Присмотревшись внимательнее, я заметила, что джакузи тоже накрыто. Когда мы здесь жили, им пользовались и в холодные месяцы, как и садовой мебелью, и зоной барбекю. Отец Мэдока любил жаренное на открытом огне мясо, и они с Мэдоком могли взяться за приготовление стейков даже в середине января.

А теперь весь внутренний дворик был в запустении. Ветер кружил по нему сухие листья, и все старания Эдди привести его в порядок были тщетны. Да она и не особо пыталась.

Да, у обитателей этого дома были проблемы, но он знавал и другие истории, полные смеха и светлых воспоминаний. Теперь же он казался мертвым.

Я отодвинула стеклянную створку и пошла через двор по дорожке из каменных плиток.

– Эдди!

Она даже не посмотрела на меня. Ее голос был совсем не таким радостным, как когда она приветствовала меня в прошлый раз. Она ответила тихо и спокойно:

– Привет, Фэллон.

Я сняла очки и убрала их в задний карман.

– Эдди, мне так жаль.

Она закусила губы.

– Правда?

Мне не нужно было объяснять ей, о чем именно я жалею. Ничего в этом доме не ускользало от нее. Я знала, что она в курсе, что вся эта кутерьма с разводом началась из-за меня и что Мэдока заставили уехать тоже по моей вине.

– Да, правда, – заверила ее я. – Я никогда не хотела, чтобы все так закончилось.

Мне незачем было ей врать. Я хотела бросить Мэдока сама и больнее задеть Джейсона и маму, но и подумать не могла, что та так воспротивится разводу и что Мэдок из-за этого пострадает.

Но если честно, об Эдди я вообще не подумала.

Она выдохнула и продолжила хмуро мести дорожки.

– Эта сука думает, что ей удастся забрать дом, – пробормотала она себе под нос. – А если это случится, она распродаст все, что тут есть, оставив дом пустым.

Я подошла поближе к Эдди.

– Она его не получит.

– Да какая теперь разница?

Я хотела ответить, но она таким горьким тоном произнесла это, что я решила промолчать.

– Джейсон проводит большую часть времени в Чикаго или в доме у Кэтрин, Мэдока уже несколько месяцев не было дома.

Я отвела глаза. Щеки горели от стыда.

Это все моя работа.

Слезы вновь выступили на глазах, так что я зажмурилась и сглотнула. Я все исправлю. Я должна это сделать. Мне с самого начала не стоило приезжать сюда. У Мэдока все было хорошо. У всех все было хорошо до моего появления.

Дом, который некогда заполнял радостный смех шумных компаний, стоял теперь пустой, а семья, которую Эдди любила и о которой заботилась, распалась на части и разъехалась. Последние три месяца она провела практически в полном одиночестве. Из-за меня.

Я отступила, понимая, что от еще одного извинения ей не станет легче, и, развернувшись, зашагала к стеклянным дверям.

– У тебя в комнате остались какие-то вещи, – крикнула Эдди, и я обернулась на ее голос. – А еще в подвале несколько коробок.

Что? Не было у меня ничего в подвале.

– Что за коробки? – смущенно спросила я.

– Просто коробки, – повторила Эдди, не глядя на меня.

Какие еще коробки?

Я вошла в дом, но вместо того, чтобы подняться наверх и собрать вещи, спустилась в подвал, не понимая, что может находиться в этих коробках, ведь мать выкинула все, когда делала в моей комнате ремонт.

Пройдя по ярко освещенной лестнице, я ступила на ковер, и мои шаги стали практически бесшумными.

Подвал был под стать дому: такой же огромный, с четырьмя комнатами. В одной из них была устроена дополнительная спальня, во второй мистер Карутерс хранил алкоголь. В третьей лежали праздничные украшения, а последняя комната, самая большая, была отведена под игровую, где находились приставка с видеоиграми, бильярдный стол, аэрохоккей, настольный футбол, гигантский телевизор с плоским экраном и еще куча всего, чем может развлечь себя парень-тинейджер вроде Мэдока в компании друзей. Еще там стояли холодильник, забитый прохладительными напитками, и мягкие диваны.

Единственное же, что заставляло меня время от времени сюда спускаться, – то, что однажды мистер Карутерс решил: здесь должно быть что-то и для меня.

И в подвале появилась рампа.

Он надеялся, что так мы с Мэдоком подружимся, потому что я не умела заводить друзей, но нам волей-неволей пришлось бы общаться, находясь в одном помещении. Он бы играл в подвале с друзьями, и я – тоже.

Это не сработало.

Я просто держалась подальше оттуда, пока Мэдок развлекался, и отрабатывала прыжки в другое время. И дело было даже не в нем самом, а в его друзьях. Джаред казался мне угрюмым, а все остальные – просто идиотами.

Оглядевшись, я заметила, что повсюду идеальная чистота. Бежевые ковры выглядели как новенькие, а деревянная мебель пахла свежим лаком. Из нескольких дверей, выходящих сбоку на нижний ярус двора, в подвал лился свет. Рыжеватые стены до сих пор были увешаны атрибутикой Нотр-Дама: флагами, вымпелами, фото в рамочках и прочими памятными вещами.

Отдельная стена была отведена под семейные снимки, в основном запечатлевшие взросление Мэдока. Вот Мэдоку восемь или девять, и он открывает рождественские подарки. Вот он десяти-, одиннадцатилетний висит на воротах для американского футбола. Вот Мэдок и Джаред копаются под капотом его GTO, и Мэдок сложил пальцы в каком-то «крутом» жесте.

А вот и наша с ним фотография. Прямо посреди стены, над пианино. Мы бесились рядом с бассейном, и Эдди решила нас заснять. Нам здесь лет по четырнадцать-пятнадцать. Мы стоим, оба скрестив руки на груди и прижавшись спина к спине. Помню, как Эдди тщетно пыталась заставить Мэдока приобнять меня по-братски за плечо и мы согласились фотографироваться только в этой позе.

Внимательно изучив снимок, я отметила, что у меня угрюмый вид. Лишь в уголках губ едва заметна улыбка. Я пыталась выглядеть так, будто мне было скучно, а на самом деле в животе порхали бабочки. Я отлично помнила тот момент. Мое тело начинало реагировать на присутствие Мэдока, и меня это безумно раздражало.

А лицо Мэдока было…

Он повернул голову к камере, но смотрел исподлобья. На его губах была тень улыбки, будто он пытался ее скрыть, но ему не до конца это удалось.

Маленький дьявол.

Я повернулась и провела рукой по старому пианино, на котором, по словам Эдди, играл Мэдок, пока его не отправили в Нотр-Дам.

Крышка была опущена, на ней лежали ноты. На пюпитре стояла партитура Дворжака. Мэдок всегда был неравнодушен к творчеству восточноевропейских и русских композиторов. Хотя я даже не могла вспомнить, когда я последний раз слышала его игру. Это было забавно. Он так любил выставлять напоказ то, что не имело никакого смысла, и так старательно скрывал то, что его имело.

И тут я наткнулась на что-то ногой. Заглянув под пианино, увидела белые картонные коробки.

Присев, я вытащила одну. А их там было еще штук десять.

Я открыла коробку и замерла. Только сердце забилось быстрее.

О боже. Мои вещи?

Я не могла оторвать взгляд от коробки, полной Lego. Все мои роботы, радиоуправляемые машинки и другие механизмы были свалены в нее вместе с неиспользованными деталями.

Облизав сухие губы, я вытащила Turbo Quad I, который я собрала лет в двенадцать, и Tracker, начатый незадолго до отъезда.

Это были вещи из моей комнаты!

Счастью моему не было предела, я улыбалась как идиотка и готова была расхохотаться. Нырнув под пианино, я вытащила остальные коробки. Открыла их и ахнула от изумления. Тут лежали все мои якобы инженерные чертежи и еще одна коробка с конструктором. Я пролистала бумаги. Воспоминания о тех временах, когда я сидела у себя в комнате с блокнотом и придумывала футуристичные небоскребы и корабли, хлынули потоком. Пальцы стало покалывать, а с губ сорвался нервный смешок. Я не удержалась и рассмеялась так, как не смеялась уже очень давно.

Поверить не могу! Это были мои вещи!

Я метнулась обратно под пианино, ударившись головой о его край.

– Ай, – простонала я, потирая лоб ладонью и тут же ныряя обратно, за новой коробкой, на этот раз осторожнее.

Здесь нашлось все, по чему я скучала, и еще много вещей, о существовании которых уже успела забыть. Скейтборды, плакаты, украшения, книги… Почти все, что было у меня в комнате, за исключением одежды.

Сев на пол по-турецки, я разглядывала свои вещи, расставленные вокруг, и чувствовала, как восстанавливается давно прерванная связь с той девочкой, которой я была когда-то и которую обрела вновь вместе с этими сокровищами. Все эти вещи относились к тому времени, когда я перестала слушать других и научилась прислушиваться к себе. Когда перестала стараться быть такой, как хочет мать, и стала собой. В этих коробках была настоящая Фэллон Пирс, и они не потеряны. Я закрыла глаза и прижала к себе плюшевую морскую выдру, которую купил папа, когда мне было семь.

– Мэдок.

Я распахнула глаза и увидела Эдди у подножия лестницы.

Она скрестила руки на груди и глубоко вздохнула.

– Мэдок? – переспросила я. – Это он сделал?

– Он как с цепи сорвался, когда ты уехала, – она оттолкнулась от стены и подошла ко мне. – Таскал у отца алкоголь, постоянно веселился с девчонками… На несколько месяцев прямо от рук отбился.

– Почему? – прошептала я.

Она пристально посмотрела на меня и, поняв, что я спрашиваю всерьез, продолжила с грустной полуулыбкой на лице.

– Джейсон работал, так что не мог много времени уделять сыну, и они отдалились. Тем летом Мэдок со своим другом Джаредом отрывался на полную катушку. Однажды ночью он зашел к тебе в комнату и увидел, что твоя мать выкинула все подчистую, чтобы сделать ремонт. Не упаковала все и сложила в дальний угол, а именно выбросила.

Да, я знала об этом, и напоминание Эдди меня совершенно не задело. Но раз она все это выкинула, значит… Я опустила голову и закрыла глаза, потому что снова подступили слезы.