подъезд, а отец уехал. Я вернулся домой следом за ним, и увидел, как он обнимает мать, даже не переодевшись. Грязными руками, сальными, со следами измены на ладонях.

Расмус поёжился, посмотрел на меня глазами полными боли.

– Тогда мы подрались. Впервые в жизни и по–взрослому. Маме стало плохо, но мы не заметили этого. А когда поняли, то было уже поздно.

Кровь отхлынула от моего лица и желудок сжался в тугой комок. Я догадывалась, что он скажет дальше, но услышав это, пожалела о своём вопросе.

– Остановка сердца. Когда врачи приехали домой, она была мертва уже семь минут. Я пытался её реанимировать, но моих знаний не хватило – только поступил на медицинский. Так что скорая увозила её не в больницу, а прямиком в морг.

– Ты винишь его? – сипло спросила я.

– Я виню себя, Агата. В этом моя проблема – я виню себя. Я пытался переложить ответственность на него, я пытался мстить, но на деле виноват только я. И, если смерть мамы уже не исправить, – он пожал плечами, – То есть вещи, которые ещё можно изменить.

– Например?

Расмус не ответил сразу – помолчал. Долго, словно подыскивая нужные слова. Он не умел красиво говорить, он вообще мало говорил, поэтому, после затянувшейся паузы, он был, как всегда, краток:

– Мы. Я хочу ещё один шанс для нас.

Наверное, я дура. Непроходимая тупица.

Но я решила дать ему этот шанс.

Зов крови

It's not so easy loving me

It gets so complicated

All the things you've gotta be

Everything's changin

But you're the truth

I'm amazed by all your patience

Everything I put you through

When I'm about to fall

Somehow you're always waitin

With your open arms to catch me

You're gonna save me from myself, from myself, yes

You're gonna save me from myself

Christina Aguilera «Save me from myself»

– Расмус, это бесполезно. Я уже пробовала, – пожав плечами, я протянула ему чайную ложку и баночку с тёплым детским питанием, – Он не хочет пробовать прикорм.

– Ему уже семь месяцев, и он должен есть другую пишу, кроме молока, – облизав ложку, он поймал мой недовольный взгляд, – Что?

– Что–что, новую держи, – вручив ему ещё один столовый прибор, я устало закатила глаза, – Расмус, ты же куришь. И облизал ложку.

– Блин, – виновато пробормотал он, отворачиваясь, – Ну что, Витька? Это тыква. Вкусная тыква, сладенькая, открывай рот и пробуй.

Витюшка послушно открыл рот, туда благополучно была всунута ложка с приличным количеством детского пюре. Тут же скривившись, сын выплюнул всё обратно, и ярко–оранжевая масса оказалась на Расмусе.

Я с огромным трудом сдержала смех, выхватила у него банку из рук и закрыла её крышкой. Открыла морозилку, и сказала:

– Смотри.

Расмус заглянул в холодильник и тихо присвистнул.

– Да уж.

Весь верхний отдел был заполнен детским питанием – мои тщетные попытки хоть чем–то ещё накормить ребёнка. В целях экономии, я замораживала распечатанные банки. На будущее. Когда–то же Витька должен начать есть, в конце концов.

– Я думаю, в его случае пойдёт только педприкорм, – вздохнула я, – Держи.

Протянув полотенце, я вытерла стульчик для кормления и поцеловала сына в макушку.

– А что такое педприкорм?

– Это со стола. Когда ребёнок начинает интересоваться едой, месяцам к восьми, его начинают кормить тем же, что ест вся семья – в разумных пределах, конечно. Принцип тот же – овощи, фрукты для начала, но они не перемалываются в пюре, а даются кусочками.

– А если подавится? – Расмус недоверчиво прищурился, вытерев лицо и встал, чтобы взять Витюшку на руки.

– У него сейчас шесть зубов. Через месяц уже восемь будет, так что не подавиться. К тому же, ты даёшь маленькими кусочками, а не яблоко целиком, так что… Говорят, так полезнее и лучше для ребёнка.

– Ясно. Значит подождё–ё–ём, – он скривил рожицу, и ребёнок визгливо засмеялся у него на руках, – Кудрявый такой, – Расмус коротко обернулся и подмигнул мне, – Я тоже кудрявый был, на детских фотках.

– Угу, – промычала я, – Чай будешь?

– Буду.

Он ушёл в комнату, забрав ребёнка, а я посмотрела ему вслед и невольно улыбнулась.

За этот месяц никак не могу привыкнуть к тому, что он снова появился в моей жизни. В нашей жизни. Обязанности папы исполнял с трепетом и усердием – менял подгузники, купал Витюшку каждый вечер в ванной, учил его вставать на ножки и ползать не задом–наперёд, а правильно. Я умилялась, что уж сказать, и удивлялась – не думала, что молодой парень может подойти к отцовству с ответственностью.

Начала замечать за собой, что границы возраста стали размываться. Раньше считала, что чем старше – тем лучше, а теперь… Слушала клиенток, которые приходили с детьми на фотосессии и удивлялась – их взрослые мужья практически не уделяли времени собственным детям. А Расмус... Думала, что блажь юношеская – наиграется и забудет, но он, кажется, всё больше входит во вкус. Вчера вообще попросил погулять с ребёнком, но я мягко отказала – не готова отпускать с ним Витюшку, вот никак. Да и мало ли, что у него в голове, столько случаев, когда папашки детей крадут… Побаивалась в общем, да, каюсь. Он же обиделся, но вида старался не подавать.

Заварила чай, поставила на стол две чашки и овсяное печенье. С появлением ребёнка выработалась привычка – не кричать, поэтому тихо пошла в комнату, чтобы позвать Расмуса. У двери, застыла, как вкопанная, услышав приглушённое пение:

Kuula, mis rддgib silmapiir,

Kuula, kui kaugele ta viib,

Kuula, mis tuulel цelda veel,

Kuula… Nььd.[1]