За последним экипажем следовали слуги, потом садовники, и, наконец, управляющий фермой со своими людьми. Служанки не присутствовали на похоронах. Обсуждалось даже, стоит ли являться родственницам, так как это не соответствовало этикету. Но, как заявила кузина Гарри, Флорри Тэлбот, кому здесь замечать или обсуждать подобные тонкости в таком-то захолустье. Вот если бы дело происходило в Манчестере, все было бы по-другому, там приходится придерживаться строгих правил, если не хочешь, чтобы тебя осудили. И все родственницы сразу же согласились с миссис Тэлбот.

Ярко светило солнце, пели птицы, казалось, они слетелись со всей округи, чтобы спеть Матильде последнюю песню. На полированный, богато украшенный гроб упала первая горсть земли.

— Мам! Ой, мам, — жалобно пробормотала Кэти, стоящая между отцом и Дэном.

Матильда любила, когда ее называли «мам», и Кэти часто так и обращалась к ней, если рядом не было Бриджи. Кэти не понимала, почему не может заплакать. Дэн молча рыдал, она чувствовала, как вздрагивает тело брата. «Странно, — подумала девушка, — что Дэн плачет». Конечно, он любил маму, по-своему, не показной, но глубокой любовью; она же просто обожала ее. Почему же тогда нет слез? С момента смерти мамы Кэти словно оцепенела, ей казалось, что теперь она никогда не сможет смеяться, радоваться и любить. Вся ее характерная добродушная веселость ушла, уступив место чему-то другому, и это другое полностью переменит ее жизнь.

Всего только пять дней назад она была с Пэтом в Хексеме. Он говорил, что девушка должна называть его просто Пэт, и до того, как карета подъехала к поместью, он взял ее за руку и спросил, не хочет ли она отужинать в его доме. До этого момента их отношения были для нее своего рода игрой: она была до смерти рада, что такой мужчина, как мистер Ферье, уделяет ей внимание, и одновременно старалась не думать о последствиях его внимания. Но в тот вечер, глядя ему в глаза, она поняла, что уже больше не сможет вести эту игру и отмахнуться от вопроса, который рано или поздно прозвучит. В эту же минуту Кэти довольно приземленно подумала: «Он скоро получит титул... Сэр Патрик и леди Ферье!». Девушка чуть не прыснула со смеха, представив себе такую картину. Вдоволь нахихикавшись, Кэти склонилась над кроватью матери и шепотом спросила:

— Как бы тебе понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за титулованную особу?

Мама тогда улыбнулась, коснулась ее щеки и медленно произнесла:

— Всё, чего бы мне хотелось, деточка, это знать, что ты выйдешь замуж за того, кто сделает тебя счастливой навеки... навсегда.

Почему она тогда не осталась с мамой, а кружась, выскользнула из комнаты? Почему не поняла, что мама тает на глазах. А теперь ее нет, и Дэн весь трясется от плача, папа плачет — вся семья рыдает, кроме Кэти.

Когда они уходили с кладбища, она взяла Дэна под руку: выглядело это так, словно брат поддерживал ее, а не наоборот.

В столовой были устроены широкие поминки, но за стол сели только родственники. Семеро джентльменов, включая мистера Ферье, выпили вина в соседней комнате и, выразив соболезнование Гарри, удалились.

Кэти не садилась за стол, она тихо побрела в детскую. Там она надеялась найти Дэна, который исчез сразу после их возвращения. Вместо него она обнаружила Барбару. Девушка стояла, глядя в окно, и Кэти пришлось дотронуться до ее руки, чтобы привлечь внимание. Когда они посмотрели друг на друга, Кэти увидела, что подруга плачет. Взяв ее ладони в свои, Барбара прошептала:

— Мне... мне жаль, Кэти, так жаль... Я... очень ее любила.

Минуту Кэти вглядывалась в прекрасное лицо, обладательнице которого временами завидовала, и эту «белую» зависть она переводила в сочувствие из-за недостатка, скрытого за такой красотой.

— Правда? — помедлив, спросила она. К собственному удивлению, вопрос прозвучал достаточно жестко, даже обвиняюще.

— Да, да. — Барбара уловила тон Кэти по выражению ее лица и добавила: — Ты же знаешь, что любила.

— Ты считала ее неотесанной.

— О, Кэти! Как... как ты можешь такое говорить! Да еще в такой день.

— Потому что это правда. Ты так считала, верно? Думала, что она слишком простая, невежественная, совсем не такая, как Бриджи. Ты смеялась над ней.

— Никогда.

— Не в моем присутствии, конечно, но я слышала, как ты высмеивала ее вместе с Бриджи, много лет назад, когда ты только приехала.

Такое не забывается, и бледные щеки Барбары порозовели.

— Ты... — попыталась она оправдаться, — должна признать, что меньше недели назад сама передразнивала ее.

— Я это объяснила. В семье позволено передразнивать того, кого любишь.

— Я... я люблю ее. Ты... не понимаешь, а я не могу выразить, но в глубине души... я любила твою маму... Не только потому что она была добра ко мне, даже больше, чем добра, просила у твоего отца для меня лошадь, одежду и многое другое. Но еще... — она потерла лоб рукой и зажмурилась. — Ну как же объяснить? Я... я не такой уж приятный человек, и мне это хорошо известно. Порой, я говорю и делаю ужасные вещи. Все списывают это на мою глухоту, хотя причина в другом. Прошу, поверь мне — я относилась к твоей маме более чем хорошо, потому что я... завидовала тебе, что она у тебя есть. Когда она обнимала тебя и называла деточкой и своей любовью, я что-то теряла, каждый раз я что-то теряла. Я плохо выражаю свои мысли, могу лишь сказать, что много-много раз хотела, чтобы она была и моей мамой тоже.

— А Бриджи? — Теперь голос Кэти звучал мягче, лицо перестало быть напряженным. Она присела на детский деревянный стульчик у стола, ссутулилась, но по-прежнему не сводила глаз с Барбары, ожидая ее ответа.

Барбара села напротив и, сложив руки, оперлась о стол.

— Это другое, Бриджи мне не мать, она... она даже не родственница. Я люблю ее, но по-другому, думаю... думаю, из благодарности.

Девушки посмотрели друг на друга.

— Кажется, сейчас у нас момент истины, верно? — тихо промолвила Кэти.

— Да, да, можно так сказать.

— Мы теперь не будем жить по-прежнему.

— Я знаю.

— Что ты собираешься делать?

— Выйти замуж на Майкла.

— А если не получится?

— Получится. Если он не будет мой, то все в жизни теряет смысл.

— Бриджи против этого.

— Я знаю.

— Она хочет, чтобы ты вышла за Джона.

— Джону я не нужна.

— Раньше я тоже так считала, а теперь не уверена. Никогда неизвестно, что думает Джон на самом деле.

— В любом случае, мне не нужен Джон, мне никто не нужен, кроме Майкла. А ты? Что будешь делать ты?

— Не знаю. Странно, но за эти несколько дней я будто превратилась в другого человека.

— Как ты думаешь, мистер Ферье попросит твоей руки?

— Может быть, а, может, и нет. Он мог просто развлекаться, как и я.

— Он тебе нравится?

— Да, нравится, но это не любовь. В последний раз, когда я говорила с мамой, то спросила ее: «Как бы тебе понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за титулованную особу?» А она ответила: «Всё, чего бы мне хотелось, — это знать, что ты выйдешь замуж за того, кто сделает тебя счастливой навеки, навсегда». Я считаю, это главное. Но как выяснишь, будет ли человек всегда любить тебя? Думаю, лучше всего — это спросить саму себя, сможешь ли ты ужиться с ним, когда он не скрывает свое плохое настроение и неурядицы за шутками, лаской, вниманием к тебе. Папа, будучи не в духе, кричал на маму. — Тут Кэти издевательски улыбнулась. — Смотри, как быстро я перевоспитываюсь, не «отец» и «мать», как требовала выражаться Бриджи, а «папа» и «мама». Иногда они цапались, как кошка с собакой, он обзывал ее всякими ужасными словами. В детстве я думала, что тупица — это фамилия моей мамы. — Она снова улыбнулась, теперь уже с теплотой. — И все же она всегда любила его и знала, что это взаимно. Может, многого мама не понимала и не была особо умной, но она обладала своей собственной мудростью и широтой души. Я не променяла бы ее ни на кого. Ты слышишь, Барбара? Ни на кого, ни на каких твоих Бриджи, ни на теть Констанций, ни на одну из крупных шишек, родством с которыми ты так гордишься. Потому что по сути своей они недостойны были даже стирать грязь с ее башмаков! Ты слышишь меня? — Кэти уже кричала. В душе девушки прорвалась какая-то плотина, рыдания душили ее, сжимали грудь и, наконец, вырвались наружу с потоком слез. Кэти вскочила из-за стола и выбежала прочь из комнаты.

Барбара не стала догонять ее. Она поднялась, пытаясь унять дрожь во всем теле, подошла к окну и ухватилась за подоконник. Глядя вдаль — туда, где кончались сады, а вересковые пустоши смыкались с холмами, — Барбара думала о том, что сейчас они действительно пережили момент истины, и в этот момент она была вынуждена признать то, о чем в глубине души давно догадывалась. По-настоящему любить можно только одного человека, а нравиться могут лишь немногие. Ей нравилась Кэти, но теперь никогда не будет относиться к ней по-прежнему, и не только потому, что она решила, будто Барбара свысока относилась к ее матери. Произошло что-то более глубокое, какая-то перемена в самой Кэти.

И еще Джон. Барбаре нравится Джон, потому что он всегда был добр к ней. Дэн? Нет, Дэн ей не нравился, он ее раздражал, и никогда не относился к ней с симпатией, а обращался так, словно она ничего не значила... А Бриджи?

Барбара сказала, что иногда мечтала о такой матери, как миссис Беншем. Но разве Бриджи не была ей матерью с самого рождения, и разве она не должна испытывать благодарность хотя бы за это? Когда же она перестала любить Бриджи? Наверное, это произошло, когда Барбара поняла, что ее наставница против их отношений с Майклом. А, может быть, когда Барбара почувствовала, что Бриджи скрывает от нее нечто очень важное. Об этом знает даже Мэри. Ведь стоит заговорить с Бриджи о семействе Молленов, как она сразу находит себе какие-то дела, у нее внезапно начинает болеть зуб, или нога, — все, что угодно, лишь бы избежать разговора.