— Почему обнадежил? — не понял Эд.

— Ну, раз вы не такие уж богатые, может быть, твоя мать не станет так сильно возражать против нас с тобой, — вкрадчиво, вполголоса произнесла я, со значением заглядывая ему в глаза.

Быстро оглянувшись по сторонам и убедившись, что толстый усатый бармен как раз слинял куда-то в подсобку, Эдвард подался вперед, изо всех сил стиснул мое запястье и приник к моим губам. Я прижалась к нему, отвечая на поцелуй, дотронулась полуоткрытыми губами до родинки над уголком рта. Рукой же проникла под футболку, пальцы легко дотронулись до гладкой кожи живота, чувствуя, как все его тело сотрясает крупная дрожь. Он с силой, до боли сжал мои плечи, обжег губами шею. Голова у меня кружилась, в висках гулко билась кровь. Нет, так дальше продолжаться не может, нужно спровадить куда-нибудь из каюты его мамашу, и тогда…

Вернувшийся бармен загрохотал на стойке бутылками, и Эд, вспыхнув, как тургеневская барышня, выпустил меня и откинулся на спинку своего кресла. Мне слышно было через стол его тяжелое дыхание.

Небо, еще недавно подернутое светящимися лиловыми полосами, погасло и потемнело. Повеяло влажной речной прохладой. С прогулочной палубы уже доносилась музыка.

— Мороженого хочется… — протянула я.

— Я принесу, хочешь? — встрепенулся он.

— А здесь, кажется, не продают, — покосилась на стойку я.

— А я наверх сбегаю, там есть, в кафе. Ты подожди, хорошо?

И раньше чем я успела что-то ответить, он уже умчался. Такой милый, чуткий, хорошо воспитанный юноша, прямо-таки сказка. И целуется так сладко… Если бы только он был хозяином собственной жизни и кошелька, а не бесплатным приложением к строгой богатой матроне…

Я немножко помечтала, как изумительно могла бы сложиться моя судьба, будь Эд свободным двадцатипятилетним сиротой, и едва не уронила горючую девичью слезу на короткопалую жилистую руку в синих куполах, невесть откуда свалившуюся на мое плечо.

— Скучаешь, подруга? — прохрипел Черкасов, усаживаясь за мой столик.

— М-м-м… Нет, мне скучать не приходится, я ведь на работе, — быстро нашлась я.

— Хорош мне фигню впаривать, я видел, как ты с каким-то обсоском тут чаевничала, — оскалился Ванька-Лепила. — Что, длинноногая, динамо мне крутить вздумала? И не страшно тебе, а?

— Да что вы, это же сын моей начальницы! — дрогнувшим от искреннего возмущения голосом возвестила я.

— А она тебя к нему эскортом приставила, что ли? — мерзко захихикал старый зек и, протянув руку, потрепал меня по щеке.

Пальцы у него были короткие и словно приплюснутые на концах. Я невольно поморщилась.

— Ну-ну, не дуйся, глазастая. Давай уже, что ли, познакомимся поближе?

Залихватски подмигнув, он просунул шершавую ладонь мне под майку, сжал пальцами грудь. Я издала томный стон и опустила ресницы. Лепила же, еще более распаленный моей покорностью, притиснулся совсем уж вплотную и вляпался губами куда-то мне в шею. Стараясь подавить отвращение, я воровато оглянулась — Эд должен вернуться с минуты на минуту — и вынырнула из-под его руки, стискивавшей мое плечо.

— Ох, что вы делаете со мной! Я совсем голову потеряла. Но поймите же, я на работе, я не могу сейчас. Если меня эта старая кикимора с вами увидит — все, мне конец.

— Да ну? Строгая такая, что ли, сучара? — сочувственно мотнул головой Черкасов, в то же время исследуя своей лапищей изгибы моей фигуры. — А ты бросай ее. Серьезно, увольняйся и переходи ко мне. Я тебя нанимаю!

— Ой, я бы с удовольствием, — стрельнула глазами я. — Но у меня, понимаете, контракт. Я не могу вот так уйти…

— Что ж ты, глазастая, фигню всякую подписываешь, а? — по-отечески пожурил меня он. — В кабалу себя загоняешь…

Я же, хлопая ресницами, завела любимую песню бесприданниц всех времен:

— Ах, ведь я же бедная, неопытная, одинокая девушка. И позаботиться обо мне некому, и подсказать, что да как… — и ненавязчиво проехалась ступней по его лодыжке.

— А ты обращайся ко мне. Уж я тебя в обиду не дам, — растаявший от сознания собственной значимости Ванька-Лепила принялся красочно расписывать мне, какие блага этого грешного мира могут обрушиться на мою несчастную голову теперь, после нашей встречи.

Я участливо слушала, не забывая в то же время поглядывать, не показался ли на горизонте мой Ромео. И точно, вскоре он замаячил на другом конце палубы. Я довольно натурально пискнула и сделала испуганные глаза:

— Ой! Иван Михалыч, вон идет сынок моей стервы. Вы уж не губите меня, уходите, пожалуйста, а мы с вами наш разговор потом продолжим.

Черкасов сжалился над бедной подневольной девочкой и, заручившись моим обещанием в самом ближайшем времени зайти к нему «пообщаться», отчалил восвояси.

Через минуту на освободившееся место плюхнулся Эд, придвинул ко мне вазочку с мороженым и принялся буравить меня подозрительным взглядом.

— Кто это? — кивнул он в сторону удалявшегося авторитета. — О чем вы тут разговаривали?

— Да так, один ценный поклонник, — со смехом отмахнулась я. — Он еще вчера на меня глаз положил, подкатывал с заманчивыми предложениями. Но ты не бери в голову, я с ним управлюсь.

Эд нахмурился.

— Как это — управишься? Почему ты не можешь просто сказать ему, что ты моя девушка?

— А я уже твоя девушка? — с интересом подняла брови я.

— А разве нет? — запальчиво отозвался он. — Давай, если хочешь, я с ним поговорю, объясню, что к тебе не стоит приставать.

— Да ты что? Даже не вздумай! Ты знаешь, кто он такой? — воскликнула я. — Это же Черкасов, хозяин Мосстройбанка, неужели по телику ни разу не видел?

— Не видел… Да какая мне разница, кто он такой? Если он пристает к моей девушке…

— А такая разница. У нас директора банков знаешь какие? Уголовники вчерашние. Про этого, например, говорят, что он пятнадцать лет в свое время отсидел. А когда этот банк захотел к рукам прибрать, кореш его, тогдашний хозяин Мосстроя, чего-то несговорчивый оказался. Ну и нашли его с дыркой в башке в собственном кабинете.

— Ужас какой! — Кажется, моя история впечатлила парня, он даже забыл на минуту, что сгорает от ревности и кипит праведным негодованием. — И кто же убийца? Нашли его?

— А чего его искать-то, убийцу, если через неделю в том же кабинете уже Черкасов заседал?

— Ты хочешь сказать, это он его… как это у вас говорят… заказал? — Эд покосился в ту сторону, куда уковылял мой недавний воздыхатель. — Почему же он не в тюрьме тогда?

— Господи, ну ты прям совсем не от мира сего! — хмыкнула я. — Что у вас там в Италии, институт благородных девиц? Вроде же сицилийская мафия должна быть…

— Я сицилийскую мафию только в кино видел, — улыбнулся Эд.

— Ну хоть в кино, и на том спасибо. Чего ж тогда вопросы такие глупые задаешь? Откупился он от ментов. На лапу дал кому надо. Сечешь? Эх ты, киноман!

Эд нахмурился:

— По-твоему, это смешно? Человека убили, а преступник живет припеваючи, путешествует, Волгой любуется… Милиции до этого дела нет, а все вокруг тоже знают и молчат.

— Ну а что ж мне, плакать, что ли? Такая вот у нас интересная страна, — объяснила я. — Ты же вроде хотел ее как следует узнать? Вот, считай, что я твой личный экскурсовод. Учись соблюдать правила игры.

— Мне не нравятся такие правила. Они… неправильные, — выпалил Эд, от волнения долго подбирая русские слова.

— Жизнь вообще несправедлива, малыш, — заключила я. — Так что ты уж лучше не лезь к нему со своими объяснениями. Тебя он, может, и не тронет, ты же у нас почетный гость хозяина, а с Голубчиком связываться он не захочет. Только вот ты потом уедешь, а я останусь. А у нас в стране одиноким девушкам непросто живется и с хозяевами банков, особенно если они из уголовников, приходится дружить.

Эд покрутил в пальцах недопитый стакан, хмуро глядя на плещущееся в стеклянные стенки темное вино, и произнес негромко, не поднимая глаз:

— Никуда я не уеду… без тебя…

Нельзя сказать, чтобы я совсем не ожидала подобного поворота. Напротив, я надеялась на что-нибудь подобное, но чтобы так скоро, на второй день знакомства… Я прямо-таки опешила и на мгновение потеряла дар речи, лихорадочно соображая, какую бы выдать реакцию, чтобы не спугнуть пылкого мальчишку. В конце концов не придумала ничего лучше, как придвинуться к нему, потереться лбом о плечо и прошептать:

— Хороший мой…

Эд подался вперед, обхватил ладонями мое лицо. От его темно-каштановых с медным отливом волос пахло холодом, а от рук, тронутых загаром, — солнцем. От этого запаха, от прикосновений неловких нетерпеливых пальцев в голову гулко ударила кровь. Дыхание сбилось, я почти перестала соображать.

— Вот вы где! — раздался прямо над нами низкий голос Голубчика.

Мы, словно парочка застуканных на месте преступления школьников, отпрянули друг от друга. Однако Анатолия Марковича, похоже, вовсе не волновали наши страстные поцелуи. Его высеченное из мрамора лицо античного героя было, разумеется, как всегда исполнено властного спокойствия, однако в глазах читалась все же некоторая озадаченность. Бармен, завидев подошедшего хозяина, бросился протирать столик и менять пепельницу. Голубчик же, отослав его прочь небрежным жестом, приземлился напротив и спросил меня, внимательно глядя прямо в глаза:

— Алена, сегодня, когда вы со Све… Стефанией гуляли по городу, ничего не произошло?

— М-м-м… Что вы имеете в виду? — на всякий случай уточнила я.

— Не знаю… Может быть, что-то ее расстроило, напугало, — предположил он. — Что-то не нравится мне ее состояние…

— Она ведь еще утром начала хандрить, — напомнил Эд. — Может, отвыкла от этого климата?

— Мда, наверно, эта поездка была не слишком хорошей идеей, — сдвинул могучие брови Голубчик.

Э, нет, друзья мои, встрепенулась я. Только не вздумайте раньше времени отчалить по домам, дабы уберечь хрупкую нервную систему примадонны от лишних потрясений. В мои планы это совсем не входит.