— Но ваше основное блюдо...

Блейк не отрывает взгляд от меня.

— У меня есть незаконченное дело, о котором я должен, позаботится, Антон.

Я ужасно краснею, и Антон ускользает с впечатляющей скоростью, хотя по нему не скажешь, что он так быстро может передвигаться. Другой официант с бесстрастным лицом, как его научили, полный профессионализма, подходит со счетом. Блейк подписывает его, подымается из кресла и подходит ко мне. Я встаю вслед за ним, и он уводит меня из ресторана. Мы не дотрагиваемся друг до друга за исключением его руки, лежащей у меня на пояснице, показывая что именно он обладает данной собственностью, наверное, так мужья держат своих жен.

В машине никто из нас не произносит ни слова, но каждая клеточка моего тела реагирует на его близость. У меня настолько сильное желание к нему, что я крепко сжимаю руки в кулаки, и чувствую уже пульсирующую боль между своих ног. Фактически, желание настолько высоко, что чуть ли не доходит до отчаяния. Я украдкой смотрю на него. Его взгляд направлен вперед, скулы застыли, словно выточенные из камня, но, вена у горла пульсирует, словно бомба замедленного действия. Я знаю, это тиканье. Оно сообщает мне, что он с трудом сдерживается, так сильно и глубоко он хочет меня трахнуть. Похоже, что он хорошо и по-настоящему глубоко застревает в своем порочном романе.

— Что случилось со всей одеждой, которую я оставила? — спрашиваю я в лифте.

— Ты говоришь о прошлом сезоне моды? Что насчет людей, которых ты оставила, Лана? Почему бы тебе не узнать о них? Обо мне, например.

— Как дела, Блейк?

— Тебе предстоит об этом узнать, — отвечает он с неприятной усмешкой.


9.


Я слышу мягкий, глухой щелчок закрывшейся двери позади меня, и поворачиваюсь к нему лицом. Он стоит там, высокий, темный и еле сдерживающийся от сексуального напряжения. Боже! Как я хочу этого мужчину. Резкий звук вырывается из его горла. Я узнаю его, это ослепляющее, жизненно необходимое желание. Столько времени прошло с тех пор, когда я слышала этот звук и он заставляет мои ноги прирасти к полу. Он резко тянет меня к себе, и я всем телом просто впечатываюсь в него.

У меня создается впечатление, что я врезаюсь в неподвижную скалу. Он может сломаться, но никогда не согнется, но я могу. Мои бедра со всего размаха впечатываются в его, и я ощущаю огромную и горячую эрекцию, упирающуюся мне прямо в живот, и своей готовностью она пробуждает огромного зверя внутри меня. Жадного и беспощадного. Этот зверь хочет большего, хочет все, чем Блейк обладает, и хочет прямо сейчас. Опьяненная тлеющем огнем в его глазах, я кладу руки ему на грудь и обвиваю вокруг шеи, но он с целенаправленно убирает их, заводя мне за спину, его хватка на моих запястьях, словно прочные наручники.

Совершенно сознательно он держит меня подальше от себя, не позволяя дотрагиваться, и позволяет своим полуприкрытым глазам путешествовать по моему открытому рту, моей желающей его прикосновений груди, выпяченной в его направлении, и вниз по моему телу, к моим ногам. Его глаза снова встречаются с моими. Я невероятно возбуждена, и он это видит.

— Я имел полдюжины фантазий, которые представлял себе, когда ты будешь голой. Сексуальное подчинение — одна из них, — говорит он, выдергивая шпильки из моих волос и швыряя их на пол. Ничем не сдерживаемые волосы падают мне на плечи.

— Моя прекрасная, шлюха. Однажды я был добр к тебе, но ты ударила меня, когда я лежал и теперь ты получишь то, что заслужила.

Без предупреждения он хватается двумя руками за высокий воротник моего потрясающего платья и разрывает его на две половинки. Я пытаюсь удержать рваные концы моего испорченного платья, соединить их вместе, и смотрю на него глазами полного шока.

Он смотрит на меня сверху вниз, тяжело дыша. Несгибаемый, и холодный, как лед. Мои мысли пребывают в невероятном хаосе, похоже я недооценила степень его ярости. Под напускным спокойствием, в нем кипела эта бешенная ярость на мою двуличность. Мне хочется заплакать из-за бессмысленного разрушения такого прекрасного платья, но на самом деле я слишком шокирована, чтобы плакать.

— Одень только то, что в коробке и приди в спальню, — сухо повелевает он и уходит.

Я замираю на этом месте, в коридоре, слишком ошеломленная, чтобы куда-то двигаться. Я видела свирепое желание, граничащее с жаждой, и необходимую его потребность, теперь же, все, что я вижу — это железный контроль в его напряженных плечах. Он останавливается напротив бара и наливает себе виски. Я беру коробку со столика и иду в ванную.

Я быстро снимаю разорванное платье, и кладу его в хромированное ведерко под раковиной. Когда я закрываю крышку над ним, рыдания вырываются из меня. У меня никогда не было такого прекрасного платья раньше. Оно создавало изгибы и окутывало мою фигуру там, где были выступающие кости, и заставляло чувствовать себя настолько элегантной и утонченной. Перед моими глазами стояли все еще радостно улыбающаяся Флер и мадам Реджина, говорившая своим грубоватым голосом: «Единственное в своем роде. Ты не найдешь еще одного такого же.»

Я подношу руку к губам и стараюсь не смотреть на свое отражение. Я не буду плакать. Я буду сильной, говорю я себе, но другая моя половина потрясенно качает головой от совершенного им насилия. Я знаю, что в коробке. Я развязываю атласные ленты и поднимаю крышку.

И хмурюсь.

Это не белое белье и обувь.

Как в трансе, я беру знакомую бархатную коробочку и открываю ее. Под желтоватым освещением ванной комнаты бриллианты в сапфировом ожерелье блестит, словно побрякушки рэп-певца. Следующая вещь, которую я нахожу в коробке, еще больше удивляет меня. Шорты Билли, те, которые я позаимствовала у нее, надев на вечеринку. Я, должно быть, оставила их здесь и совсем забыла о них. Я вспоминаю ту ночь. Что это все значит? Он, что сам рылся в моих вещах, и сохранил эти шорты? Значит этот элемент одежды что-то значит для него? Я открываю последнюю коробку, лежащую внизу, коробку для обуви. Пара обуви из змеиной кожи оранжевого цвета Christian Louboutin, но поразительно похожая на ту, в которой я была в ту первую ночь, когда мы встретились.

Я пытаюсь представить, как он разыскивал их. Он что описывал их Лауре? И она потом искала в сети и дала ему список, чтобы он выбрал? Я быстро раздеваюсь и раздумываю, стоит ли оставлять трусики, но я вспоминаю его глаза, когда он держа мои руки за спиной, сказал одеть все, что лежит в коробке.

Ожерелье холодит кожу. Я натягиваю шорты, застегиваю молнию и пуговицу, надеваю обувь и смотрюсь на себя в зеркало. Ах, Боже мой. Шорты висят на моих бедрах, и кости просматриваются в них. Я выгляжу застенчиво и неловко, и так сексуально, как танцующая у шеста девушка в шортах. Я утешаю себя, что свет в спальне будет приглушен и перевожу взгляд на свою грудь. Соски отчетливо выпирают. Еще утром я могла бы закрыть их своими волосами, но сейчас, когда впереди они были острижены каскадом, этот вариант отпал.

Я дотрагиваюсь до сенсорного переключателя света, который тут же тухнет, в надежде, что он не увидит мой тощий полуголый силуэт, выходящий из ванны. Я двигаюсь на пошатывающихся ногах, и встаю, неуверенно прислонившись к стене на своих высоких каблуках. Комната освещается только лампой на прикроватной тумбочке, поэтому затемнена по углам, и я смотрю на великолепный образец мужчины, сидящего без рубашки, в пятне света на кровати.

Его ноги скрещены в лодыжках, а руки сложены на груди, по-моему, мышцы на руках стали определенно еще больше, чем я вспоминаю, должно быть, он выпускал свое разочарование все это время в тренажерном зале. Он делает еле заметное движение, и это действие заставляет перекатываться золотую череду упругих мышц на его животе. Мой рот становится сухим. Вдруг я чувствую себя настолько нагой, что мне становится стыдно за мое тело и за мое возбуждение. Мои руки самопроизвольно поднимаются вверх, прикрывая грудь, твердые возбужденные соски упираются в ладони.

— Заходи, — мурлычет он. Его голос, словно шелк, но глаза находятся в тени, и его лицо, как глухая стена, ничего не выражающее. Полностью непроницаемое.

Он начинает расстегивать брюки. Я смотрю на его плоский живот, красивое тело, которое так страстно желаю. Брюки соскальзывают на пол, открывая черные трусы. Четко видна эрекция. Как давно я этого не видела. Я чувствую, как мое собственное тело начинает напитываться соками, готовясь к сладости его вторжения. Он снимает трусы. Вау! Ничего не изменилось. Он так же великолепен, как и был.

Но я не двигаюсь с места, не могу. Моя интуиция не разрешает мне двигаться вперед. Я не готова повторить то унизительному представление, которое он заставил меня делать тогда. Я отчетливо помню его, как будто это было всего лишь вчера. Встать на середину комнаты, раздеться, повернуться к нему спиной, расставить ноги как можно шире, а затем нагнуться и коснуться пола. Тогда это было странно волнующим, но теперь кажется омерзительным. Я здесь не потому, что он заплатил мне, чтобы я была с ним. Я здесь нахожусь добровольно, чтобы искупить ту боль, которую ему причинила. И я здесь, потому что, хотя он в это и не верит, я безумно влюблена в него.

— Новые игры, Лана? — с издевкой спрашивает он, когда я продолжаю стоять, не двигаясь, но его голос уже совсем другой. Шелковистость ушла, осталась не искренность с примесью безрассудной похоти, причем такой, какую может испытывать только мужчина.

Я смотрю на него, приближающегося ко мне, высокого, темного, опасного, и, всем своим видом, предвещающим мне огромные неприятности. Он останавливается напротив меня. Я чувствую волну тепла, исходящую от его тела. Воздух густеет. Я хочу дотронуться до этой золотистой кожи, но всего лишь моргаю, чтобы разрушить наваждение. Возьми себя в руки, Лана. Его чернота, которую я выпустила наружу, окутывает меня, словно мрачная тень. Его глаза полные мщения буравят меня насквозь.