– Я делаю только то, что соответствует желаниям моего короля. Просто мой король не всегда знает свои желания.

– В самом деле, – холодно ответил Карл. – Тебе лучше бы быть поосторожнее, мой друг. Твой король может терпеть твои остроты, однако другие не сочтут их такими забавными.

– Я слишком хорошо это знаю, ваше величество.

– Следовало бы, после этих десяти лет. Я довольно часто пытался научить тебя придерживать свой острый язык. – Король нахмурился. – Боюсь, я был не лучшим компаньоном для молодого человека, только что потерявшего семью. Между моей горечью и твоей ненавистью мы взрастили нездоровую злость. Такая злость может погубить человека, если он не будет осторожен.

– Но горечь вашего величества была смягчена в конце концов. Ваши подданные наконец опомнились. – В голосе Фолкема слышалась слабая насмешка. Он лучше, чем кто-либо, знал, что теперешняя власть Карла над своими подданными была слаба.

Карл вздохнул:

– Поживем – увидим. Люди так переменчивы, за ними надо следить. Но я все же верю, что они действительно рады видеть меня снова на троне. В отличие от Кромвеля я не кормлю их вместе с мясом еще и религией.

Громкий смех Фолкема прозвучал в комнате резко и невесело.

– Нет, конечно, нет.

– Теперь, полагаю, ты, завершив дело в Португалии, пришел получить награду.

– Если ваше величество помнит, вы мне ее обещали.

– Я действительно обещал, но сожалею, что не могу нарушить обещание и таким образом оставить тебя у себя на службе.

Угрюмый вид Фолкема свидетельствовал о том, что он не оценил полушутливого замечания короля.

– Лучше служат те, кто служит по доброй воле, мой повелитель.

Карл усмехнулся:

– Это правда. И я подозреваю, что оставить тебя служить мне против воли так же опасно, как и сделать тебя своим врагом. В любом случае ты заслужил свободу, это бесспор-но, как и вознаграждение, которое я обещал.

– А мое имение, мои земли?

– Они и так принадлежали бы тебе.

Лицо Фолкема по-прежнему ничего не выражало.

– Возможно. Но, говорят, мой дядя пользуется большим влиянием среди старых сторонников Кромвеля. И перейти ему дорогу означало вызвать неодобрение тех самых людей, которых ваше величество желает умиротворить.

Карл подошел к окну, выходящему в сад, и стал смотреть на кавалеров и дам, прогуливающихся там.

– Мне придется рискнуть, – наконец проговорил он, с осторожностью подбирая слова. – Обещание, данное тебе, не должно быть нарушено, ибо в прошлом году без твоего участия в устройстве моего брака с инфантой я оказался бы в крайне затруднительном положении.

– Я рад, что смог услужить вам, ваше величество.

– В любом случае ты получишь свою награду – свою месть – с моего благословения. Я не доверяю твоему дяде. Он изображает из себя человека умеренных взглядов, но я знаю намного больше о его «круглоголовых» компаньонах, чем он думает.

– Кларендон рассказал мне, что «круглоголовые» покушались на жизнь вашего величества, – заметил Фолкем вкрадчивым тоном человека, привыкшего получать сведения, ничем не выдавая своего интереса.

Карл нахмурился:

– Да, это сделал один из моих врачей, которому, как мне казалось, я мог доверять. Но насколько мне известно, он не принадлежит к «круглоголовым».

– Так вы не знаете, кто стоит за этим?

– Нет, но мы узнаем. Я приказал моим людям объявить, что во время его пребывания в Тауэре его убили, убили его же друзья-заговорщики. Кларендон надеется, что слух об этом вызовет растерянность у его сообщников и толкнет их на необдуманный поступок. Кроме того, не в наших интересах, чтобы сообщники врача убили его прежде, чем мы успеем его допросить. Это дает нам время узнать от него правду.

– Ваше величество верит, что он виновен?

Король пожал плечами:

– Не знаю. Это случилось при очень странных обстоятельствах. Он недавно вернулся в Лондон, а до того почти совсем не интересовался государственными делами. Он вел довольно уединенный образ жизни в деревне недалеко от города, который ты хорошо знаешь, – Лидгейта.

Карл резко обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление сказанное произвело на Фолкема, однако его лицо оставалось бесстрастным.

– Почему этот врач оказался в Лидгейте? – нарочито небрежным тоном спросил Фолкем.

Карл ответил не сразу. Сначала он подошел к покрытому богатой резьбой письменному столу, выдвинул ящик, что-то достал из него, а затем с мрачным выражением лица приблизился к Фолкему и положил ему в руку тяжелый предмет.

– Это все объяснит тебе. Он носил его на цепочке на шее. При аресте солдаты отобрали у него это.

Фолкем смотрел належавший у него на ладони необычной формы медный ключ. Один его конец был отлит в форме головы сокола. Лицо графа окаменело.

– Так это он купил Фолкем-Хаус у моего дяди, – уверенным тоном произнес он наконец.

Карла не обмануло внешнее спокойствие собеседника. Он почти физически ощущал гнев Фолкема.

– Да, это он, – тихо повторил король.

Он не винил Фолкема за этот гнев. Карл и сам был поражен, когда восемь лет назад узнал, что Тирл продал родовое гнездо Фолкемов. Гаррету было пятнадцать лет, когда он услышал об этом. С тех пор он пылал ненавистью к дяде.

– В те дни мир сошел с ума, Гаррет, – сказал Карл. – Люди раздавали земли, словно это были мешки с зерном.

– Но те земли были проданы их законными владельцами, а не узурпаторами, – возразил Фолкем.

– Вспомни, тогда никто, кроме твоего дяди, не знал, что ты жив.

– Теперь они знают… или узнают завтра, когда я представлю палате лордов петицию о возвращении мне моих земель.

Карл улыбнулся:

– И они удовлетворят твою петицию. А я, конечно, это одобрю.

Фолкем помолчал, глядя на ключ, затем произнес, взвешивая каждое слово:

– Этот врач, тот, что купил мое имение. Вы не задумывались над тем, что он и мой дядя могли составить заговор с целью убить вас? Их связывал Фолкем-Хаус. Может быть, этот врач знал, что вы властны над моей собственностью, как и над его имением.

Карл, рассеянно потирая подбородок, повернулся к окну.

– Или, возможно, Тирл и его сторонники решили воспользоваться этим врачом, который в глазах окружающих выглядел таким безобидным. Однако я сомневаюсь, что все это как-то связано с тобой и твоим возвращением. Вероятно, этот человек и не подозревал о твоем существовании. Но даже если бы и знал…

– Если бы он знал, ему не следовало покупать имение, – закончил за короля Фолкем.

– Ты не должен слишком строго судить его и в этом случае. В те дни все думали, что мы навеки останемся изгнанниками. Даже мы с тобой. Так думал и твой дядя.

– Это не снимает с Тирла вину за предательство.

– Нет. Все же я никогда до конца не понимал, почему так велика твоя ненависть к нему. Ты готов рисковать всем ради того, чтобы отомстить дяде.

Фолкем отвел взгляд.

– У меня на это есть причины.

– Не сомневаюсь, ты заставишь дядю пожалеть о содеянном им. Тогда ты был слишком молод, чтобы наказать Тирла, но сейчас… Я понимаю, твоя жажда мести справедлива, но не забывай: я хочу установить мир в моем королевстве любой ценой.

Одного лишь взгляда на хмурое лицо Фолкема было достаточно для того, чтобы понять: это напоминание ему не понравилось.

– У тебя есть средства на восстановление твоего имения, – продолжал король. – У тебя также есть земли…

– А как же этот врач? Вы отнимете у него Фолкем-Хаус? Закон говорит, что земли, проданные во время отсутствия вашего величества, остаются у покупателя.

– Он оказался изменником. Я, конечно, конфисковал его земли и с радостью возвращаю их тебе. Понятно? У тебя есть все, что тебе нужно. Постарайся не злоупотреблять моей добротой, не совершай в отношении своего дяди ничего такого, что могло бы поставить нас обоих в трудное положение.

– Он заслуживает возмездия, – с холодной решимостью заявил Фолкем. – И я отплачу ему, как только представится случай.

– Вот этого я и боюсь, друг мой, – проговорил король. – Эти раздоры между родственниками…

– Он родственник только потому, что женат на сестре моего отца, – перебил короля Фолкем. – И это он первый разорвал родственные связи, а не я.

– Знаю. Но я говорю сейчас как твой друг, а не как твой король… Я опасаюсь, что твоя месть принесет ему меньше страданий, чем тебе самому.

Резкий смех Фолкема неприятно задел короля.

– Неужели ваше величество уподобилось пуританам, утверждающим, что месть в руках Божьих? Неужели моя душа будет проклята навеки, если я заставлю Питни Тирла страдать за то, что он украл наследство у беззащитного мальчишки?

Карл постарался не реагировать на резкие слова Фолкема. Он достаточно хорошо знал этого молодого человека, чтобы понимать, какие чувства вызвали их.

– Нет, я так не думаю. – Карл заставил себя улыбнуться. – Поверь мне, Господь Всемогущий поймет. Тирл уже давно посеял в твоей душе семена горечи, и теперь они прорастают. А я все думаю, сможешь ли ты помешать их побегам задушить твое сердце.

Фолкем невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.

– Опасения вашего величества вполне обоснованны. Но я долгие годы взращивал эти семена и не могу сейчас вырвать их ростки. Когда наступит время, я вырежу их. А нынче позабочусь о том, чтобы ростки моей ненависти к Питни Тирлу стали сильными и крепкими.

С этими словами Фолкем удалился.


Марианна с грустью смотрела на некогда ухоженные сады Фолкем-Хауса. Она хорошо помнила ту минуту, когда впервые увидела его. Ей, десятилетней девочке, привыкшей к тесноте небольшого лондонского жилища, Фолкем-Хаус показался тогда сказочным прекрасным дворцом. Возведенный во времена правления Елизаветы, как тогда было принято, в форме буквы Е, дом поражал красотой многочиленных застекленных окон и изяществом фронтонов. Один взгляд на его красные кирпичные стены заставил Марианну поверить в то, что в этом доме все будет хорошо.