Медленно вращая в руке бокал, Ченс рассеянно смотрел на переливающуюся в нем янтарно-коричневую жидкость.

– Кое-что заслуживает уничтожения, Хэтти, – сказал он, не соглашаясь и не отрицая ее слов. – Например, безрассудная, неутолимая ненависть. – Он одним глотком осушил стакан.

Ее пальцы сильнее сжали трость.

– Морганс-Уок никогда не будет твоим, – заявила она охрипшим от гнева голосом.

Изумившись, Ченс скептически поднял брови.

– Ты можешь помешать мне вступить во владение ранчо, разве что убив меня. Нравится тебе это или нет, Хэтти, но я твой единственный кровный родственник, единственный наследник.

– В самом деле? – Никогда прежде он не видел на ее лице такого умиротворенно-самодовольного выражения. – На твоем месте я бы не была так уверена.

Ченс ощутил внезапную тревогу, желая скрыть ее, улыбнулся.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Лишь то, что, возможно, ты не являешься единственным из моих живых родственников.

– И ты думаешь, я в это поверю? – усмехнулся он.

– Как выяснилось, тебе придется поверить, – произнесла она с холодной уверенностью.

Он смерил ее долгим пристальным взглядом.

– Ты здорово придумала, Хэтти. Но, если бы другой родственник действительно существовал, ты бы не преминула сообщить мне об этом давным-давно.

– А что, если я сама только что узнала об этом человеке?

Он сомневался в правдивости ее слов, однако его настораживал блеск ее глаз. Он собрался было поинтересоваться, как она отыскала этого так называемого родственника, но, вспомнив, что сегодня утром она встречалась со старым пронырой, адвокатом Беном Кэноном, решил воздержаться. Вместо этого он спросил:

– Именно эта причина – точнее сказать, особа – и заставила тебя приехать в Сан-Франциско?

– Я решила, что ты должен первым услышать эту новость… а кроме того, мне хотелось видеть, как перекосится твоя физиономия от этого сообщения. Видишь ли, – она сделала еще одну выразительную паузу, поднялась с кресла и тяжело оперлась о трость, – мне известно твое стремление заполучить Морганс-Уок. Алчность любого из Стюартов нельзя недооценивать. Как нельзя недооценивать и решимость любого из Морганов тебя остановить – ты должен был это предвидеть.

– Я это запомню.

Она направилась к выходу, и Ченс, опередив ее, открыл перед ней дверь. Ритмичное постукивание трости об пол прекратилось, когда Хэтти остановилась у порога, ее глаза светились истинным удовлетворением.

– Это был единственный раз, когда встреча с тобой доставила мне удовольствие, Стюарт.

– Ну так наслаждайся этим чувством до поры, Хэтти, – отозвался он с холодной улыбкой.

– Что я и делаю.

Вновь раздался стук трости. В три шага она вышла вон. Долю секунды он смотрел ей вслед – на ее твердую негнущуюся спину, затем закрыл дверь. После короткого колебания Ченс приблизился к телефону и набрал прямой номер Сэма.

Как и в предыдущий раз, трубку сняли после первого же гудка.

– Алло!

– Это Ченс. – Назвавшись, он метнул взгляд на дверь. – Похоже, у нас может возникнуть проблема, Сэм.

– Хэтти, – мгновенно догадался тот.

– Верно. Она утверждает, что существует другой родственник, к которому может отойти Морганс-Уок.

– Что?! О Господи, Ченс, разве можно этому верить?

– Не знаю, но собираюсь выяснить.

– Не исключено, что она просто блефует.

– Я не могу рисковать, Сэм. Ставки слишком велики, – мрачно бросил он. – Свяжись с Мэттом Сойером. Скажи ему, пусть все бросит и немедленно займется этим. Если у Морганс-Уока есть второй законный наследник, то, вероятно, его откопал Кэнон. Пусть Мэтт начинает копать отсюда.

– Хорошо.

– Молли там? – осведомился Ченс после короткой паузы.

– Вот, сидит напротив меня, – было слышно, что Сэм улыбается.

Ченс тоже не мог удержаться от улыбки, когда в его воображении всплыл образ миловидной женщины, которая только сейчас, в пятьдесят пять лет, стала замечать седые прядки в своих каштановых волосах.

Бездетная вдова, Молли Мэлон поступила к нему на работу около пятнадцати лет назад – подменяла секретаршу по пятницам и убирала кабинеты. И как-то незаметно в течение первых же нескольких месяцев в исполнение своих обязанностей она стала вносить материнскую заботу. Сейчас она контролировала весь его персонал – по словам некоторых, железной рукой – в то время как ему прощала любые прихоти. Стрелки часов ничего для нее не значили. Она работала в любое время. «Столько, сколько нужно», – было ее любимым выражением. Она жила жизнью «Стюарт корпорейшн» не из преданности делу, а из преданности лично ему. Ченс это знал. Равно как и то, что ни одна мать не любит своего сына так самоотверженно, как Молли любит его – до такой степени, что его враги становились ее врагами, и самым страшным, смертельно ненавидимым была Хэтти.

Он взглянул на свои золотые часы «ролекс».

– В Талсе уже за полночь. Полагаю, она задержалась, чтобы узнать, что хочет Хэтти.

– Именно.

– Раз уж она там, пусть садится за телефон и обзванивает все отели Сан-Франциско до тех пор, пока не выяснит, в каком из них остановилась Хэтти. Эту информацию надо будет срочно передать Мэтту. Пусть он свяжется с детективным агентством, с которым сотрудничает здесь, на Западном побережье. Я хочу знать о каждом ее шаге, встрече или разговоре с момента приезда и до момента отъезда.

– Другими словами, вряд ли Хэтти проделала такой путь только для того, чтобы повидаться с тобой, – сообразил Сэм. – По-твоему, этот новоявленный родственник живет в тех краях?

– Мы не должны сбрасывать со счетов такую возможность. – И затем без всякого перехода: – Я вылетаю в Тахо рано утром. Скорее всего целый день буду занят с архитектором и инженером – надо обсудить все вопросы, связанные с дизайном главного отеля и казино. Надеюсь, нам не придется вносить изменения, от которых пострадают жилые дома и коттеджи для лыжников. В случае чего ты знаешь, как меня найти. Вообще я собираюсь вернуться в Талсу в воскресенье поздно вечером. Передай Мэтту, что я жду его у себя в понедельник в девять часов утра с полным отчетом.

– Договорились.

После прощальной фразы Сэма «береги себя» Ченс повесил трубку. С минуту он стоял возле телефона, лениво разглядывая пустой стакан из-под бренди. Затем направится в другой конец комнаты, на ходу ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу на воротничке. Подойдя к бару, вновь плеснул себе глоток бренди из графина все в тот же стакан. Обхватив стакан за дно, он поднял его, но не поднес ко рту.

Стоя на месте, он повернулся одним торсом к креслу с подголовником, где сидела Хэтти, и тихо произнес:

– Ведь не могла же ты на самом деле рассчитывать, что у тебя это легко получится, а, Хэтти? Неужели ты забыла обещание, данное тебе одиннадцатилетним мальчиком? Может быть, ты меня больше и не увидишь, но Морганс-Уок увидит обязательно.

4

Шелковый восточный халат мягко зашуршал, когда Флейм направилась в черную с белым гостиную своей обставленной в викторианском стиле квартиры, рассеянно держа обеими руками первую утреннюю чашку кофе. Спросонок она с интересом рассматривала расставленную как бы в случайном беспорядке мебель вокруг полосатого, как зебра, шерстяного коврика – эффектный, белый на белом узор обивки мягкого дивана повторялся на подушках броских, выпиленных из рога и покрытых черным лаком стульев с тяжелыми латунными украшениями.

Она знала, что интерьер комнаты в какой-то мере является отражением ее характера: легкость и открытость белого резко контрастировали с броской тяжестью и чувственностью черного. Флейм знала также, что его элегантный современный интерьер не сочетался с кондитерской вычурностью внешнего облика дома. Выстроенный на рубеже веков особняк, подобно множеству других особняков на Русском Холме, названном в честь кладбища русских моряков, появившегося на его вершине на заре истории города, вероятно, был свадебным подарком какого-нибудь любящего отца своей дочери. Двенадцать лет назад многочисленные комнаты особняка были поделены на просторные частные квартиры.

Оглядываясь вокруг, Флейм подумала, что это пристанище – единственный положительный результат ее катастрофического замужества. Теперь квартира принадлежала ей. Хотя некоторое время тому назад она охотно бы рассталась с ней, как и со всем остальным, лишь бы получить развод. К счастью, этого не потребовалось.

Внезапно в утреннюю тишину врезалось жужжание дверного звонка. Нахмурившись, Флейм взглянула на черные часы, стоявшие на белом мраморном камине. Еще не было девяти.

По субботам никто не появлялся у нее так рано.

Ее друзья знали, как она дорожит утренним покоем по выходным – просыпается когда ей вздумается, одевается когда заблагорассудится и выходит из дому, если захочется. Ее будни были расписаны между встречами, совещаниями и деловыми завтраками, в то время как уик-энды – если не было срочной рекламной кампании или вызова работу – она проводила как ей заблагорассудится: ходила по магазинам или уплывала на яхте к друзьям, иногда выбиралась посмотреть интересную выставку, а то и просто слонялась по квартире или просматривала книжные новинки.

Вечером – другое дело: обычно это был либо ужин в узком кругу друзей, либо светский или благотворительный прием, а порой концерты или спектакли.

Снова раздался звонок, на этот раз более настойчивый и требовательный, Флейм поставила чашку на стеклянную столешницу лакированного черного с бронзой столика и легко выбежала из гостиной в прихожую, почти бесшумно касаясь босыми ступнями паркетного пола медового цвета. Она по привычке посмотрела в дверной глазок.

За дверью стояла пожилая дама, мягкое облачко ее седых волос было скрыто под шляпкой оливкового цвета. Даже несмотря на небольшие оптические искажения, Флейм была уверена, что видит эту женщину впервые.