После ужина Ченс стоял перед камином в гостиной со стаканом бренди в руке и смотрел на занимавшееся пламя: пляшущие огоньки беспорядочно набрасывались на солидные поленья. Какая уютная картина – бренди и кофе вдвоем, потрескивание огня в очаге, легкая тишина дома, приглушенный свет в комнате.

Горел только торшер, его обрамленный бахромой абажур рассеивал электрический свет, отбрасывая янтарный отблеск на кресло, в котором, забравшись с ногами, сидела Флейм. Ченс искоса смотрел на нее.

Она напоминала довольную кошечку, свернувшуюся клубочком, – рукава свитера подтянуты кверху, широкие белые брюки мягко облегают длинные ноги. Копна золотисто-рыжих волос в легком беспорядке обрамляет прелестное гордое лицо. От одного ее вида у него внутри все переворачивалось.

Однако сейчас он думал не о Флейм. Он проигрывал сегодняшний разговор с Сэмом, состоявшийся у него в кабинете.


– Ченс, прошел целый месяц. Тебе не кажется, что пора что-то предпринять? – кипятился Сэм. – Мы не опротестовали завещание. Если в ближайшие пару дней мы ничего не сделаем, суд передаст Морганс-Уок во владение Флейм. Ты это понимаешь, надеюсь?

– Задержка дела по введению ее в право наследования на эту землю ни к чему не приведет. Я не буду его оспаривать, это окончательное решение.

– Ты не хочешь отвоевывать у нее право наследования и не борешься против расторжения брака. Черт возьми, Ченс, я знаю, что ты любишь ее и добиваешься ее возвращения. Я тебя понимаю, но как же быть с Морганс-Уоком?

– А что с Морганс-Уоком?

Сэм беспомощно поднял плечи.

– Мне кажется, ты зациклился на том, чтобы вернуть Флейм. И ничего другого в отношении земли не предпринимаешь.

– Если сейчас я предприму против Флейм какие-либо действия, то нечего и думать о том, что она ко мне вернется. Она окончательно убедится, что все, чего я хочу, это получить землю.

– Может, и так, – Сэм вздохнул тяжело и раздраженно, – но время-то идет, вот что меня беспокоит. Я не предлагаю тебе потребовать выплаты по закладной, но ведь можно слегка припугнуть Флейм – потребовать финансовые отчеты и пересмотра условий кредита. Попробуй надавить на нее, а то и немного прижать.

– Флейм невозможно прижать, она лишь рассвирепеет.

– Ченс, с моей точки зрения, бездействовать – это ошибка. Сколько мы еще можем сидеть сложа руки?

– Столько, сколько нужно.

Сэм взглянул на него.

– Ты хоть как-то продвинулся вперед? Или она просто водит тебя за нос?


Он не мог бы ответить на этот вопрос ни тогда, ни сейчас, когда взболтал бренди и почти до дна осушил стакан.

– Еще бренди?

Ее мягкий голос проник в него, всколыхнув чувства, однако он понял, что вопрос был не более чем любезностью.

– Нет.

Он повернулся к ней лицом и обвел ее взглядом. Этот взгляд вызвал в ней какую-то смутную тревогу – от настороженности ее зеленые глаза сделались непроницаемыми, а на лицо наползла маска вежливости.

– В течение последних четырех недель мы ужинали, разговаривали, а иногда даже смеялись вместе. Так почему же у меня такое чувство, словно между нами стена и ты делаешь все это чисто механически?

С неторопливой грацией она спустила ноги и встала с кресла, затем, сунув руки в карманы, приблизилась к камину.

– Видимо, ты забыл, что эти встречи – твоя инициатива, а не моя.

– Мне кажется, для тебя они ровно ничего не значат – ты сожалеешь о каждой адресованной мне улыбке. – Он поднес стакан ко рту и говорил поверх него. – Однако ты улыбалась. В минуты слабости – когда забывала о том, что должна меня ненавидеть.

– В таком случае, это происходило действительно редко, – холодно бросила она.

Ченс улыбнулся, допил бренди, подошел к кофейному столику и поставил на него пустой стакан.

– Что ты хочешь от меня, Флейм? – С предельным напряжением он ждал ответа, но его не последовало. Он заговорил вновь – с нарастающей силой и нотками гнева. – Я что, должен ползать на коленях? Умолять? Но о чем?

– Я ничего от тебя не хочу, Ченс. Абсолютно ничего. – Когда он повернулся, она стояла к нему спиной и смотрела на огонь. Он не мог оторваться от ее высокого, напоминавшего иву силуэта.

– Я не верю, что стал тебе безразличен, Флейм.

Подойдя к ней, он увидел, как она напряглась, насторожилась, точно отгородившись от его живого присутствия.

– А мне безразлично, во что ты веришь.

– Я заставлял тебя смеяться. Улыбаться. Сердиться. И, несомненно, заставлял плакать.

– Не забудь прибавить к списку своих достижений и то, что ты заставил меня тебя возненавидеть.

– Но тебе не все равно. Я тебе не безразличен, точно так же, как и ты мне.

Он ласково положил ей руки на плечи, вспомнив, какая она на ощупь, и почувствовав, как напружинилось ее тело. Опьяненный ее близостью, он коснулся губами ее волос, вдохнув их чистый аромат.

– Я не могу без тебя. – Он не собирался этого говорить, но теперь, когда слова сорвались с языка, договорил до конца. – Я всегда считал, что женщина должна быть для мужчины или всем, или ничем. Ты для меня все, Флейм. Все.

Его руки скользнули к ее локтям, сомкнулись спереди и привлекли ее к себе. Она склонила голову набок, как бы отстраняясь, но он отыскал губами нежный изгиб ее шеи и пульсирующую жилку.

– Здесь, в этом доме, мне не дано было познать, ни что такое семья, ни что такое любовь. Но ты научила меня… показала, как оно бывает.

– Нет.

Она и сама не знала, к чему относится это «нет» – к нему ли, к воспоминаниям или к тому волнению, которое он в ней вызывал. Его слова, голос, прикосновение разрушали воздвигнутые в ней барьеры. Она не сопротивлялась, когда он развернул ее к себе и обнял.

– Да. – Он окинул ее быстрым взглядом.

Она была так близко, что Ченс мог видеть трепетание ее ресниц, изгиб рта и морщинки в его уголках, которые – по ее прихоти – придавали ей то грустный, то горделивый вид. Ее грудь соприкасалась с его, и он чувствовал ее частое сердцебиение и быстрое дыхание. Ее лицо было непроницаемым, однако от него не укрылись не свойственные ей беспокойство и неуверенность. Он же не испытывал ни малейших сомнений. Она была нужна ему. Являлась для него олицетворением мягкости и бесконечности, огня и зеленых прохладных глубин.

– Ты нужна мне, Флейм, – прошептал он и поцеловал ее – горячо и властно.

То ли от неожиданности, то ли от внезапного желания Ченс не мог бы сказать точно – она страстно ответила на его поцелуй. Но тут же отстранилась и высвободилась из его объятий.

– У тебя здорово получается, Ченс. – Из ее голоса еще не исчезла хрипотца, выдававшая сильное волнение. – Очень здорово. – Она не понимала, как могла забыть, пусть даже на секунду, о том, что этот человек – великий соблазнитель, – но на этот раз ничего у тебя не выйдет. Потому что я знаю – тебе нужна не я, тебе нужен Морган-Уок.

– Одно с другим не связано.

– Разве? – Она вынула из кармана газетную вырезку с фотографией Ченса и Лючанны и протянула ему. – Бедняжка, я разбила тебе сердце.

Он взглянул на снимок, затем – ей в глаза.

– Это ни о чем не говорит. С Лючанной нас связывает давняя дружба. Тебе это хорошо известно.

– Вот пусть она тебя и утешает. Наверняка ей это неплохо удается.

– Перестань, Флейм… – Он шагнул к ней.

Но она вылила на него ушат холодной воды.

– Думаю, тебе лучше уйти, Ченс. Ты поужинал и наговорился, а больше ничего не получишь.

Он колебался. Она видела, что он не может решиться продолжать натиск и воспользоваться ее уязвимостью. Наконец он скомкал газетную фотографию и бросил ее в огонь.

– Я ухожу, – сказал он. – Поговорим об этом в следующий раз.

Но она-то знала, что следующего раза не будет. Правда, ему она об этом не сказала. Она оставила его в неведении – выходя из гостиной, он верил, что где-нибудь когда-нибудь они встретятся. Она выиграла нужное ей время.

Услышав, что за ним захлопнулась входная дверь, Флейм повернулась к огню, наблюдая за тем, как языки пламени жадно набросились на клочок бумаги. На мгновение осветилась фотография Ченса и Лючанны, стоявших рука об руку. В следующую секунду она превратилась в черный пепел.

34

После того как Флейм вернулась в Сан-Франциско, Ченс дважды пытался с ней связаться, но оба раза она была на совещаниях и не удосужилась ему перезвонить. Она знала: рано или поздно он поймет, что она намеренно его избегает, но у нее не было времени об этом беспокоиться.

Всякий свободный час, всякую свободную минуту она посвящала встречам, телефонным звонкам и разговорам с Карлом Бронски и его помощником Девлином Скоттом. Результаты буровых исследований показали, что северное расположение плотины вполне возможно. Но Флейм уже не рассматривала этот вариант в качестве оружия для борьбы с Ченсом на случай, если он затеет судебное дело. Северная плотина стала краеугольным камнем нового проекта застройки, который она не обсуждала ни с кем, кроме Карла Бронски и Девлина Скотта, и который постоянно шлифовала и дорабатывала сама, пока не пришла к выводу, что он готов. Но даже сейчас она не сказала всего Карлу – во всяком случае, главного.

Поняв, что она вполне подготовилась, Флейм сделала решающий звонок, в результате которого ее план либо будет приведен в исполнение, либо она будет отброшена назад.

– Привет, Мальком. Это Флейм.

– Если ты звонишь, чтобы отменить обед в четверг, то это будет уже второй раз подряд за две недели.

– Я звоню не за этим. – Меньше всего ее занимал обед. – У меня есть деловое предложение, которое я бы хотела с вами обсудить.

– Деловое предложение? – В его голосе прозвучала настороженность. – Относительно чего?

– Оно касается меня лично. И никак не связано с агентством. Я бы предпочла показать вам бумаги вместо того, чтобы объяснять суть по телефону.