– Говори, Денис, – сказал Тео и погладил Бланш по голове, подавив улыбку.

– Коффей видел привидение. – Голос мальчика был полон волнения и скрытой зависти.

– Наш Коффей? – спросил дед, имея в виду сына поварихи Вермилион.

– Да. Он вчера ходил проверять капканы, которые поставил на опоссума, и увидел привидение около полуночи в лесу за Эритажем.

– И что же оно делало в лесу? Не на опоссумов же охотилось?

– Просто гуляло. Коффей как увидал его, так сразу и спрятался за дерево. Кожа белая, как бумага, волосы белые, длиннющие, как у женщины, но нет… нет… ну, ты понимаешь. – Денис смутился.

– Он имеет в виду груди, – пришла на помощь Флер.

– Ну да, так вот Коффей решил, что это все-таки мужчина.

– Так уж и мужчина? – Теофил напустил на себя скептицизма.

– Точно, точно, – продолжал Денис, – жаль, что не я был на месте Коффея. Я так хочу увидеть привидение. Но ты ведь не отпустишь меня ночью?

– Ты всего лишь ребенок, – жестко сказала Флер.

– Это не потому, что ты маленький, Дэни, – решил утешить его Тео, – а потому, что в лесу по ночам бродят не только привидения.

– Если ты не понял, то дедушка говорит о преступниках, – снова веско сказала Флер, – о всяких там грабителях и маньяках-убийцах.

– Ой, убийцы, убийцы! – закричала Бланш, но замолчала, когда дедушка дотронулся до ее губ пальцем.

– Что ж, Денис, пожалуй, нам стоит с тобой как-нибудь прогуляться по окрестностям ночью. Поставим капканы, силки, может, даже увидим призрак.

– Я думала, ты не веришь в привидения, дедушка? – спросила Флер.

– Я никогда с ними не встречался, но это не значит, что их нет, – терпеливо ответил ей Тео. – Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы с уверенностью утверждать, что в мире есть много вещей, которым еще не придумали объяснений.

– Как я хочу увидеть его, вы бы только знали, – сказал Денис, закрывая глаза и сжимая кулаки.

– И я, я тоже хочу встлетиться с пливидением! – воскликнула Бланш. И даже Флер ничего не сказала.

Ей тоже очень хотелось увидеть призрак, но она была слишком взрослой, чтобы сознаться в этом.

Тут в дверях появилась тетушка Лолли, чтобы позвать на ужин. Тео всегда ел с детьми. Это было несколько рановато для него, но он не упускал случая побыть с внуками. Он вообще старался уделять им максимум внимания и в то же время не навязывать им своей воли, чтобы они росли независимыми и самостоятельными. Ведь недалек тот день, когда он покинет эту бренную землю, и о детях никто больше не позаботится. Поэтому сейчас они должны получить максимум любви, но быть готовыми ко всему, что ждет их в жизни.

Держась за поручни, Ройал медленно брел вдоль палубы, стараясь уйти подальше от грузового отсека, капитана Калабозо и своих воспоминаний. Его внимание привлекла толпа зевак, собравшихся на юте.[3] Он подошел, чтобы выяснить, что же происходит, и увидел три индейские пироги, плывущие к пароходу от берега. Маленькие темнокожие аборигены с разрисованными лицами и цветными лентами на руках выкрикивали что-то похожее на «пенелорэ». Кто-то из пассажиров смеялся, кто-то был слегка напуган.

– Они что, собираются на нас напасть? – спросил Ройал, не имевший доселе дел с индейцами, у какого-то краснолицего человека с початой бутылкой виски.

– Нет, почтеннейший, – дыхнул на него алкоголем краснолицый джентльмен, – они не собираются нас атаковать, они протестуют. «Пенелорэ» на их наречии означает «огненная пирога». Примитивные аборигены считают, что пароходы – это порождение злых духов, и не хотят, чтобы мы оскверняли их земли своим присутствием. Но они не станут на нас нападать. Шокту – мирное племя.

Рулевой «Прекрасной креолки» дал длинный сигнал парового гудка, и индейцы в панике повернули к берегу. Краснолицый рассмеялся и предложил Ройалу виски. Бранниган брезгливо скривился и, отказавшись, пошел дальше. Порыв ветра прибил дым из труб парохода к воде, которая, повинуясь прихотям извилистого русла, текла, словно гигантская змея.

Ройал забрел на бак,[4] где заметил двух мужчин за игрой в карты. Судя по возгласам и количеству помятых и оборванных по краям карт, они играли в блэкджек.[5] Вдруг Бранниган впился взглядом в того, который был постарше.

– Чарли? – неуверенно пробормотал он. Игроки только сейчас заметили его.

– Хочешь присоединиться, сынок? – спросил его пожилой человек, улыбаясь.

– Нет, спасибо, – разочарованно пробормотал Ройал, понимая, что обознался, и, отвернувшись, пошел прочь. Помимо воли его рука опустилась в карман жилетки и достала золотые часы. Ему сразу вспомнился Чарли Шанс и его молодость.

Ройал вырос на берегу реки Мононгахела в маленьком городке в двадцати милях к югу от Питсбурга. Он был младшим из четырех сыновей, произведенных на свет четой Терранса и Фионы Бранниган, эмигрировавшей из ирландского городишки Уотерфорд, который славился на весь мир своей хрустальной посудой. Недовольные своей судьбиной в Ирландии, которая в то время находилась под гнетом Англии, Бранниганы перебралась в Америку. В Новом Свете они поселились в городишке, который впоследствии назовут Глассборо, в честь стекольной фабрики, которую они основали.

Начинали они с малого – бутылки, пресс-папье, мебельная фурнитура и иногда – индивидуальные заказы на хрустальные изделия. Место было удобным для доставки воды в цеха, а песка для стекла было хоть отбавляй, равно как и дров для топлива. Эти естественные преимущества, помноженные на нечеловеческое упорство Терранса Браннигана, привели к тому, что бизнес рос как на дрожжах. Вскоре он смог выписать из Ирландии нескольких квалифицированных рабочих-стеклодувов и расширить производство до промышленных масштабов. Расширялся и ассортимент изготавливаемых на фабрике изделий.

Компания стала первым в Америке коммерческим предприятием по производству стекла, а в1810-м – первой национальной компанией, изготавливающей хрустальные люстры. Качество работы было столь высоким, что в 1817 году им заказали люстру для кабинета президента Монро. Впервые американская компания выиграла грант на поставку в Белый дом. Повторный заказ последовал от президента Джексона в 1829-м.

Но, как это часто бывает, успех в бизнесе не принес клану Бранниганов семейного счастья. Глава семейства был настоящим тираном как по отношению к детям, так и по отношению к своей жене. Он относился к ней, как к кухарке, не позволяя ничего лишнего. Нужно ли говорить, что она была полностью лишена каких-либо благ, которыми в избытке располагали жены богачей. Что же до сыновей, то Терранс постоянно напоминал им, что они были рождены на свет только с одной целью – работать на компанию отца.

Ройал рос бунтарем. И как ни старался отец ущемить его во всем, парень умел находить радость своего бытия. Бранниган-младший был заядлым спорщиком. Он готов был побиться об заклад по любому поводу – внезапная перемена погоды, количество ступеней в парковой лестнице, сможет ли он урвать поцелуй понравившейся девушки – все, что угодно, могло послужить предметом спора. И что самое любопытное, он чаще всего выигрывал.

Ройал очень дорожил близкими отношениями со своей мамой. Быть может, любовь к младшенькому была ее формой протеста против мужа. Как бы там ни было, она часто прикрывала парнишку, когда он сбегал от отца.

Хотя чаще всего его находили, и он бывал жестоко наказан за свои исчезновения.

Однажды отец застукал его за игрой в кости со своими сверстниками. Как всегда, его карманы были полны выигранной мелочи. Терранс пришел в ярость. Он заставил сына снять портки и высек его в присутствии друзей и братьев. Слезы катились по щекам Ройала, но ни разу он не попросил пощады. Когда отец отпустил его, он холодно спросил, за что его наказали, ведь он же выигрывал?! Его отец ответил, перефразируя Библию, мол, что толку в выигрыше, коли теряешь бессмертную душу. После чего он стал поносить всех игроков, пьяниц и блудниц, называя их отребьем и отбросами общества.

Инцидент ни на йоту не сломил дух мальчика. Скорее, напротив, послужил толчком к дальнейшему сопротивлению тирании отца. У Терранса были свои уши по всему городу. Ирландская община была маленькой – церквушка да школа, и то и другое финансировалось в основном фабрикой Терранса, – так что каждый, от рабочего до священника, считал своим долгом донести отцу обо всех похождениях Ройала. Поэтому наказывали сорванца часто.

Когда Ройалу исполнилось восемнадцать, его мать серьезно заболела. Фиона никогда не отличалась идеальным здоровьем, а четверо детей и тяжелая атмосфера в семье вконец истощили ее. Да к тому же Терранс заставлял ее работать по двенадцать часов в выставочном зале. Так что не было ничего удивительного в том, что здоровье ее не выдержало. Но Терранс не послал за хорошим доктором в Питсбург, ограничившись услугами местного шарлатана. Фиона продолжала слабеть, несмотря на все потуги «целителя». Ройал умолял отца послать за настоящим доктором, но Терранс проигнорировал просьбы сына. Через несколько дней Фиона Бранниган скончалась.

После похорон Ройал впервые в жизни напился в хлам и на обратном пути, вместо того чтобы пойти домой, свернул к фабрике и, забравшись внутрь, начал громить все, что попадалось под руку.

Рабочие, что жили неподалеку, услышали шум и вызвали полицию. Ройала арестовали, но не повезли в тюрьму, как предписывал закон, а вызвали отца, поскольку случай был необычный и полицейские были уверены, что Терранс захочет уладить дело миром. Каково же было их удивление, когда Бранниган-старший велел им посадить сына за решетку, сказав, что это послужит ему хорошим уроком.

Так Ройал попал в окружную тюрьму штата Пенсильвания. И именно там он познакомился с Чарли Шансом. Несмотря на всю трагичность ситуации, Ройал был счастлив, что жизнь свела его с лучшим, да и, пожалуй, единственным другом.

Чарли был настоящим игроком. Он промышлял на судах по рекам Миссисипи, Огайо, Миссури, и ему не было равных. Он сколачивал состояния за одну ночь и терял их в считанные минуты. И все бы ничего, но в один прекрасный момент госпожа Удача отвернула от него свое прелестное личико, и Шанс угодил за решетку, не сумев расплатиться с должниками. В свои шестьдесят четыре он все еще держался молодцом. Внешне он походил на пирата, только седина добавляла веса его ярким чертам. К несчастью, Чарли страдал ранней стадией туберкулеза. И положение только усугублялось тюремным воздухом и извечной сигарой.